Интервью
Фестивали
Никита Смирнов
Никита Смирнов

Ирина Горбачева: «Не надо всем вместе бурить одну скважину»


Ирина Горбачева в Вологде

 

— В Вологде вы впервые оказались в жюри кинофестиваля. Как вам этот опыт?

— Ты классно проводишь время, смотришь много хорошего кино и обсуждаешь его с интересными людьми. Это очень круто! Я почему-то представляла менее приятные схемы. Наверное, если бы картин было пятнадцать, было бы тяжелее. А их всего шесть.

— Что из этих шести понравилось?

— Половина! Но больше всех — очень крутой «Дом» [фильм Фин Трох получил гран-при фестиваля — примеч. ред.] и фильм «Майкл взаперти» [приз за лучшую режиссуру — примеч. ред.].

— Ваше имя широкая аудитория узнала в первую очередь из Инстаграма. Снимая ролики, вы в какой-то момент уже рассчитывали на определенный отклик? Когда появилось такое понимание?

— Людей почему-то всегда интересует этот вопрос. Наверное, не верят, что это с самого начала было просто дуракаваляние, которое привело к таким последствиям. Я не думала, что это может выстрелить. Да и прецедентов вокруг не было.

— Поэтому ваша «история успеха» всех и будоражит. Есть ли у вас ощущение, что ваш Инстаграм мог сформировать или даже сузить тот образ, на который вас могут приглашать?

— Если ты имеешь в виду амплуа, то я вообще об этом не думаю. Хотя в какой-то момент мне казалось, что люди приходят в кинотеатр и ждут, что сейчас будет комедия, потому что Ира же только про смешное рассказывает и шутит много. Я обрадовалась, что первой моей большой ролью стала драматическая роль в «Аритмии», которая получилась убедительной для всех. Была бы это провальная работа, тут уж я бы схлопотала по полной программе: ой, она же в Инстаграме была, пусть там и остается и не лезет в российский кинематограф, его и без нее просто испортить.

— Пока в западном кино происходит #metoo, наше продолжает говорить о женщинах снисходительно, Вайнштейн воспринимается как «нормальный мужик», выходят анонимные материалы о трудностях в работе женщины-режиссера. Как вы думаете, что-то нужно менять?

— Могу сказать о том, с чем сталкиваюсь сама. До сих пор не оплачиваются переработки в цехах костюмеров, гримеров, по-моему даже реквизиторов. Можно сколько угодно говорить о том, бывает ли деление на мужское и женское, но по факту в этих цехах в основном одни женщины. Почему им не платят? Они что, меньше впахивают? Когда женщины начинают общаться с производственной компанией, им отвечают: если не нравится, мы возьмем другую девочку, которой просто больше нужны деньги. Вот «светикам» [осветительный цех — примеч. ред.] всегда оплачивают переработки, потому что они сумели объединиться в профсоюз и заявили о своих правах. Это несправедливость, которую хочется искоренить. Хотя встречаются площадки, где переработки оплачивают всем. К сожалению, их минимум. Что это? Почему мы хотим снимать кино, но так относимся к тем, кто его делает? На других картинах на буфете — пара печенюшек, сушки и чай с лимоном. Ты думаешь: ну твою мать, ребята, серьезно? У вас же взрослые люди работают, а не школьники, которым дай пирожок, и я пошел. Что касается metoo: ко мне никто не приставал, но я думаю, что если бы это произошло, узнали бы все.

Фото Марины Мурзиной.

— Наше кино, чтобы казаться узнаваемым, часто берется за осмеяние быта, и это происходит как правило через женских персонажей, которые подаются как нелепые, смешные, требующие снисходительного отношения. Как вы к этому относитесь?

— Ну, многим женщинам может и правда надо посмотреть на себя со стороны. Ты вот много вокруг себя видишь сильных женщин? Вообще, что такое сильная женщина? Для меня это та женщина, которая позволяет себе жить так, как она хочет. Позволяет жить себе собственную жизнь, не будучи ни для кого хорошей девочкой 24 часа в сутки.

— Разве таких персонажей мы часто встречаем в нашем кино?

— Да, конечно! Хотя я не знаю. Вот ты мне сейчас говоришь, и я думаю, что, к сожалению, нет. Я снималась сейчас в следующей картине Леши Нужного, и там тоже вроде бы нет сильных женских образов, но почти каждая из трех героинь вырастает в ту женщину, которая в итоге принимает какое-то решение. Например, из женщины, которая все время молчит и боится высказать мнение при супруге. Хотя, казалось бы, у нас так много женщин, которые сами могут быть деспотами, тиранами, и совершать эмоциональное насилие над мужьями и близкими.

— В «Аритмии» созависимые отношения героев отчасти объясняют, почему так происходит с женщинами в нашем кино: их держат слабые мужчины.

— Да, у нас женщина становится сильной, потому что рядом слабый мужчина. Хотя это она сама его выбрала или согласилась быть с ним. Почему так? Мужчин в нашей стране воспитывают в большей степени женщины. И у нас в стране очень много неполных семей. Ты не можешь совместить роли отца и матери, особенно если не понимаешь, за что мужчина должен отвечать в твоей собственной жизни.

Кроме того, мне кажется, что мое поколение довольно инфантильное. Часто это не повзрослевшие или не желающие повзрослеть молодые люди, которые не очень хотят отвечать за свои поступки.

— Вы сыграли Софью Андреевну Толстую в «Истории одного назначения» Авдотьи Смирновой. С одной стороны, это кино действительно современное, с другой — историческая драма с совершенно иной фактурой. Как вы работали над ролью?

— У нас была прекрасная подготовка, мы очень интересно проводили время, и это сложно было назвать репетициями. У меня все время от репетиций ощущение гнета, какого-то тяжелого испытания. А здесь — разговоры по душам. Дуня [Авдотья Смирнова, режиссер фильма — примеч. ред.] мастер своего дела, не только как сценарист и писатель, но как режиссер, который любит работать с артистами и знает, что с ними делать. Как режиссер, она точно знает, как ты должен прийти из пункта А в пункт Б. И наталкивает на размышления об этом. Дуня спрашивала меня, как героиня движется по сюжету, где пиковый момент, почему она так поступила, так сказала. Дальше она рассказывает свое видение, и мы приходим к совместному ощущению. И, конечно, Софья Андреевна Толстая построена в чем-то на Дуне Смирновой, где-то я играла ее саму.

— Если ввести на Ютубе «Ирина Горбачева» и отфильтровать видео из вашего инстаграма и разные интервью, то останутся видео, где вы танцуете. Вам не хватает танца в нашем кино?

— Вообще не хватает! Через танец можно столько всего рассказать про героев: кто ты, что ты, как ты относишься к людям и так далее. Жалко, что герои у нас чаще поют, нежели танцуют. Но я не призываю людей делать больше танцев или просто снимать мюзиклы — это совершенно другая история. Я об этом не думала, но ты сейчас сказал, и я поняла: действительно, у нас в кино мало танцуют.

— Мне кажется, в сравнении с театральной сценой пластическое существование актера в кино как-то не додумывается.

— Согласна с тобой. Когда смотришь зарубежные картины, такого нет, тем более, у них много фантастики, жанрового кино, где пластика все решает. Мы себя обкрадываем в этом плане.

— В этом смысле запоминается длинный, снятый одним планом и на вашей физике эпизод из «Тренера», в котором ваша героиня, президент футбольного клуба, идет со стадиона в подтрибунное помещение на перерыве, чтобы припугнуть нечестивого арбитра. Как возникла эта идея?

— Я очень благодарна Дане [Козловскому, режиссеру фильма — примеч. ред.] за эту сцену. Мы шутим между собой: спасибо за классную сцену для шоурила! То, как они это придумали с Федей Ляссом [оператором «Тренера» — примеч. ред.] — одноплановую, закрученную, сложную сцену — это просто классно! И физика мне действительно очень сильно помогла. Это гораздо лучше, чем если б она просто ворвалась в кадр, потому что ты видишь героя от начала до конца, до разрешения момента. Я кайфовала от этой сцены, хотя каждый дубль было страшно из-за ответственности. Всего было дублей пять или шесть. Один был такой: я уже пригвоздила его [арбитра — примеч. ред.] к стене, начала быстро говорить текст, сильно запнулась и поняла, что всё, страчено. Я остановилась, даже сказала «стоп». И тут Даня начинает орать: «Что-о-о? Какого черта?!» Я поняла, что чего-то не то сделала. А он продолжает: «Это был идеальный дубль, идеальный! Зачем ты его остановила!» Мне было и страшно, и обидно, и я тоже на Даню как-то гаркнула, скинула с себя туфли, ушла, расплакалась, в общем, успела пройти всю гамму чувства обиды. Потом он подошел, мы поговорили, извинились друг перед другом. Но вообще, и мне, и футболистам было классно на съемках, хотя и тяжело. Физика очень помогает актеру не играть, а именно жить.

Кстати, Илья Найшуллер тоже работает с физикой и в клипах, и в фильмах. Он разводит сцены так, что можно кайфануть. Однажды я была на пробах, и это выглядит так: «Значит, заходишь сюда, здесь берешь этого, наставляешь на того пушку, этого кидаешь, отходишь к ребенку, начинаешь с ним говорить, отводишь в комнату, закрываешь ее, достаешь пушку, взгляд не отводишь, говоришь текст». И ты в этот момент: вау! Не просто зашла в кадр с пушкой, и говоришь: «минуточку»! Это классно, это помогает артисту. Ты занят делом, и тогда ты просто отключаешься и на автомате делаешь этот пластический рисунок. Существуешь внутри. Хочется, чтобы режиссеры шли на это чаще.

— В чем еще, на ваш взгляд, проблема нашего кино сегодня?

— Продюсеры иногда напоминают мне искателей нефти. Они пробурили единственную скважину, и пытаются все из нее высосать. А когда все высосали, и там больше невозможно существовать, они переключаются на другую. Сейчас вот зацепились за спортивную драму — и давай все делать спортивные драмы! Коли уж про Великую отечественную войну все сказали. На самом деле скважин много, и чтобы их увидеть, надо искать таланты и придумать систему обратной связи. Тогда можно будет не бурить одну скважину.

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить