Красный нуар Голливуда: Дональд Огден Стюарт


Дональд Огден Стюарт и «оскар» за «Филадельфийскую историю»

 

Нет ничего интереснее, чем частные случаи обращения творческих людей в радикальную политическую веру, пока эта вера остается опасной ересью. Впрочем, нет ничего скучнее, чем такие же обращения, когда вера становится модой, как в Голливуде, стремительно «красневшем» с середины 1930-х годов. Но случай Дональда Огдена Стюарта (1894-1980) исключителен. Его вступление в компартию — примерно в 1935 году — история почти «божественного» откровения. Если, конечно, верить его собственной, литературно безупречной версии.

«В двадцать лет, очкастый и преждевременно облысевший, неуверенный в себе, он был одержим деньгами и успехом», — писала биограф Маргарет Мид. Преуспевающий писатель и виртуоз диалогов, переехав в 1930-м Голливуд, он за 15 лет с видимой легкостью и блеском написал (или «вылечил») три десятка сценариев. На его счету горькие светские комедии Любича («Это неопределенное чувство», 1941) и Кьюкора («Ужин в восемь», 1933; «Женщины», 1939), приключенческие вампуки («Пленник Зенды», 1937) и исторические мелодрамы («Мария Антуанетта», 1938). Его «Манхэттенская мелодрама» (1934) сгубила Диллинджера: обложенный налетчик не выдержал искушения посмотреть это кино о «братках» и на выходе из кинозала был расстрелян агентами ФБР.

Выпускник Йеля, член студенческого братства «Череп и кости», образцовый экземпляр «потерянного поколения», друг Фицджеральда и Кола Портера, один из «рыцарей круглого стола» Дороти Паркер — круга блестящих и выпивающих нью-йоркских интеллектуалов, собиравшихся в отеле «Алгонквин» — Стюарт, казалось, раз и навсегда постиг смысл жизни. Он заключался в поездках в Испанию на корриду (Стюарт — прототип одного из персонажей «Фиесты») и луковом супе в «Чреве Парижа» после ночного загула, в вечеринках на Лазурном берегу и джазе.

 

Дональд Огден Стюарт и Элла Уинтер в Лондоне

 

Однажды в Лондоне его осенила мысль ввести в новую пьесу — для пущей оригинальности и актуальности — персонажа-коммуниста. Поскольку о коммунизме Стюарт не знал почти ничего, он решил убить двух зайцев сразу: пополнить образование и избежать скуки предстоящего трансатлантического перехода — купил труд британского мыслителя Джона Стрейчи «Грядущая борьба за власть» и заперся в каюте.

«Вдруг меня охватило чувство, что я не на той стороне. Если шла классовая война, как они утверждали, я каким-то образом оказался в рядах вражеской армии. Я ощутил огромный смысл взаимопомощи и ликование. Я почувствовал, что получил ответ, который так долго искал. У меня теперь было дело, которому я мог посвятить все свои таланты до конца жизни. Я снова был вместе с дедушкой Огденом, который помогал освобождать рабов. Я чувствовал себя чистым, и счастливым, и возбужденным. Я заработал все деньги и общественное положение, которые могла предложить Америка — и этого было недостаточно. Следующей ступенью был социализм»

По Голливуду загуляла хохма: «Знаете, что случилось с Доном? Он переходил дорогу, попал под грузовик, получил сотрясение мозга, а, когда очнулся в больнице, понял, что он коммунист».

Политическое озарение перевернуло даже личную жизнь Стюарта. Он расстался с идеальной спутницей жизни Беатрис Эймс, столь же веселой и беззаботной, и женился на Элле Уинтер, молодой вдове Линкольна Стеффенса, великого журналиста: она и сама была блестящей журналистской. Того самого Стеффенса, который, побывав в Москве в 1919 году, отчеканил: «Я был в будущем, и оно работает». Эймс же — оригинальная политическая месть — завела роман с советским невозвращенцем Ильей Толстым, внуком Льва, основателем первого в мире дельфинария и военным ориенталистом.

После того, как Отто Кац, гениальный оперативник Коминтерна, обратив Голливуд в антифашистскую веру (1936), усадил Стюарта одесную себя на банкете в честь основания «Антинацистской Лиги Голливуда», в «республиканце голубых кровей», возглавившем Лигу, открылась «патологическая склонность к оргработе». Наверстывая прожженные годы, он развил столь бешеную активность — сбор средств для Испании, бойкот Лени Рифеншталь, агитация за санкции против Германии — что родился новый анекдот: «Проснувшись утром, Рузвельт велит принести сок, кофе и первые одиннадцать телеграмм от Стюарта».

«Прекраснейшая вещь в этом изысканно прекрасном мире — привилегированные классы, наслаждающиеся своими привилегиями»: велико искушение обратить сарказм Стюарта против него самого, но не стоит. Он руководствовался благороднейшим из чувств — стыдом за собственные привилегии: если говорить конкретно, за монетки, что он швырял нищим мальчишкам из окна своего лимузина во Флориде.

 

Дональд Огден Стюарт (с зонтиком) и Уильям Эдуард Бёркхардт Дюбуа

 

Активность Стюарта не повредила его таланту, а верность СССР после советско-германского договора о ненападении не сделала изгоем. «Филадельфийская история» (Кьюкор, 1940) принесла ему «Оскар». «Хранительница пламени» (Кьюкор, 1942) была — Стюарт не преувеличивал — «самым радикальным фильмом, который Голливуд смог принять». Фильм взбесил и военную цензуру, и конгрессменов-республиканцев, и самого Льюиса Б. Майера, с невиданной откровенностью заговорив о национальной версии фашизма — «американизме». В национальном кумире, готовившем нацистский переворот, угадывался великий авиатор Линдберг.

Ну, а дальше все было, как у людей: «черные списки». Стюарт и Уинтер эмигрировали в Лондон. Как и многие другие политэмигранты, он стоял у истоков великой школы английских телесериалов. А жили они в бывшем доме Рамсея Макдональда, который, в свою бытность первым премьером-лейбористом, признал в 1924-м СССР.


Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: