Добрый человек из Насрали — 85 лет Дхармендре
Алексей Васильев поздравляет с днем рождения своего любимого бомбейского актера — Дхармендру, которому 8 декабря исполнилось 85 лет. По нему не сверяли эпохи, но он оказался именно тем клеем, который связал в Индии черно-белое кино — с широкоформатным.
Одни становятся звездами, совершая революцию образа героя, — и, если не погибают молодыми, со временем превращаются в реакционеров, для которых есть лишь одна правда: та, которую они сами принесли сто лет назад. Другие — провозглашая новую моду: их век недолог, они спиваются, когда меняется ширина брюк и узоры рубах, но потом отряхиваются и покорно возвращаются с потухшими глазами, виноватой улыбкой и жирком на бедрах. Есть короли перевоплощений, звезды на все времена — они толстеют, худеют, худеют, толстеют, меняют акценты, их фокусы с превращением не устаревают никогда. Подобной склонностью наш герой, бомбейский актер Дхармендра, не обладает. В королях он тоже не ходил: даже когда хиты шли косяком и в фильме «Гудди» (1970) он изобразил самого себя, на слова профессора психологии, что его племянница отказывается идти замуж, потому что решила посвятить себя духовной любви к нему, актеру Дхармендре, он только с грустной улыбкой покачал головой: «Я думал, в наши дни так поклоняются только Раджешу Кханна» — и это была чистая правда.
Этот добродушный приветливый паренек пришел в кино, чтобы узнать, что для него, вообще-то, нет роли — а он взял и остался: чтобы посмотреть, что будет. И посмотрел, как его имя оказалось первым в титрах самого кассового (с учетом инфляции) индийского фильма всех времен «Месть и закон» (1975), как он был выбран главным героем копродукций с Америкой и СССР, играл с Рексом Харрисоном и Роланом Быковым, как стал персонажем картин, названия которых — «Король джунглей», «Любимый Раджа», «Как три мушкетера» — и поныне звучат притчей во языцех о 1970-1980-х, временах, когда у нас с ума сходили по бомбейскому кино, и в итоге взял — ну просто анекдот! — в жены саму «Зиту и Гиту», причем ухабистая история этой женитьбы — сама по себе болливудский сюжет. По Дхармендре никогда не сверяли эпохи, общественный градус и настроения, не связывали с ним жанровые предпочтения — но он оказался именно тем клеем, который связал черно-белое кино — с широкоформатным, видео — с цифрой, и сегодня мы отмечаем не только 85 лет со дня рождения Дхармендры, но и 60 лет его непрерывной и бесперебойной работы в кино. И если из первого числа вы вычтите второе, то поймете, что даже туда этот увалень совсем не торопился.
Сонная доброжелательность его физиономии и сегодня вызывает удивительный покой на душе.
Дхармендра родился в 1935 году в пенджабской деревушке Насрали, в семье сельского учителя. В 19 лет послушно женился на той, кого выбрали родители, послушно настругал ей богатырей, послушно пошел работать на сверлильную фабрику, и так же послушно по совету деревенских девчонок, справедливо считавших его мордаху с широко расставленными глазами и надутыми губами самой симпатичной во дворе, отправил в 1960 году свою фотографию на конкурс главного индийского киножурнала Filmfare, пообещавшего победителю роль в кино. Победил, приехал в Бомбей — тогда и оказалось, что кино не будет. Вот тут его замечательная чисто пацанская инертность — черта, которую он органично транслирует с экрана во всех своих фильмах — оказала ему двойную услугу: во-первых, заленилось сразу ехать домой, а во-вторых, захотелось зависнуть. Сонная доброжелательность его физиономии и сегодня вызывает удивительный покой на душе, а тогда, в сочетании с еще не прошедшими припухлостями юношества, так и просилась на экран. 1960-е в Болливуде — годы большой семейной мелодрамы, охватывавшей несколько поколений; в такой изобилующей персонажами структуре рамок, куда вставить эту симпатичную морду, было хоть отбавляй. Он мог появиться во второй серии женихом повзрослевшей дочери главной героини — именно в таком качестве его впервые увидели в СССР, в фильме «Материнская любовь» (1966). Мог быть милым, но неудачливым ухажером, и спеть на приеме какую-нибудь душещипательную прощальную песню любви. Девушки его заприметили, так что он мог уже заменить в главной роли Шамми Капура, короля рокабилли, или Шаши Капура, покладистого красавца, когда у тех не хватало времени или у продюсеров не хватало на них средств.
В 1964 году его заприметили и критики. Фильм назывался «Реальность», был посвящен недавнему индо-китайскому пограничному вооруженному конфликту и стал первым удачным индийским фильмом о войне. Дхармендра играл командира небольшого взвода, который был застигнут врасплох высоко в горах с превосходящими силами врага. Под его актерским «командованием» оказался отряд актеров-новичков, которых он, сам еще малоопытный актер, вывел в будущие звезды — Санджай Кхан, Виджай Ананд. То, что зеленые юнцы кинематографа шли на амбразуру совершенно нового для Болливуда киножанра, послужило превосходной рифмой ситуации на экране, когда молодые неопытные солдаты оказались лицом к лицу с врагом, от которого не ждали подвоха. Работа Дхармендры и сегодня вызывает слезы мужчин, которые смотрят «Реальность». Деревенщина из Насрали, на экране он руководил отрядом сплошь из отпрысков знатных кинематографических семей: поднималось второе поколение болливудской аристократии. Однако, как и бывает в армии, превыше сословных иерархий здесь оказалось чувство локтя в общей битве, взаимопомощи — оно-то и вывело новых актеров в звезды — и еще той особой нежности между мужчинами, которую порождает взаимопонимание, общая беда, общие проблемы, общие потребности.
Дуэт Дхармендры и Джитендры из «Вечной сказки любви» сегодня может показаться гей-пародией.
Из этого умения ладить с мужчинами 10 лет спустя все-таки проклюнется то, что можно назвать маленькой революцией Дхармендры. До него песенные дуэты в индийском кино всегда были между мужчиной и женщиной. В «Мести и законе» он впервые исполнит дуэт с мужчиной, с Амитабхом Баччаном — песню Yeh Dosti («Ах, дружба!»), лихо исполненную их парочкой безбашенных грабителей верхом на мотоцикле. Все успешное в Болливуде 1970-х с его конвейерным производством превращалось в штамп, и уже два года спустя дуэт Дхармендры и Джитендры из «Вечной сказки любви» сегодня может показаться гей-пародией: Дхармендра в юбке с коренастыми ногами подхватывает Джитендру в танце, просит у трона его матери назвать себя сыном и она благословляет их, в то время как друзья скрещивают шпаги над ее головой. Что ж, как человек, увидевший все это в кино простосердечным мальчишкой, могу ответственно сказать, что слово «пародия» можете вычеркнуть: их пример, сыгранный на таком самозабвенном энтузиазме, и правда оказался заразительным.
Возвращаясь к «Реальности», хотелось бы прояснить момент о порождаемой взаимопониманием мужской нежности, потому что это краеугольный камень для определения уникальности актерского присутствия Дхармендры. Индийское кино прежних лет принято связывать с темой женской покорности. Но есть еще и мужская покорность, которая никак не связана с Индией, а повсюду одна — или, во всяком случае, была таковой в прошлом веке. Это — покорность служить в армии. Покорность идти на войну. Покорность быть добытчиком и покорность быть в ответе. Покорность мириться с несправедливым укладом и законами, созданными другими мужчинами, которые поставили себя выше тебя. Эта покорность была знакома Дхармендре из собственного жизненного опыта: он так прожил в Насрали. Этой покорности он сочувствовал в своих партнерах по «Реальности» и десяткам будущих фильмов, где ему столько раз в разных дуэтах довелось рассказывать истории о неразлучных парочках картежников, шулеров и мелких воришек. В Бомбее у него появилась возможность рассказать о мужской покорности и проявить свое отношение к ней, свое сочувствие с экрана. В «Реальности» он обрел свою тему.
Именно любовь, прерывающая сиротство, отрывает героев Дхармендры от бутылки.
1966 год позволил Дхармендре укрупнить эту тему до масштабов массового зрелища. Фильм «Цветок и камень» стал кассовым лидером проката в Индии, а потом и в СССР. Это был блатной романс. Не новый жанр — в нем работал еще Радж Капур, в «Господине 420» (1955). Дхармендра тоже играл вора, который оказался на улице мальчишкой, осиротев, и понял, что помрет с голоду, если не начнет воровать. Но если Капур решал эту тему с чаплинских гуманистически-демократических позиций, подводил социальную подоплеку, Дхармендра укрупнил свою собственную, большую и вечную, правду о мужчине вообще. Об инертности и покорности. О добродушии и об этом чувстве неуместности, которое его герои, как всякие мужчины, топят в вине — неважно, великосветские ли они мошенники («Любимый Раджа», 1972) или площадные канатоходцы («Зита и Гита», 1972). В «Цветке и камне» он впервые появляется в компании уличного мальчишки и собаки — еще один верный штрих, которому будет суждено превратиться в штамп — хотя бы, в «Зите и Гите». Близость и полное взаимопонимание с мальчишкой, который восхищается его карточными фокусами и советует ему сходить на фильм, где «и на шпагах дерутся, и на кулаках» говорят об этом мужском качестве никогда не взрослеть, а дружба с собакой — о сиротливости. Именно любовь, прерывающая сиротство, отрывает героев Дхармендры от бутылки.
Фильм «Гудди» показал подлинного Дхармендру-актера, с грустной улыбкой соглашающегося развенчать миф о себе перед девушкой, так влюбленной в его экранную тень, что из верности к нему отказывается выходить замуж. Смена ироничных, печальных, усталых улыбок, с которыми Дхармендра выслушивает рассказ ее дяди-психиатра о себе самом, о том нереалистичном оттиске, который он оставляет на экране и в сердцах зрителей, — один из лучших актерских кусков во всем мировом кино. Чтобы саморазоблачиться перед школьницей Гудди, Дхармендре не надо никаких интриг — он просто позволяет ей ходить на киностудию, где снимается его новый фильм, и еще с десяток подобных (в ленту включены сцены со съемок сразу нескольких знаменитых картин со всеми тогдашними идолами, от ветерана Дилипа Кумара до еще новичка Амитабха Баччана). Глядя, как кумир поет, открывая рот под магнитофон с чужой записью, как автоматично приклеивает свою «искреннюю улыбку», дубль за дублем стараясь наклонить голову точно так, как велит оператор, как битое стекло превращается в бриллианты под светом софитов и как падают в голодные обмороки нищие осветители, те самые, что заставляют мишуру выглядеть драгоценностью, Гудди сама перестает ходить на площадку и выбирает подлинную жизнь. Раньше тему мужской покорности Дхармендра отрабатывал на образах солдат, уличных артистов, воров. На десятом году своей карьеры он сыграл в фильме о самом себе и увидел на экране, что и здесь, в Болливуде, сам он по-прежнему покорен — так же покорен, как когда шел под венец в Насрали, так же покорен, как шедший сам и ведший свой отряд на верную гибель его командир в «Реальности».
Есть в этом возвращении к фильмам мечты своего детства и к самым бесхитростным детским радостям что-то очень верное.
Однако у покорности всегда есть обратная сторона; как гласит восточная мудрость «Ничего не предпринимай, просто сядь у реки — и рано или поздно ты увидишь, как мимо тебя проплывет труп твоего врага». Тот же 1970 год, когда он снимался в «Гудди», подарил ему экранную встречу с Хемой Малини. Любовь, которая отрывала его героев от бутылки, дала ему второе дыхание там, где назревал кризис. Говоря о личной жизни звезд, мы неизбежно пускаемся в домыслы. Но — не в случае старого Болливуда. В 1970-х, когда здесь выпускалось свыше 700 фильмов в год, а актеры были задействованы одновременно в пяти-восьми проектах, вся личная жизнь оставалась на экране — потому что вне съемок для нее просто не было места. Дхармендра и Хема Малини сыграли вместе в 42 фильмах. И объяснялся ей в любви он тоже на съемках, то подговаривая электриков портить дубли, чтобы повторять их снова и снова, когда в «Мести и законе» он обнимал Малини, обучая стрельбе из пистолета (способ ухаживания за девушкой очень в духе Дхармендры), то шутовски повторяя традиционные па южноиндийских танцовщиц в «Смертельной клятве» (1975) — в песне, где он поет, что совсем сошел с ума от любви к героине Малини, показывая, как она прекрасна, Дхармендра воспроизводит ее репертуар признанной мастерицы бхаратнатьяма, и это не было задано постановкой, а стало его личной инициативой. Жена не давала развода, а отец Малини был брамином и возражал против брака дочери с женатым мужчиной, даже если б тот и развелся. Свадьбу сыграли только после его смерти в мае 1980 года, в дни премьеры их совместного советско-индийского фильма «Приключения Али-Бабы и сорока разбойников». Однако 15 лет назад был обнародован документ от 21 августа 1979 года, согласно которому Дхармендра принял ислам, чтобы взять Малини в качестве второй жены — эта религия позволяла сделать это, не получая развода от первой. Дхармендра все отрицал, но если это и правда — это так на него похоже! Парниша, который плывет по течению, легко пошел бы на такую авантюру ради любви.
1980-е принесли в экранный мир Дхармендры новую наивность. Его фильмы стали почти исключительно похожи на те удальские экранные приключения, которыми так восторгался его маленький приятель в «Зите и Гите»: он то сражается с гигантским осьминогом («Самраат», 1982), то с акулой-людоедом («Челюсти», 1996), то с ядовитой змеей, охраняющей сундук с сокровищами махараджи («Как три мушкетера», 1984). И — непременно арканит красавиц и распевает свои индийские «Пора-пора-порадуемся» верхом на лошадях, на мотоциклах и автомобилях с откидным верхом в компании старых и новых друзей, Джитендры и Митхуна Чакраборти. Даже в интервью, которое он дал «Советскому экрану» в 1981 году, на ответственный вопрос о любимых советских фильмах, он ответил, что видел и «Балладу о солдате», и «Летят журавли», но по-настоящему был счастлив, когда попал на советский цирк. Есть в этом возвращении к фильмам мечты своего детства и к самым бесхитростным детским радостям что-то очень верное: в тот момент, когда освободишься от пут покорности взрослого молодого человека и отвоюешь у мира право на свою собственную любовь — пуститься в бесконечный утренник, закатить именины мальчишеской души.
Сегодня или в один из грядущих долгих декабрьских вечеров посмотрите какой-нибудь фильм с Дхармендрой, все равно какой: в любой мороз его то печальная, то озорная улыбка прирожденного пофигиста из Насрали согреет вас, как один из тех стаканов виски, что так обильно наливает себе всякий его экранный герой.
