Вкус мужчины

В 2022-м году Дмитрий Быков внесен Минюстом РФ в реестр СМИ-иноагентов. По требованиям российского законодательства мы должны ставить читателя об этом в известность.

1001 рецепт влюбленного кулинара. Реж. нана Джорджадзе, 1996

Фильм Наны Джорджадзе «1001 рецепт влюбленного кулинара» уязвим: мизантропичный Виктор Матизен справедливо усмотрел в нем массу хронологических, исторических и логических несоответствий, но матизентропичная критика тем и не устраивает меня, что не пытается понять автора, а лишь предъявляет ему расхожий набор претензий.

Миф о грузинском кино, как и о грузинском национальном характере, оказался в значительной степени дутым. Бесконечными застольями с тостами, чудачествами, эксцентрикой и многоголосьем прикрывались страшные бреши, маскировались неразрешимые коллизии. Пока грузинская литература всерьез обсуждала наметившееся неблагополучие, предупреждая о национальной катастрофе, кино предпочитало народную идиллию. Такие исключения, как Тенгиз Абуладзе, подтверждали правило. Что делать художнику, когда его народ на глазах деградирует, когда знаменитая застольная традиция оборачивается хамством, когда основой пресловутого горского характера оказывается не мужественность, а жестокость, когда интеллект и человечность побеждаются родовыми предрассудками? Что делать художнику, проснувшемуся на краю пропасти?

Мне кажется, Ираклий Квирикадзе писал, а Нана Джорджадзе снимала именно об этом. Мало кто заметил, что французу Паскалю Ишаку в исполнении Пьера Ришара противостоят именно стандартные грузины, словно перепрыгнувшие из доброго, иронического грузинского кино семидесятых. Один — тот, что с Паскалем пел в опере — становится крупным большевистским начальником. Другой — тот, что со всем хваленым национальным гостеприимством накормил его несвежим мясом — делается чекистом и в конечном итоге крадет у повара жену. Повар, вор, его жена и ее любовник. Вместо мужества — хамство, вместо собственного рассудка — традиция. И в самой традиции есть нечто, чрезвычайно легко оборачивающееся большевизмом. Это поклонение ритуалу, культ силы и культ внешнего жеста, любовь к картинности и антуражности: схватиться за кинжал, сверкнуть глазами и сделать зубами вот этак.

Но простое разрушение сказки о грузинском национальном характере — отнюдь не главное в картине. «1001 рецепт влюбленного кулинара» — фильм о том, как страшно упрощается мир и как обречена в нем любая утонченность. Дело не только в том, что сегодняшней Грузии не до разносолов, кулинарных или интеллектуальных: грубая простота нищеты вопиет отовсюду. Дело в общемировой тенденции: у Квирикадзе была возможность на американском примере пронаблюдать триумф прагматизма при всех его несомненных плюсах. Прагматизм страшно спрямляет жизнь. Утонченность обречена, потому что обременительна.

1001 рецепт влюбленного кулинара. Реж. Нана Джорджадзе, 1996

Сам я, извините за автоцитату, года три назад формулировал это так: «Что нам делать, умеющим кофе варить, а не манную кашу? С этим домом нетопленым как примирить пиротехнику нашу? Что нам делать, умеющим ткать по шелкам, — с этой рваной рогожей, с этой ржавой иглой, непривычной рукам и глазам непригожей?» Цитирую эти стихи не по избыточной любви к своему творчеству, а по невозможности сформулировать короче. Вот об этом и снимала Джорджадзе: о полной ненужности всего утонченного и сложного в мире, упрощающемся и скудеющем на глазах. В картине есть дивный эпизод — беседа двух профессионалов: грузинский кулинар подал купаты, французский кулинар разгадывает рецепт. Перечисляется масса упоительных вещей — от имбиря до куропатки, от граната до киндзмараули вот такого-то именно года (фильм вообще лучше смотреть на голодный желудок, и боюсь, что критика наша его потому не приняла, что закормлена презентациями и начала утрачивать вкус). Но какие, помилуйте, купаты, какой кардамон, какое киндзмараули, когда у нас новая власть и столовка на месте бывшего ресторана? Не надо нам, понимаете, всего вот этого. Подите на чердак с вашей любовью к зеркалам и роялям, ешьте сухари с вашим тысяча-и-одним рецептом, не смейте писать нам письма с рекомендациями по приготовлению рыбы, потому что мы не умеем читать. И рыбу эту мы будем варить так, чтобы от нее пахло еще хуже, чем от воды, в которой мы моем ноги.

Герой, конечно, берет реванш в любви: баба все равно будет его и от него родит. А последняя его победа в том, что, утонченное и легкое существо, он умирает прежде, чем за ним приходят, грохоча сапогами по крыше. Вот он вышагивает, джигит, затянутый в форму, гебист-чмошник, олицетворение возмездия. Идет яд в ухо вливать, Клавдий твою мать. Ан поздно. Мы померли. Нас хрен достанешь. Это наш тысяча первый и последний рецепт. Ришар работает замечательно. Серьезная драматическая роль, без всякой эксцентрики, а немолодой уже француз очень точно играет старческую мудрость, априорное всезнание. Он догадывается, что так будет. Он только изо всех сил пытается спасти сложность мира. Кроме всего прочего, это ведь кино и о неспособности искусства защитить себя. И забавный оксюморон «Паскаль Ишак» — символ мудрости и символ тупости в одном флаконе | тоже не случайно выдан герою в качестве имени.

Когда-то Европу потряс «Парфюмер» Патрика Зюскинда — мировая критика справедливо писала об универсальной метафоре запаха, лежащей в основе сюжета. Запах как символ индивидуальности, неповторимости, человечности и пр. В сценарии Квирикадзе все попроще, я и не рвусь сравнивать, но вкус безусловно взят как метафора сложности, неоднозначности, изысканности. И если заменить куропаток воронами, нас ожидает неизбежный понос, будь мы десять раз большие начальники. Все разговоры о пошлости поносных сцен мне представляются чушью собачьей: Алану Паркеру почему-то можно, Нане Джорджадзе почему-то нельзя. … В общем, у них, конечно, все преимущества: девочек наших ведут в кабинет, в ресторанах наших кормят монстров, рецептами нашими растапливают печку… Но у нас есть одно неоспоримое умение. Умереть раньше, чем нас убьют.


Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: