Подтягивание, стойка на руках, сальто-мортале — уверенное приземление
О режиссёре Вернере Шрётере, которому удалось невозможное

Вернер Шрётер на протяжении более чем десяти лет был — довольно долго, даже слишком долго — самым значительным, самым интересным, самым убедительным, равно как и самым убеждённым, режиссёром альтернативных фильмов, фильмов, обычно называемых «андеграундными» — определение, которое ограничивает, опошляет и, наконец, душит их в своих нежных объятиях.

На самом деле «андеграундных» фильмов не существует. Они существуют лишь в представлении тех, кто привык всё аккуратненько раскладывать по полочкам. В действительности фильмы не делятся на чёрные и белые. Существуют люди, которые эти фильмы делают. Они отличаются друг от друга не только своими фильмами, но и тем, насколько сильно они чувствуют необходимость что-то делать. Некоторым не обязательно получать бессмысленное свидетельство о своём «профессионализме», чтобы снимать фильмы на 35 мм или на 8 мм, — ведь чаще всего это свидетельство не играет никакой роли.

Однако культурная индустрия — в этой стране, пожалуй, более влиятельная, чем в других, — утвердила незамысловатое разделение режиссёров на «профессионалов» и тех, кто принадлежит к «андеграунду», и следит за неукоснительным соблюдением этого разделения. Единожды выступив в роли «андеграундного», режиссёру следует, видимо, для упрощения дела, таким и оставаться, желательно — до конца своих дней. Ни одному из режиссёров в ФРГ не удаётся вырваться из гетто, куда их определила пресса, которая, надо отдать ей должное, обеспечивает им там комфортное пребывание. Кто-то от такой жизни становится чересчур ленив, кто-то — отчаянно труслив. Всё зависит от индивидуальных особенностей. Но если говорить серьёзно, удивительное в своём единодушии упрямство киноиндустрии, вешающей на режиссёров ярлыки, губит немало талантов.

Вернер Шрётер, чьё будущее место в истории кино я, воспользовавшись отсылкой к литературе, обозначил бы где-то между Новалисом, Лотреамоном и Луи Фердинандом Селином, десять лет носил титул «андеграундного» режиссёра. Его кинематографическое представление о мире опрощалось, подменялось на совершенно чуждое ему и одновременно подвергалось бессовестной эксплуатации. Его фильмы повенчали с термином «андеграунд», который в одно мгновение превратил их в красивые, но всё же экзотические растения, цветущие так далеко и так уединённо, что считаться с ними было бы просто нелепо. В принципе, на них даже не стоит обращать внимания. Подобная точка зрения вопиюще глупа. Потому что в фильмах Вернера Шрётера нет ничего высоколобого; да, они красивы, но не экзотичны. Напротив.

Режиссёр Вернер Шрётер, которого пытаются принизить, которого пытаются загнать в глупые рамки и чьи фильмы, я повторю ещё раз, называют «андеграундными» (как правило, «андерграунд» — это фильмы, которые существуют где-то вне поля зрения и меньше всего ценятся именно теми, кто не дал на них денег, — мол, это фильмы слишком дешёвые, чтобы быть значимыми), — этот Вернер Шрётер наделён столь ясным и непредвзятым взглядом на окружающий нас мир, как никто другой, занимающийся каким бы то ни было искусством. И, как мне представляется, этому счастливому избранному приоткрываются неизвестные и прекрасные тайны Вселенной.

Если это не разумеется само собой, следует добавить, что то счастье, то величие, о котором я только что рассказал, ни в коем случае не означает, что человек, наделенный подобным даром, удовлетворен своей жизнью. Как бы не так! Я не знаю никого, кроме себя, кто бы с таким отчаянным упорством гнался за очевидно инфантильной, постыдной мечтой о некоем подобии любви (эти слова, дамы и господа, разоблачительны сами по себе, не так ли?) и беспомощно отступал перед лицом всегда одного и того же прозаичного опыта. Однако опыт отупляет. Очевидно, что мы оба и впредь будем наступать на одни и те же грабли.

Вернёмся к теме. Режиссёру Шрётеру, повторим, удалось невозможное. Что именно? Десять лет «подполья», затем годы унижений в отделе Kamerafilm в редакции ZDF, когда он, безотказный безумец-дурак, поставлял своему отделу прекрасный материал как с родины, так и из-за границы, что, наверное, поднимало самооценку его мнимых благодетелей, но в то же время оставляло их слепыми к тому факту, что каждый второй фильм Шрётера стоил намного больше, чем Шрётер получал от редакции. Однако этот факт не вызвал у коллег приступа щедрости — а почему, собственно говоря? Тот, кто сидит в долгах, не имеет выбора, зависим, а значит, ведёт себя смирно. И стоит дёшево.

Вернер Шрётер дольше других вертелся в этом порочном круге, однако не терял страстной надежды в один прекрасный день из него вырваться. Чтобы делать фильмы для кинотеатров. Фильмы для людей, и чем больше, тем лучше. Но одного его желания было мало.

В то же время лишь считанным единицам удавалось снимать фильмы без оглядки на Шрётера. Его фильмы научили меня самому важному, что следует особо отметить ещё раз. Без Шрётера немыслимы ни Даниэль Шмид, ни Ульрике Оттингер, по фильмам Шрётера учился Вальтер Бокмайер. Фильмы в подражание Шрётеру снимают многие из выпускников мюнхенской киношколы: от Эберхарда Шуберта до Бернда Швамма. Молодые режиссёры, для которых фильмы Шрётера так же важны, как фильмы Штернберга, есть и во Франции. В конце концов, так и должно быть.

Обнаружился также в высшей степени искусный подражатель Шрётера, который, воспользовавшись затяжной паузой в его творчестве, ловко сбывал награбленное у него. Этому дельцу-плагиатору, Хансу-Юргену Зюбербергу, долгое время удавалось вводить в заблуждение парижан. Во Франции было довольно трудно объяснить, что мы отнюдь не являемся эпигонами шустрого Зюберберга и впору вести речь о безжалостном разбазаривании нашего самого сокровенного. Но Зюберберг, несмотря на его вторичность, показал, что даже просто воруя у Шрётера, можно делать великие фильмы — шанс, которого тщетно ждал сам Шрётер.

В тот момент, когда многие, в том числе и сторонники Шрётера, окончательно уверились в том, что он, по всей видимости, никогда не снимет великий повествовательный фильм, что после стольких лет нерешительности, колебаний, упущенных возможностей, он уже не в состоянии создать что-либо значительное; когда одни опускали руки, а другие впадали в отчаяние, как, например, Роза фон Праунхайм, которого подкосил провал «Берлинского валика» [Berliner Bettwurst], — Вернер Шрётер снял фильм «Неаполитанские братья и сёстры» [Die neapolitanischen Geschwistern]. Выдающееся, большое кино, что само по себе невероятно, ведь после страшных лет ожидания, находясь вечно на краю гибели, так легко утратить вдохновение. Фильм, который смело, с полным нато правом может встать в один ряд с «Одержимостью» Висконти, «Дорогой» Феллини, «Мамой Ромой» Пазолини, «Рокко и его братьями» Висконти, «Милашками» Шаброля, «Вероятно, дьяволом» Брессона, «Ангелом истребления» Бунюэля и многими другими. Таким образом, к тем трём, пяти, десяти режиссёрам, которыми Германия может гордиться, присоединился ещё один — тот, необходимость в котором назрела давно. Режиссёр свободного, смелого дыхания. Проще говоря, великий.

Напоследок, будучи уверенным в том, что эту статью увидят читатели Filmkritik — журнала, на который по не вполне объяснимым причинам принято ссылаться почти с благоговением, позволю себе назвать мерзкой и отвратительной опубликованную в нём заметку Розы фон Праунхайма — о последнем фильме Вернера Шрётера. Мне придётся затронуть сферу частной жизни, чтобы прояснить положение вещей: Роза фон Праунхайм и Вернер Шрётер на протяжении длительного времени были близкими друзьями. В пору начала их дружбы Роза уже был автором нескольких громких картин, тогда как Вернер Шрётер только начинал снимать. Он считал Розу своим главным зрителем; появление его картин было многим обязано его добрым чувствам к последнему. Благодарностью же со стороны Розы фон Праунхайма были презрение и насмешки, выказываемые с достойным сожаления превосходством над другими — превосходством, свойственным тому, кто меньше любит. Непоколебимая рациональность Розы фон Праунхайма порой оказывала на искренность Вернера Шрётера почти парализующее воздействие.

Роза фон Праунхайм, столь прогрессивный, со столь свободным от всех наших мещанских ценностей сознанием, полагает, что у него одного есть право затрагивать в фильмах вопросы своей или чьей бы то ни было ещё гомосексуальности: Вернер Шрётер, вероятно, всегда подчинялся этому диктату. И вот теперь, в «Неаполитанских братьях и сёстрах» Роза фон Праунхайм, видимо, обнаружил ту или иную предположительно гомосексуальную повествовательную линию. Вот очевидная причина скрывать, собственное, впрочем, видит бог, понятное отчаяние (ибо он до сих пор не снял ни одного великого фильма или не получил возможности снять), скрывать его даже от самого себя.

Увы, немецкие режиссёры знают, что такое страдание, и я говорю об этом без иронии: чтобы не остаться один на один со своим горем, болью и страхом, они готовы предать своего, возможно, единственного друга.

Февраль 1979 года.

 

Перевод Ольги Надольской и Люси Запорожченко.

Редакция благодарит Михаила Ратгауза за предоставленные материалы.