«31-й рейс»: Человек-машина
«31-й рейс» начинается, как вестерн — с портрета мужчины в шляпе, похожей на ковбойскую, монументально молчащего с неприкуренной сигаретой в зубах на фоне зеленого плоскогорья. В следующем кадре герой не достанет кольт, а с помощью арматуры попытается привести в движение свой заглохший вездеход. Герои дебютного фильма Дениса Клеблеева — водители тяжелой техники, которая доставляет продукты в магазины деревни Тигил на Камчатке (другого сообщения с которой просто не существует). Этот постапокалиптический метод снабжения региона завораживает сам по себе — словно бы в постсоветскую реальность вмонтировали кадры «Безумного Макса». В начале фильма, еще не раскрывая причин странного путешествия, режиссер дает зрителям в полной мере насладиться экзотической экспозицией — немногословные мужчины едут из ниоткуда в никуда через топь, грязь и туман.
В «31-м рейсе» уже намечена одна из главных линий клеблеевского кинематографа, только здесь интересующий его сдвиг достаточно формален и еще поддается непосредственному визуальному выражению. В следующих своих фильмах, «Странных частицах» (2015) и «Короле Лире» (2017), Клеблеев будет искать этот сдвиг уже в самих героях, нащупывая и фиксируя с помощью камеры зазор между ними и окружающей реальностью. Но роуд-муви, обещающее погружение в метафизические бездны прерывается долгой остановкой — вместе с героями мы прибываем в Тигил, где разворачивается основное действие фильма. Здесь мужчины живут в квартире своей начальницы (и жены одного из них), ладят технику и коротают дни до следующего рейса. Вместе с героями мы узнаем, что за три месяца их вездеходы перевезли 102 тонны и совершили 31 рейс.
В Тигиле из фантастических ковбоев они превращаются в обыкновенных русских мужиков. Юрий, женатый на начальнице, щеголяет по дому в нелепом цветастом халате, все время что-то готовит, болтает без умолку и при внешней брутальности оказывается уютным, почти феминным субъектом. Про Виталия, второго водителя, портретом которого открывался фильм, мы узнаем, что его первая жена повесилась после того, как он избил ее, заподозрив в измене («Повесилась — туда ей и дорога»). На резонный вопрос начальницы, почему же он может изменять, а жена — нет, Виталий бесстрастно поясняет: «Когда я **** — это я ****, а когда ее **** — это нас **** двоих». Суровые мужчины в мире, описанном Денисом Клеблеевым, оказывается, живут чувствами героев мексиканских сериалов: разговоры про ревность здесь занимают больше экранного времени, чем пьянство и работа, и это завораживает едва ли не больше, чем киберпанковские вездеходы, пересекающие болота в тумане.
Свой вездеход Виталий ласково называет Егорыч, часто разговаривает с ним, поясняя в камеру, что вот: «Егорыч что-то на меня залупился». В отличие от Юрия, которого камера снимает на фоне эпических размеров настенного ковра, Виталия мы наблюдаем то стучащим кувалдой по гусеницам, то внимательно исследующим какую-то важную металлическую деталь. Он и сам — немного вездеход, способный легко пройти там, где сломался бы и застрял навсегда человек более тонкой душевной организации (“Ты-то никогда не повесишься«,— говорит ему начальница). Виталию вообще намного больше идет походная жизнь в бронированном куске железа, чем в семейном доме, куда он заезжает на обратной дороге. Здесь мы знакомимся с его новой женой и ее детьми, а также 12-летней дочкой от первой жены, которая буквально прилипает к Виталию (на этих кадрах не снятая реальность ребенка, живущего фактически в приемной семье, без матери, достраивается в отдельный фильм). А он, заехав на полдня, влипает в компьютерную стрелялку, дежурно отчитывает жену и детей за бардак, пьет чай и уезжает в новый рейс.
В 1920-е годы авангард бредил слиянием рабочего человека с машиной, предсказывая скорейшее наступление «золотого века», в котором все классовые конфликты будут решены, а люди свободны. В 2005 году Михаэль Главоггер снял «Смерть рабочего», сообщив миру о последних днях жизни некогда революционного класса. Главоггер рассказал пять историй о труде в XXI веке, первой из которых был сюжет о шахтерах Донбасса, которые продолжают нелегально добывать уголь после закрытия шахт, чтобы прокормить свои семьи. Герои «31-го рейса» — такие же свидетели и участники классовой катастрофы, проигравшая сторона в этой невидимой войне. Но по сравнению с большинством жителей Тигила они — элита. В отличие от сельских доходяг, которые становятся в очередь на разгрузку вездеходов, работа у них как раз есть (в диалоге с мужем начальница резюмирует: «Я тебя делаю человеком! Ты был бичегоном тигильским, а кем ты стал? Индивидуальный предприниматель! С тобой даже глава администрации здоровается за руку!»).
Клеблеев фиксирует капитальную маргинализацию бывшего класса-гегемона, который теперь обслуживает торговлю, развозя по забытым богом поселкам товары глобального потребления на машинах, оставшихся со времен холодной войны. Герои Клеблеева — сталкеры в зоне, где комната исполнения желаний — это торговый центр, где можно «поесть дорогую картошку и сходить в кино». И они действительно сливаются со списанной техникой, только, конечно, не так, как об этом мечтала революционная мысль. Люди и машины используются в этом мире не по своему прямому предназначению, поскольку в реальности, которая интересует Дениса Клеблеева, изменен символический порядок (все оказывается не тем, чем кажется — тот самый сдвиг, начавшийся с перевертыша в экспозиции фильма). Эта инверсия символического порядка реальности, ставшая возможной вследствие классовой, социальной, политической катастрофы и, влекущая за собой катастрофу антропологическую, и становится главным смыслом и образом этого фильма.
Читайте также
-
Обладать и мимикрировать — «Рипли» Стивена Зеллиана
-
Музыка, рождающая кино — Рюсукэ Хамагути и Эико Исибаси о фильме «Зло не существует»
-
Мы идем в тишине — «Падение империи» Алекса Гарленда
-
Будто в будущее — «Мейерхольд. Чужой театр» Валерия Фокина
-
Под тенью умерших в саду — «Белое пластиковое небо» Баноцки и Сабо
-
Близкие контакты — Итоги XXII «Духа огня»