Интервью
Алексей Артамонов
Алексей Артамонов

Сергей Лозница — От «Процесса» к «Государственным похоронам»

В понедельник в Риге стартует «Артдокфест». Один из главных фильмов фестиваля — «Государственные похороны» Сергея Лозницы. Премьера картины, смонтированной из траурной хроники 1953 года, прошла в сентябре в Венеции, тогда же Алексей Артамонов поговорил с режиссером.

Правильно ли я понимаю: визуальная часть «Похорон Сталина» полностью смонтирована из рабочих материалов фильма «Великое прощание»?

СЕАНС - 73. «F**K» СЕАНС – 73. «F**K»

купить подписаться

Это материал, который снимался в тот период, и я думаю, весь он предназначался для фильма о похоронах Сталина, который делали Сергей Герасимов, Илья Копалин, Михаил Чиаурели, Григорий Александров… Какое разделение ответственности между четырьмя грандами советского кино! Не понимаю, как они монтировали картину в восемь рук. Большой вопрос вызывает и тот факт, что фильм был сразу положен на полку. В «Великом прощании» нет ничего крамольного, кроме того, что он славит Сталина. Это значит, что дорогие руководители страны, даже не видя результат, не желали этот фильм выпускать — он был готов уже через месяц, в начале апреля. Это очень интересный факт. Я думаю, съемки были масштабной акцией прикрытия, чтобы никто не заподозрил, что в последующем на Сталина попытаются свалить ответственность за все трагедии и преступления, которые они вместе совершили.

Значительная часть материала находилась в архиве без звука, он был записан вами в студии, верно?

Со звуком только киножурналы, и то не все: в некоторых смонтированных негативах звук отсутствовал. Это значит, что их не доделали. Еще отдельно был звук похоронных речей Берии, Маленкова и Молотова, записанный на звуковую пленку параллельно с изображением. Эти фонограммы мы не нашли, хотя они значились в каталоге. Это то, что касается киноархива. В фонде Гостелерадио сохранилось 28 часов прямых репортажей из Колонного зала Дома Союзов, некоторые записи в нескольких дублях. Дикторы там от волнения ошибаются, запинаются, начинают снова. Записи этой прямой трансляции — тоже очень интересный документ. Некоторые плачи в картине оттуда, как и шарканье, общий фон.

Я знал, как буду начинать — с объявления по радио
 

Еще сохранилась запись мемориального заседания Союза писателей, которое вел Сафронов, оттуда у нас тоже есть фрагменты: стихи Льва Ошанина, Константина Симонова, текст про Донбасс Корнейчука, украинского письменника, который написал: «Серые шинели по сугробам Донбасса…» Конечно, я не мог не упомянуть сейчас это. «Украина возрождается, спешите к ней на помощь…» — потрясающий текст! Когда он звучит, мы видим город Львов — как сотни тысяч людей пришли обойти памятник Сталину на фоне прекрасного брейлегевского пейзажа. Есть там венок с надписью на украинском, который я намеренно оставил в кадре: «Спасибо Сталину, собирателю украинских земель». Что отчасти правда — он их объединил.

Музыка, звучащая в фильме, целиком взята из этой трансляции?

Практически вся. Где-то мы взяли другое исполнение, например, когда по Красной площади несут гроб. Качество записи было невысокое и приходилось искать возможности сделать звук богаче.

А сколько в целом часов материала вам удалось обнаружить?

Всего было 30-35 часов, точнее может сказать Владилен Верник, который работал в архиве. 117 коробок, и каждый кадр мы описывали вместе с монтажером. Это огромная работа, на которую мы потратили месяца три. На монтаж ушло четыре месяца, что очень много для меня, обычно я монтирую быстро. Насколько я понимаю, это не весь материал, который был снят. Советские архивы самые надежные — они и пакт Молотова-Риббентропа сохранили в оригинале. Очень интересна судьба всего этого. Мне было бы ужасно любопытно найти кого-то, кто мог бы рассказать историю съемок. Где-то в интернете я читал, что съемки начинали по заданию НКВД… Мы пытались что-то узнать, но нам не удалось найти людей, знающих подробности.

