Рецензии
Алексей Васильев
Алексей Васильев

В своем репертуаре. «Черная месса»


Черная месса. Реж. Скотт Купер, 2015

США, режиссер Скотт Купер, в ролях Джонни Депп, Джоэл Эдгертон, Бенедикт Камбербэтч, Кевин Бэкон, Питер Сарсгаард

Мой дядя играл на похоронах. Каждое утро брызгался одеколоном «О Жён» — «Для вас и, может быть, для него» — опохмелялся, брал свою трубу и шел на жмура. Жмур — это на их, «музыкантском», как они выражались, языке, значило «покойник». Нетрудно догадаться. Таких словечек в репертуаре его и моего отца, который в пятидесятые, чтобы кормить народившихся после войны братишек и сестренок, тоже бегал в оркестр играть на валторне, было не сосчитать. В детстве я думал, что это такие же слова, как все остальные, и все их понимают. К переезду в Москву, конечно, раскумекал, что к чему, но даже и когда я уже вовсю работал кинокритиком, какое-то словечко из музыкантской обоймы проскальзывало в статью, и редактор допытывался, что это значит, а потом все дружно смеялись над тверским выговором — хотя в Твери эти обороты знает от силы пара сотен человек — и меняли сленговое словечко на общеупотребимое и оказывалось, что вот и еще одно слово, которым я всю жизнь запросто общался со всем миром, оказалось никому не понятным и нужно навсегда захлопнуть его в своей памяти и никому не показывать.

Все это я рассказал в связи с новым бандитским киноромансом студии «Уорнер бразерс» «Черная месса», потому что уж больно похожа эта моя история с музыкантскими словами и работой в общенациональной прессе на то, в каких категориях жили и за что получили в итоге по жопе три главных героя, три соседских мальчишки — двое родных братьев и их дружбан — из Южного Бостона, выросшие в соответственно лютого и экзистенциально одинокого, как волк, бандюгана, чистенького сенатора о девяти детях и добродушного пованивающего пивком ФБР-овца, да так и не взявшие в толк, что им не по пути, даже разъехаться из соседних домов не догадавшиеся. А еще потому, что описать этот фильм можно одним словом, и слово это как раз из музыкантских — смурной. Вот, положа руку на сердце, неужели не понятно, что оно значит, и неужели надо становиться Шалтай-Болтаем, трактующим стишок о хливких шорьках, распинаться и объяснять, мол, смурной — это хмурый, смирный, больной, когда и так, по одному слову понятно не только какие они, смурные, но и что за нехитрые действия привели их в это плачевное состояние? Непонятно как раз — по мне, так просто непостижимо — что ж за люди нынче ворочают миллионами на одной из главных голливудских студий и что за порядки там такие, чтоб вот так, как будто так и надо, с обычным большим бюджетом, обычной рекламной кампанией, стандартной росписью по кинотеатрам всего мира, ладно там производить, так еще и выпускать в массовый тираж кино, которое, на хрен… Впрочем, попытаюсь по порядку.

Из финальных титров, где, как водится, имена актеров возникают на фоне фотографий подлинных фигурантов дела, которых они изображали, можно узнать, что перед нами правдивая история рэкетира, наркоторговца, вымогателя, который мало того, что десять лет с середины 1970-х держал весь Южный Бостон, но с такой регулярностью опустошал обойму прямо в лоб, в упор, всякому неугодному — а при его дьявольском характере и опыте пятидесяти ЛСД-сеансов за время отсидки в Алькатрасе неугодным и становился почти всякий — что, когда его в итоге лет пять назад поймали, ему дали два пожизненных и кое-что сверху. Его играет Джонни Депп, которого хлебом не корми — дай вставить фиксу, наклеить лысину, подложить щеки; здесь он организовал себе все это сразу плюс гнилые кривые зубы, заостренный вздернутый кончик носа, голубые линзы и, что меня лично особенно тронуло той степенью дотошливости, по которой опознается незамутненно-ребячливая самозабвенность в игре, подложил себе жирную задницу. Говоря об игре, я имею ввиду именно игру в переодевания. Депп ведь тем и необыкновенно прекрасен, что он великий позер, и был им всегда, со времен «Плаксы» и «Эдварда Руки-Ножницы». Загримироваться и застыть — в красоте иль в уродстве, в модельно-героиновой неподвижности сплавляемого на ладье усопших Мертвеца или мультяшной вездесущности Джека Воробья. Я лично никогда с ним не пересекался, но как-то видел документальный фильм о том, как в три дня накрылись навсегда съемки «Дон-Кихота» Терри Гиллиама, в том числе, потому, что у Жана Рошфора, которому в роли идальго предстояло много месяцев в кадре провести верхом, выпал и так назад и не убрался геморрой. Хроника приезда Деппа, как он обсуждает своего будущего героя, изучает эскизы — это явление самой манерной и жеманной из див, каких видели подмостки старого Голливуда и трансвеститских клубов. Он такой — тотальный трансвестит, переодевальщик, присвоитель личины, пудовый гвоздь в гробу Станиславского. Потому что ко всему прочему — и «Месса» не исключение — всегда видно, как сквозь все слои грима и поведенческих клише черты Деппа проступают так же заметно, неуклюже, по-любительски, как отцовские губы из-под бороды Деда Мороза, и зрительский восторг от его воплощений того же происхождения, из детства, как когда знаешь, что Дед Мороз это папа, и уют и безопасность реальности накладываются на уют и безопасность сказки. Но одна-единственная черта бандита Балджера, которую Депп отыгрывает, — это опасность, и отыгрывает он ее так же дотошливо, как гримировался, во всех регистрах, от волчьего до змеиного, а человеческая психика так устроена, что не может два часа подряд жить одной-единственной эмоцией, когда эта эмоция — опасность, и вскоре начинает идти на уловки, чтобы увернуться от нее; может быть, именно потому уже через полчаса просмотра все прочие чувства вымещает неловкость за старательный балаган, а ей на смену приходит — смех, и смех нелюбимого толка, злой. Ведь как в «Федоре» Уайлдера, где бессмертная звезда носила перчатки, чтобы скрыть как раз не свою старость, которую при любой пластике выдадут руки, а свою юность — свидетельство совершенного подлога, так Депп в этот раз загримировался не чтобы изуродовать себя, а чтобы под гримом урода скрыть то прискорбное физическое уродство, которое накрыло его самого в этом году в непозволительные по нынешним стандартам 52 года.

Теперь вспомните, что неловкий этот балаган расположен в центре фильма смурного. Смурные голые ветки тыкаются в смурное бесприютное ноябрьское небо. На смурных пустырях смурные бандитские разборки разрешаются от бремени стрельбой в упор, кровавой кашей отхаркивается перед смертью очередная смурная жизнь очередного смурного жлоба, о котором никто не вспомнит. Смурные подагрические старушки волочат смурные сетки из смурного продуктового по смурной окраине. На дворе смурные семидесятые (ретроспекция открывается титром «1975») с их финансовым кризисом, и даже наши герои — бандит, сенатор и ФБР-щик — играют в карты и угощаются обедом на смурных столах, накрытых смурными клеенками, на смурных кухнях, где стены обклеены бумажными обоями в цветочек, а за сахаром тянутся к белым дсп-шным навесным шкафчикам, украшенным детсадовскими аппликациями. Смурные, с серой кожей, морщинами, в оспах, лица известных актеров, словно и не слышавших про Eisenberg и Biotherm, Эдгертон — сплошной унылый жир и заплывающие глазки, Камбербэтч — тот и вовсе таксидермический кролик, чьи краешки губ еще при жизни безнадежно скосились вниз. И, как в фильмах Пола Томаса Андерсона, все эти сцены, и с кровищей, и с бабулями, и с картами, и с клеенкой, соединяет смурная музыка, прошивающая насквозь все монтажные склейки и эпизоды — то ли у органа на похоронах запала половина педалей, то ли похоронный духовой оркестр с перепоя не может сладить с Карлом Орфом, то ли уши заложило в самолете и теперь все слышишь как через аквариум, но как раз за такое «Оскара» обычно дают.

Но играют в карты и едят обеды эти трое мирно и добродушно. В смурных семейно-коррупционных сагах Джеймса Грея «Ярды» и «Хозяева ночи» бруклинские братья, кузены и друзья детства, на одних цветастых клеенках вскормленные, входят в полосу кризиса на почве расходящихся касательно ватерлинии буквы закона путей. Здесь ничего такого. Здесь ФБР-щик и сенатор смотрят на кореша детства, который вырос зверь-зверем и размазывает по стенам мозги и мужикам, и бабам, и правым, и виноватым, как леденец за щеку кладет, с тем же отеческим умилением, что пират, приехавший врыучать Бармалея из заточения в мультфильме «Доктор Айболит»: «Я — кровожадный? — Кровожадный! — Я- беспощадный? — Беспощадный! Я — злой? — Злой, злой!..» И хлопают в ладошки. Здесь ФБР-щик в одной из сцен преспокойненько приходит на работу и предлагает извести итальянскую мафиозную семью, полностью сняв контроль с Балджера. Тот будет сдавать явки и адреса итальянцев, а мы за это его и его людей не трогаем. И ему тоже спокойненько так отвечают «Идет». Хотя все знают, какая опасная тварь этот Балджер. Но в кабинетах ФБР творится тоже что-то неуловимо-ненормальное. С точки зрения мизансцен они выстроены примерно как иллюстративные советские полотна, где Ленин сотоварищи подписывает декретъ о земл?, да и в американской живописи таких сценок из времен Линкольна хоть отбавляй. Пятеро мужчин расположились вокруг стола так, чтобы зритель видел их лица — кто в профиль, кто в три четверти, этот фронтально. Один недоверчиво чешет карандашом за ухом, другой раздумчиво запихнул два пальца в кармашек, из которого свисает цепочка от часов, третий развел полусогнутые в локтях руки: «А чем мы рискуем?», у четвертого такие красивые усы и прическа, что он просто так стоит, не шевелится, чтоб не растрепать, сообщая композиции некое общее ощущение благополучия, разумности, здоровья. Конфликты если и набегают, то в не большей мере, чем на вот таких же оживших картинках в программах канала History: да, Троцкий возражал, но его убедили принять позицию большинства.

Так проходит час, и на экране возникает титр «1981». Мы оказываемся в том же кабинете, с теми же мужиками, усы и прическа остаются такими же нерастрепанными и ухоженными и тот, который возражал (Кевин Бэкон), как будто вспоминает: «Но позвольте: мы шесть лет назад дали Балджеру карт-бланш, а у нас до сих пор нет даже приблизительной наметки, где мы могли бы взять, например, босса бостонских итальянцев?» К тому моменту лично я уже склонялся было ко сну, но тут проснулся интерес: а что ж такое творилось в ФБР? Неужели то же, что у нас в эшелонах власти при Брежневе? Пока причесывались и собирались, забыли, собственно, зачем собрались, а если и вспомнили, то тут же оказалось, что не пропадать же билетам на бейсбольный матч, жена дома ждет, и хорошо бы, чтоб усы по дороге не растрепались? С некоторых пор у нас на телевидении стали пачками делать ретро-сериалы, что как же при Брежневе было плохо, и что особенно КГБ никуда не годилось — может, у американцев при Брежневе тоже было плохо и теперь они тоже про это снимают кино?

Черная месса. Реж. Скотт Купер, 2015

Судя по тому, насколько не изменился быт наших героев, — еще как! Хотя один беспрепятственно бандитствовал, другой набирал сенаторский вес, а третий продвигался по служебной лестнице в ФБР, живут они все так же на одной улице (как будто уже одного этого не достаточно, чтоб коллеги ФБР-щика и сенатора, а также журналисты не заинтересовались совпадением), на шкафчиках у них те же аппликации, на стенах — те же цветочки, и ту же клеенку стелят на стол за обедом! Видимо, не врали в наших новостях — при Брежневе! — что Запад сковал страшный кризис. Мы тоже ели с клеенок и обои у нас были, а у некоторых и до сих пор остались, в цветочек, но чтобы так делать, нам не нужно было тогда — и не нужно и сейчас — выстраивать криминальных схем, торговать наркотиками, продвигаться по политической линии и подниматься по служебной лестнице в органах безопасности — достаточно тупо завинчивать гайки на заводе или двор мести. Правда, есть сцена, где они бесятся в новом клубе Балджера под песню Don’t Leave Me This Way — но ничего такого, чего бы вы не увидели на корпоративе саратовских поставщиков жалюзи, там вы тоже не увидите. Зачем же так сложно мутить, людей убивать, ходить под статьями, чтобы обед-то накрывать на одной и той же клеенке, вот я чего в толк не возьму. Единственный ответ, который напрашивается, — чтобы тот, кому это в радость, был кровожадным, беспощадным, злым, и ни в чем, дитятко, себе б не отказывал.

И все-таки ФБР-щик передает Балджеру, что коллеги и начальство выразили свое беспокойство и некоторую разочарованность тем, что за шесть (!) лет так и не удалось получить информации о местонахождении главаря итальянцев, на что Балджер удивляется «Ах это? Да, Господи ты Боже мой!», и в следующем кадре старика-макаронника спокойно увозят в наручниках на допрос. И дальше те же мужики продолжают так же ходить взад-вперед по тем же декорациям еще пять лет — и Бог знает сколько экранного времени. Усы не треплются ни разу, а одного из мужиков, который в норме позирует в кабинете ФБР, мы застаем, словно он ошибся декорацией, за клеенкой в компании Балджера и понимаем, что что-то они чересчур как-то расслабились. Одновременно мы замечаем, что белые шкафчики с аппликацией наконец-то поменяли на коричневые полированные стенки, а бумажные обои — на однотонные покрытия с напылением, и вот тут-то приходит в ФБР лысый-бритый, как разрешил Брюс Уиллис, губастый и носастый мужик, и всех, как и было сказано в начале, хватают за жопу. Конец фильма. Но это и будет уже почти в самом конце. А так всю дорогу — то, что я описал выше.

Помимо того, что меня, по роду деятельности насмотревшемуся в кино всякого, уже давно никому в кино не удавалось так озадачить и, в итоге, насмешить, тем сортом неконтролируемого смеха, который и рад бы прекратить, да не можешь, что обеспечивала в русских сказках дудка-самогудка, у «Черной мессы» есть и одна объективная ценность. Слава Богу, что эту мутную бессмыслицу выделил из коллективного бессознательного в отдельно-стоящий фильм и вывесил на всеобщее обозрение чужой мужик — потому что не будь этого фильма и приснись не дай Бог такое ночью самому, потом ни с каким психотерапевтом не выкарабкаешься и вся жизнь пойдет под откос.

Хотя остается вопрос. Ну, мужик-то — ладно, всякое бывает. Понятно и почему Депп за это взялся — сколько всего на себя за раз нацепил! Но вот что творится в кулуарах «Уорнер бразерс», где за это отвалили внушительные деньги и теперь показывают всему миру? Такое чувство, что тамошний персонал нынче состоит из тех самых мужиков, которые стояли в фильме в декорации «Переговорная ФБР», и они так блюдут свои усы и прически, что уже не понимают, что им подсовывают вообще не студийное кино. Или — второй вариант — их каким-то образом обдурили клееночники, которые захотели выпустить такой фильм, хотя и по неясным мне причинам. Может, они для достижения своей цели накачали усатых даже наркотиками — ведь возмущался же носастый-губастый мужик в конце, что Балджер не чурался продавать амфетамины 12-13-летним девочкам! Я бы, кстати, с огромным интересом посмотрел, как будут вести себя под наркотиком, который бодрит, пробивает на болтовню и понуждает куражиться, именно 12-13 —летние девочки, с их-то тараканами и замашками. Но самого интересного, как обычно, не показали.

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить