«Первая любовь» — комикс о жестокой юности
В избранных кинозалах крутят новую режиссерскую работу Такаши Миике — прекрасный, юный, заводной фильм «Первая любовь». Пропускать не рекомендуем. Читайте рецензию Алины Росляковой, которая сравнивает Миике не с Тарантино, как обычно водится, а с Сёхеем Имамурой.
Угрюмый боксер, пропустив удар, свалился в нокаут — на мрачную дорогу, захлопав глазами, выкатилась бандитская голова. Так в «Первой любви», сотом, кажется, фильме Такаши Миике, параллельные миры фраеров и якудза сталкивает монтаж, и начинается кровавый сон в токийскую ночь.
Провалив бой и узнав, что опухоль в мозгу вот-вот его прикончит, Рео неприкаянно бродит по Токио в поисках судьбы. Суженая Рео, Юри по жизни и Моника по работе — голубка-проститутка, ловящая глюки — затащит его в эпицентр китайско-японской войны, заваренной крысой от якудза и оборотнем в погонах. Боксер вдруг решит, что он не фраер, в нужный момент одним точным ударом перехватит голубку у волков и попадает в «якудза-эйга», то есть японский гангстерский боевик. Голубки переживут всех, а последний благородный якудза увлечет полицейский кордон в какой-то прямо космогонический (что бы это ни значило) золотой рассвет.
Кино по Миике — это призрак папочки-извращенца, пустившийся в пляс в вагоне метро, метамфетаминовая пыль, летящая из окон машины якудза, и игрушечная смерть, веселье которой, как последний подарок, доступно самым ничтожным мерзавцам. Кошмар, который не может навредить, бред, которым можно поделиться, экшн, который можно взять и нарисовать, потому что кончились деньги, а праздник не кончился, экран, который можно разбить, пригласив на праздник зрителей.
Впрочем, «Первая любовь» — это не столько, как лукаво обещал Миике, фильм о чистой любви, старых якудза и невинной ностальгии по кино времен Кэна Такакури, или, как справедливо ожидали фанаты, забубенный азиатский гиньоль. Это еще и сумбурная ода выживанию.
Эта первая любовь не закончится размазанной по асфальту кровью. Детишки будут жить, встретят рассвет, но драться продолжат за другое: за тусклый день, за невзрачную окраину Токио, где развеселое побоище вдруг схлопнется рядовым артхаусом. Тот, кто ненароком видел, как в «Страшной воле богов» школьники тщились выиграть жизнь у Манеки Нэко, Дарума и веселых матрешек, непременно вспомнит и молитву оттуда: «Господи! Верни мне мою скуку!»
Миике изобретатель и затейник, каким и должен быть трэшедел, выпускающий по четыре фильма в год, некоторые из которых обходились дешевле 100 тысяч долларов. Для «своих» — стабильный поставщик бутафорской крови и фетишей всех мастей; на западе записан во фрики-графоманы поколения «нецветущей сакуры» и окрещен «японским Тарантино». Хотя, даже не по гамбургскому счету, так себе из него Тарантино. Для pulp fiction он слишком онейричен и неуклюж; для стерильной цифровой эпохи — не только слишком жесток, но и слишком снисходителен к своим растрепанным уродцам, слишком человечен.
«Однажды в… Голливуде» — Мне бы в небо
Зато он куда больше, чем кажется, ученик своего учителя Сёхея Имамуры. Картина мира, которая складывается из сотни фильмов, сделанных на его трудолюбивой коленке, — не маргинальная и уж тем более не уникальная, а вполне национальная. Глубинная способность к выживанию, основанная на ежесекундной готовности к самоубийству — это герой новой японской волны. Они выживали без цели, без надежды, вопреки тому самому абсурдному миру, где человек — не более чем мышь для гигантской Манеки Нэко. Миике — не японский Тарантино. Он отарантинившийся Имамура. «Годзу», «Ичи», «Посетитель Q», всем известные «Кинопробы» — это японская новая волна, пожеванная VHS, избалованная мангой, развращенная трэшем за гранью порно и развинченная домашними гаджетами. И «Первая любовь» — все же о любви: тех, кого насилуют и над кем смеются, тех, кто ещё немного задорно помучается, а потом умрет. Просто Рео и Юри чуть больше повезло: боги вернули им скуку.
Читайте также
-
Мы идем в тишине — «Падение империи» Алекса Гарленда
-
Под тенью умерших в саду — «Белое пластиковое небо» Баноцки и Сабо
-
«Я — капитан» Маттео Гарроне — Песни радости и счастья
-
Кто есть Америка? — «Нежный восток» Шона Прайса Уильямса
-
Это норма — «Герой наших снов» Кристоффера Боргли
-
Анти-Франкенштейн, который смеется — «Бедные-несчастные» Йоргоса Лантимоса