Какие формальные задачи вы перед собой ставили? В первую очередь в глаза бросается, что вы сохраняете хронологию событий. Еще что вы выстраиваете широкую географию. И есть центральная линия съемок из Колонного зала, в который вы возвращаетесь несколько раз.

Когда подступаешься к архиву, сложно определить какие-то четкие правила, по которым будет выстраиваться фильм. Я точно знаю, чего делать не буду, но каким образом все сложится — непонятно. Я не хотел использовать откровенные кадры, в которых показаны рыдания, потому что они начинают все разрушать. В материале такие кадры есть, и непонятно, актерство ли это. Хотя я в это не верю. Я беседовал с огромным количеством людей, помнящих это время, и у многих это чувство было искренним — они находились в состоянии исступления. Я хотел передать эту эмоцию. Вопросом о том, почему они вели себя именно так, задавались уже потом, глядя на себя со стороны.

Вообще, в создании картины серьезное участие принимал монтажер Даниэлюс Коканаускис, мы с ним с 2010 года работаем, и какие-то места — полностью его работа, я только чуть-чуть подсказывал. В четыре руки очень сложно монтировать такое движение потока, требуется высокая концентрация, когда из двух часов нужно сделать шесть минут. И он очень точно нашел мелодию, под которую это нужно делать — Пятую симфонию Чайковского. В ней есть мотив волны, которому соответствует монтаж: к эмоции хотелось подходить по чуть-чуть и затем откатывать. Мотив приближения и отхода, а затем сдержанной кульминации, как фрактал, присутствует в разных эпизодах картины.

Я знал, как буду начинать — с объявления по радио. Я пробовал смонтировать это так, чтобы оно повторялось снова и снова, но получилась шутка, которая не соответствовала материалу. В итоге мы дали это объявление полностью. Нужно было просто следовать за событиями. Я знал, что нужно представить город. Там есть прекрасный материал, где люди расхватывают газеты. Он смонтирован примерно так же, как прилет лидеров, которых тоже нужно было представить. Здесь есть ирония, в том числе в выборе музыки: кажется, это фортепьянное трио Шумана, исполненное оркестром. Странное звучание, я не сразу его узнал.

Потом я должен был показать очередь. Многое в кадре неявно, но чувствуется, и, если где-то нарушишь последовательность, возникает ощущение, что что-то не так. После первой попытки монтажа движения толпы, Даниэлюс определил, где какой кадр был снят, и мы полностью восстановили ход движения по Москве  смонтировали его хронологически.

Эпизод с людьми в зале — для меня кульминационный. Ты начинаешь резонировать с ними и испытывать их эмоции.
 

Потом я должен был представить страну. Сначала это было три эпизода, потом пять. Потом пять или шесть митингов рабочих. В Колонный зал я должен был зайти три раза. Первый — представить детей, потому что для них это личная трагедия, это видно и по Василию, сыну Сталина, и по Светлане Аллилуевой. Вторая часть — официальная делегация, а третья часть — люди. Моя логика такова, что должно быть развитие, если мы заходим туда несколько раз. Эпизод с людьми в зале — для меня кульминационный. Когда они проходят, ты начинаешь резонировать с ними и испытывать их эмоции. Это кульминация фильма.

Мне кажется, этот фильм продолжает «Процесс» не только тематически, но и концептуально. Когда его смотришь, задаешься вопросом о том, что стоит за изображением на экране. В какой-то момент, а именно на сцене, в которой мы видим армию скульпторов, художников и операторов в Колонном зале, участвующих в производстве этого спектакля и создающих репрезентации мертвого тела Сталина, которое, как тело короля, стало символом сакральной власти, понимаешь, что это фильм о механизме власти как таковой. Она уже не принадлежит конкретному человеку, а стала зримой функцией — пустым местом, вокруг которого разворачивается вся эта невероятная траурная машинерия.

Власть рухнула. Вся. И в этот момент ее подхватывают. Насколько важна эта церемония для всех стоящих у гроба правителей! Они должны показать твердость, решимость к действию и предъявить нового «пахана». Ведь эти люди, с нашей точки зрения, выглядят как гангстеры, особенно Берия: он одевается и ведет себя как мафиози, глава шайки. А какие у них потрясающие лица! Эти не моргающие глаза, выражающие абсолютное присутствие и исполнение долга, ритуала — а за ними жуткий страх. Это тишина, за которой скрывается колоссальная буря. И все это запечатлевает пленка. Ясно это увидеть мы не можем, но оно проступает сквозь. Эти микрожесты, микродвижения…

Мы продолжаем жить в среде, которую создал Сталин
 

Там есть эпизод, где они идут за гробом, Хрущев следует за Берией, и Берия делает такой жест — я его много раз смотрел покадрово — он повернулся, что-то буркнул и небрежным жестом указал Хрущеву идти рядом с собой. Это всего лишь одно мгновение, его палец настолько быстро движется, что я думал, там что-то вырезано… Тот повинуется без каких-либо возражений, и сразу ясно, кто там кто.

Во время просмотра фильма все время пытаешься разгадать смысл этой церемонии. Вскоре, как известно, пройдет XX съезд, развенчание культа личности Сталина. Ясно, что на этих кадрах конец эпохи, очень долгой и кровавой. Но все участники этой траурной мистерии работают на воспроизводство существующего спектакля, существующей властной структуры — хотя дальше лихо ее повернут.

Дело в том, что не понятно, кто мог бы стать сравнимой фигурой. Не понятно, что делать с остальными. Доклад Хрущева — это 1956 год, то есть три года спустя. Почему сначала он был прочитан на закрытом заседании? Это говорит о большом страхе сделать этот шаг. И то, что Сталина вынесли из Мавзолея только в 1961 году, через пять лет после порицания культа личности вождя, говорит лишь о серьезности опасности, грозившей этим людям. Откуда она исходила? От народа, который был поглощен этим культом. Были ли это отголоски древних религий или у этого культа была какая-то другая природа — не знаю. Но тем не менее, это был культ. Выйти и сказать, что это был тиран, от которого мы все потерпели, было невозможно.

Для меня это фильм о том, что аппарат власти превосходит любую отдельную личность. Невозможно изменить систему, не овладев им сначала.

Это океан, да. Он не был создан одним человеком. Участвовал в этом весь народ.

А по чему, вам кажется, плачут все эти люди? По конкретному человеку, по миру, который вместе с ним закончился, по подаренному товарищем Сталиным счастливому детству?

Думаю, одной причины не существует, тут нужно говорить о психологии масс. Все-таки это разработанная теория, есть какие-то законы массовой психологии — и они уходят глубоко в наше многомиллионное прошлое. Человек остается стадным животным, мы не должны об этом забывать. У испанского исследователя Хосе Дельгадо был опыт инкорпорирования электрона в ту область мозга обезьяны, где возбуждаются страх и истерика. Оказалось, одной такой обезьяны достаточно, чтобы через десять минут все стадо впало в то же состояние. Не знаю, насколько можно проводить параллель между этим экспериментом и тем, что испытывали люди на похоронах Сталина, но в большой толпе такие вещи часто передаются быстро, начинают создавать определенный резонанс и толпа впадает в экстаз. Я думаю, когда создаются условия, чтобы миллионы могли пройти через это, когда вся страна наполнена скорбью и горем, удержаться сложно. Нужно быть такой личностью, как Бродский, например, который не плакал вместе со всеми на коленях в школе. У него есть прекрасное эссе по этому поводу. Он тоже пытался докопаться до этого и, думаю, сказал правду: действительно искренне оплакивали тирана, и, наверное, ни одного тирана так искренне не оплакивали, исходя из истории, которую мы знаем письменно. В своей попытке объяснить это он бродит вокруг да около, там много рационального, но, тем не менее, я чувствую, что это не до конца ясно. Поэтому я сделал этот фильм. Мне все понятно, но не все ясно, если можно так сформулировать. Это все-таки загадка. Как этот персонаж достал из человеческой руды то, что он достал, как он переформатировал российскую империю, что было в этой руде… Мы продолжаем жить в среде, которую создал Сталин, поэтому о нем вся эта песня.

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить