Микрореализм Тимоти Шаламе
Тимоти Шаламе — один из самых востребованных исполнителей последних лет. О юной звезде мы попросили написать Алексея Васильева. В чем причина успеха: в органике походки, мастерстве или мускулатуре лица?
Сразу уясним одну вещь: если к 23 годам человек стал номинантом на «Оскар» за главную роль и его снимают без перерыва Вуди Аллен, Уэс Андерсон, Грета Гервиг и Лука Гуаданьино — значит, он чертовски хороший актер. Посвящая разбор кинозвездам, мы как-то привыкли концентрироваться на их теме, ноте, нерве, которые они затронули именно в современном обществе — и потому оказались в центре внимания. Разумеется, есть звезды жанрового кино, где действительно первостепенную роль играет органика, какая-то внутренняя правда «героя нашего времени», которую этот актер-звезда умеет сохранить на большом экране. Но если речь идет о кино авторском, психологическом, о премиях — тут надо играть. И Тимоти Шаламе делает это превосходно. Об этом мы поговорим дальше.
А что касается его стремительного попадания в яблочко — ну что ж, этот щуплый, худенький, неспортивный с виду подросток, уж точно — недооформившийся мужчина, оказался кстати и как противоядие слишком уж большому давлению, какому в последние годы подвергло мужское самолюбие поголовье качков на экране, и как выразитель очень юного поколения, которому западный мир в считаные годы взял и спустил в официальное пользование кучу еще вчера табуированных тем. Конечно, подростковое кино давно на коне, подростковых звезд тьма. Шаламе отличается от них, что подошел сильно ближе к правде. К правде угловатой и неуютной, хорошо известной подросткам, но быстро вытесняемой из памяти — потому что общество, система принятого за норму понукает нами поскорее это вытеснить.
В той самой роли, за которую год назад он и оказался в компании номинантов на «Оскар», через запятую с Гари Олдманом и Дэниелом Дэй-Льюисом, ему, среди прочего, предстояло кончить в раскуроченный персик и надеть на голову грязные трусы парня постарше, от которого он без ума, а потом елозить от удовольствия чреслами о край кровати. Сцены эти и при повторном просмотре вызывают чувство неловкости. По правде, если первой реакцией было: Айвори, 90-летний классик, недавно лишившийся своего постоянного спутника жизни и написавший этот сценарий о первой любви мальчишки и молодого мужчины, уж совсем впал в слабоумие — то по вполне оправданной причине. Без этих сцен, наверное, можно было обойтись. Особенно если помнить, что сочинял их глубоко пожилой человек, столкнувшийся с невосполнимой утратой. Но по истечении года, когда фильм «Зови меня своим именем» уже покрылся благородной патиной киноистории, с благодарностью думаешь, что они состоялись. Ведь все мы делали так или как-то так, вроде того. Пока еще не знаешь из собственного опыта, какая она, любовь, а только предполагаешь ее, дни состоят из подобного барахла. И, наверное, будь мы 17-летними, когда вышла эта картина, мы бы отнеслись с благодарностью к создателям ленты, которые показали, а значит — узаконили то, чего мы стесняемся и без чего пока не обходимся, как что-то, что случается, в общем, со всеми. В том числе обеспеченными, образованными, элитными ребятами, какого играл Шаламе.
Но это — то, что ему придумали сценарист с режиссером. Впрочем, из-за таких выходок и становятся звездами. Сделать первыми что-то, что делают все, но стесняются признаваться. Звезда ведь на то и звезда, чтоб сказать «Э, парень, да всё нормально» в той сфере, которая затронет как можно больше людей.
А вот чем Шаламе хорош сам — это его собственные сиюминутные реакции. Прогарцевать лошадкой вокруг обеденного стола, пройтись вальяжной походочкой выкидного пацана, особенно потешной по контрасту с его врожденной тщедушностью и с сутулостью, которую, опять же, он сам сочинил для своего персонажа. Примерять разные чужие, неорганичные его герою, привычки, пока он совершает свой первый брачный танец — ведь он еще не выработал собственных навыков в нем.
Он владеет не просто мимикой — он в совершенстве управляет мускулатурой лица. На протяжении всего фильма его черты сонные, непробудившиеся. Только в конце слезы, которые пришли сами, словно сотрут этот сон, и родится лицо мужчины. И актера, которого теперь будут узнавать в лицо. Лука Гуаданьино оставил его плакать на крупном плане, пока не пройдут финальные титры. В прошлый раз такой долгий бессловесный крупный план, да еще и в финале, доверили Анни Жирардо — в «Последнем поцелуе» (1977).
У Греты Гервиг в «Леди Бёрд» то же лицо уже чётко. Оно собрано в заданную маску меланхолика, мрачноватого позёра, в духе героев Луи Гарреля. Старшеклассник Кайл болтает сквозь зубы о том, что государство распространяет мобильные телефоны с целью слежки и планами внедрения в мозги граждан, о стекловолокне в заводских сигаретах, об Ираке и манкирует выпускным в угоду вечеринке с такими же принявшими позу недоверия оболтусами. Здесь Шаламе показал, какой он характерный актер. Можно предположить — не будь этой роли, не было б потом в списке его режиссеров Вуди Аллена.
«Дождливый день в Нью-Йорке»: Счастливые прогнозов не читают
Но фильм Аллена «Дождливый день в Нью-Йорке» нам пока предстоит какое-то время попредвкушать. На повестке же дня у нас — «Красивый мальчик», американский дебют обласканного Каннами («Фламандские натюрморты») и Киноакадемией («Разомкнутый круг») бельгийца Феликса Ван Грунингена. Шаламе снова играет благополучного сынка. Его отец самый знаменитый интервьюер-фрилансер Дэвид Шефф, чьи мемуары легли в основу сценария. И снова это немного ретро: в «Зови меня своим именем» были 1980-е, а здесь, как и в «Леди Бёрд», нулевые. Новое — что Шаламе показал тут себя мастером выложить характер в развитии. И потому что роль возрастная, в начале фильма Ник Шефф старшеклассник, в конце ему 25, и потому что — это история погружения в наркозависимость, от анаши к метамфетамину. В начале картины Шаламе дает чистую лирику и играет в самом деле красивого мальчика, в середине, когда метамфетамин уже управляет его поступками, дает театральную смесь индивидуалистского выпендрежа и моторных реакций, общих для всех наркоманов в определенной ситуации (пришел просить денег на дозу, а не дают — например), в конце — чистая библейская патетика с возвращением блудного сына.
О фильме, в котором сделана внятная попытка разобраться — откуда приходит наркозависимость и что с ней делать — как-то язык не поворачивается сказать «вы испытаете удовольствие от актерской работы», но это так. Своей игрой, подчас более густой, чем предполагает репортаж о болезни, Шаламе и смягчает удар для зрителя, иначе это было бы уже не игровое кино, а живодерство, и каким-то образом умудряется быть чуть в стороне от героя, чтобы анализировать его. Редкий дар — играть одновременно состояние и комментарий к нему. Посмотрите, как он ведет сцену с отцом в кафе, — он справляется и с тем, и с этим. Может быть, именно потому, что включая игру накала Тереховой там, где все слишком реально и кроваво, он этой игрой внутри документа совершает акт остранения, типа брехтовского театра, и как результат — критического осмысления.
«Красивый мальчик» Шаламе не потянул ответственность, которую возлагают на таких, как он, легкие успехи отрочества. Сам актер с блеском справляется с задачей расти и управлять успехом. Учитывая, что играет он с подростковых лет — в том числе, в таком суперхите, как «Интерстеллар» Кристофера Нолана, где он был сыном Мэтью Макконахи — остается гадать, где он успел подсмотреть этих микроскопически точных реакций наркоманов, геев, позёров. Точно не из своего опыта. Впрочем, на съемочных площадках, где он торчит все эти годы, как раз этого контингента вполне хватает. Что ж, посмотрим, сыграет ли он полноценного, состоявшегося человека? Тогда-то он скорее всего и копнет из самого себя.
