Человек на своем месте
Шизофрения. Реж. Виктор Сергеев, 1997
Политический контекст «Шизофрении» заслонил ценность фильма как жанрового эксперимента. Коллекционер Виктор Сергеев, как правило — за исключением «Палача», первого советского полара, — работал в знакомых отечественному зрителю жанрах. В СССР жанр политического триллера как бы тоже существовал, но именно как бы, по принципу рекламы «Летайте самолетами Аэрофлота». Скорее уж образцом для Сергеева мог стать американский или итальянский полит-триллер семидесятых («Я боюсь», «Параллакс» и т. д.). Но и в оригинальном, и в советском пара-триллере героем был человек, если не преследующий по долгу службы политических террористов, то сопротивляющийся террору по велению совести, пусть и ценой жизни. Механизм террора не исследовался нигде. В советском варианте анализ подменялся идеологическим объяснением, в западном — идеей всеобъемлющего заговора, никак (упаси боже, по судам затаскают) не проецируемого на реальные политические силы. Единственным исключением был, пожалуй, фильм Стэнли Креймера «Принцип домино», из которого Сергеев процитировал сцену финального покушения со стрелками-дублерами.
В России-97 все сошлось: повседневность покушений, свобода указывать, не боясь суда, на кремлевские прототипы. И желание общества знать, как это делается, пуще стремления понять, кому это выгодно. По своей режиссерской природе Сергеев — лирик. Ясное дело, что из элементарного уважения к зрителю ему надо было киллера очеловечить — иначе никто не будет два с половиной часа следить за похождениями двуногой функции. Никакая история не мыслима для Сергеева без большой и чистой любви и сильной — гораздо сильнее мужчины — героини. Увы, нельзя сказать, что женщина в «Шизофрении» чисто функциональна — беда в том, что она даже не функциональна. Ладно. Как сказал бы герой Александра Збруева над телом непредусмотренной жертвы, «спишем на боевые».
Гораздо интереснее развитие другой смысловой константы сергеевского жанра. Он — режиссер нормы, исповедующий культ Дома. Достаточно вспомнить его фирменные — в каждом фильме — панорамы по интерьерам, по стенам, увешанным обломками всех времен и культур. В Доме, само собой, царит Вечная Женственность. Но стюардесса на доброго духа Дома не тянет никак. И тогда рушатся все представления о добре и зле: добрым духом оказывается герой Збруева, профессиональный палач, наставник киллеров, для которого даже взрыв самолета — грубоватая, конечно (недоглядели коллеги), но рутинная работа. Дело не в том, что он не забывает позвонить домой (личная жизнь у бойцов невидимого фронта и ныне так же своеобычна, как у полковника Исаева) и кидает пару долларов маленькому скрипачу в аэропорту. Дело в том, что эти — у любого другого исполнителя чудовищные с эстетической точки зрения — жесты доверены режиссером самому обаятельному нашему актеру, органически неспособному играть зло, очаровательному Сталину из «Ближнего круга». Збруев на счет раз-два-три переигрывает немого Абдулова и становится эмоциональным центром фильма. Его обаяние обусловлено его профессионализмом в высшем смысле слова: человек на своем месте, как сказали бы во времена «Коллег» и «Девяти дней одного года». Стране нужна бомба — будем делать бомбу. И так же обаятельны своей спокойной правотой, а вовсе не мерзопакостны ветераны НКВД в исполнении Леонида Броневого, Армена Джигарханяна и Николая Трофимова. Идеологи приходят и уходят, а стрелки, портные и гримеры нужны всегда. Александр Коржаков в титрах выполняет такую же, чисто символическую функцию: он вечный служака, и в этом смысле он — человек на все времена. Читая его мемуары, я вспоминал другого генерала, Павла Судоплатова, человека неизмеримо более героической и страшной биографии.
Ни к тому, ни к другому я не испытываю демократической ненависти — только уважение к профессионалам, которым мешают работать идеологические моды и корыстные интересы. Подлог, провокация, убийство — инструменты политики любого государства. Любое государство по большому счету преступно, и честный человек должен или быть последовательным анархистом, или признать неизбежность грязных функций. Разница есть лишь между профессионалами и любителями.
Делай, что должен — гласит старая интеллигентская максима. Герои «Шизофрении» делают, что должны. Они — люди на своем месте, и в этом главный и печальный урок фильма.
Читайте также
-
Как сберечь — нет ли средства, нет ли, нет ли, есть ли...
-
Обладать и мимикрировать — «Рипли» Стивена Зеллиана
-
Музыка, рождающая кино — Рюсукэ Хамагути и Эико Исибаси о фильме «Зло не существует»
-
Мы идем в тишине — «Падение империи» Алекса Гарленда
-
Будто в будущее — «Мейерхольд. Чужой театр» Валерия Фокина
-
Под тенью умерших в саду — «Белое пластиковое небо» Баноцки и Сабо