«Бархатная бензопила»: Он написал убийство
Между премьерой в Юте и цифровым релизом во всем мире Дэн Гилрой дал большое интервью Vulture. Прокомментировав кастинговые решения, локацию и вычурные диалоги, автор — как бы между делом — заявил: «Кэмп и китч стали нашими друзьями».
Настораживающий выбор слов — особенно с учетом заявленной темы. «Бархатная бензопила» — мрачная, с фонтанами крови, сатира на лос-анджелесскую арт-сцену; кино, гиперболически высмеивающее культурную индустрию, которая и так вся строится на преувеличениях: от сопровождающих картины текстов до гонораров. Фильм-плеоназм.
Что здесь, собственно, происходит: помощница влиятельного куратора Жозефина обнаруживает архив Вентрила Диза — почившего художника с тяжелым прошлым и уникальным стилем. Вокруг новой художественной сенсации начинают водить хороводы критик Морф, арт-консультантка Гретчен и конкурирующий музейщик Дондон — да только с картинами мертвого гения что-то не так: в их присутствии люди начинают сходить с ума и гибнут труднообъяснимой насильственной смертью.
«Квадрат», в который вписан «Пункт назначения»: «Бензопила» пробует средствами массового кинематографа говорить о проблемах высокого — или, если угодно, «высокого». Подозрительные отношения критики и крупного капитала, философия творчества в эпоху технической воспроизводимости, загадочное ценообразование на современное искусство, — все это легитимные сюжеты для серьезной разработки. Но Гилрой садится за стол без козырей, надеясь компенсировать отсутствие неотразимых аргументов (тех, что были у Гоголя в «Портрете» и авторов замечательного документального фильма The Price of Everything) броскими звуковыми и визуальными решениями. Получается — и это напасть большинства полнометражных фильмов «Нетфликса» — скорее смешно, и ровно в тот момент, когда происходящее на экране превращается в совсем уже непритязательную вампуку, в памяти всплывает автор со своими друзьями «кэмпом» и «китчем».
Впрочем, режиссерские амбиции не исчерпываются воскрешением истлевшего за тридцать лет постмодернистского вокабуляра. В «Бензопиле» есть несколько заветных мыслей о духе искусства — в общем-то, его самоубийственным поискам этот фильм и посвящен. Даже облепившая художника сводня, которая держит в голове преимущественно коммерческие интересы, осознает: картины «задевают» и «обжигают» зрителей не просто так — глаза смотрящего встречаются на холсте с чем-то потусторонним; с тем, что можно попытаться описать, проникнув в биографические обстоятельства создания шедевров. «Бензопила» регистрирует провал такого вульгарного искусствоведения: там, где критик Морф (странная, топорщащаяся на Джилленхоле роль) рассчитывал увидеть достоевские бездны, обнаруживается банальное фармакологическое безумие, питавшее — и пропитавшее — работы Диза за несколько десятилетий угрюмого творчества.
Еще одна идея, которую за Гилроем приходится додумывать, — месть вымученного языка его носителям; восстание эпитетов против интерпретаторов, наловчившихся сочинять безупречно бессмысленные пассажи. Героям сворачивают шею, отрезают руки и вешают на галстуке не художники — эту вендетту объявило им само искусство: как выясняется, вполне автономное (марксисты бы сказали, отчужденное) и равнодушное к эстетическим дискуссиям.
Из этого вообще мог бы получиться удивительный фильм, стоило автору предпочесть петит капслоку и взять мишень покрупнее, чем повадки новой буржуазии. Имитировать лихорадочное брожение арт-тусовки; воспроизводить вечно расширенные зрачки интеллектуалов, которые опекают нуворишей и уже с трудом верят в то, что говорят; в конце концов, тратить колоссальный актерский ресурс — та еще доблесть: неужели все это затевалось, чтобы прокричать в финале: «Всякое искусство опасно» и «Красная цена вашим хитам — пять долларов»? Объяснить, почему люди продолжают делегировать свое зрение и вкус «профессионалам» и оплачивать их услуги; показать, как субъективная лингвистическая реальность (к примеру, колонка обозревателя или пост в инстаграме) замещает собой объективную; предположить, когда может закончиться производство этих глубокомысленных миражей на потеху публике — вот достойный творческий вызов. Но, конечно, куда удобнее шутить про галериста, восторженно изучающего мусорные пакеты — не то с кэмпом, не то с китчем.
Читайте также
-
Мы идем в тишине — «Падение империи» Алекса Гарленда
-
Под тенью умерших в саду — «Белое пластиковое небо» Баноцки и Сабо
-
«Я — капитан» Маттео Гарроне — Песни радости и счастья
-
Кто есть Америка? — «Нежный восток» Шона Прайса Уильямса
-
Это норма — «Герой наших снов» Кристоффера Боргли
-
Анти-Франкенштейн, который смеется — «Бедные-несчастные» Йоргоса Лантимоса