Алексей Федорченко: «Это кино про кино с точки зрения бухгалтера»
В Перми на кинофестивале «Флаэртиана» показали «Кино эпохи перемен» — документальную комедию Алексея Федорченко о Свердловской киностудии, где на месте павильонов и цехов продаются спорттовары и нижнее белье. Павел Пугачев поговорил с режиссером о трудностях жанровых определений, грядущем психоаналитическом детективе по повести Михаила Зощенко и о том, что все будет хорошо.
Мне бы хотелось поговорить про ваш новый фильм «Кино эпохи перемен». Его еще мало кто видел, и далеко не все читатели смогут его посмотреть в ближайшее время, но хотелось бы понять, как всё это случилось. Как Свердловская киностудия пережила девяностые, бандитов, кредиторов, но не смогла пережить «сытые, спокойные» нулевые?
То есть вы хотите, чтобы я весь фильм рассказал? Вы его посмотрели уже?
Да.
Я бы с удовольствием от вас что-нибудь услышал [смеется]. Вы один из первых зрителей.
Я часто думаю о том, что история кино — это не столько история фильмов, киноязыка и приемов, а это история людей (не только режиссеров, сценаристов, актеров), которые были включены в процесс создания кино, находились рядом, помогали его создавать. И мне кажется, что ваш фильм — он как раз про это.
Да, совершенно верно. Это кино про кино с точки зрения бухгалтера. Я его придумал двадцать лет назад, и даже что-то написал, но тогда это был очень жесткий боевик, экшн.
Мы старались не снимать про миф, а создавать мир.
Вы хотели это как игровое кино снять?
Документальное. Но события были настолько жесткие, что как-то по-другому это все не смотрелось. Мы только-только это пережили, и были еще горячи воспоминания об этом времени. Ну, они только что прошли. Но вот прошло двадцать лет, и я снимаю по практически тому же сценарию, но совершенно другой жанр.
Получилась комедия.
Потому что ракурс изменился, и по-другому смотришь на это время. Ну, жанр, я не знаю еще, не думал об этом. Комедия, комедия-реквием, экономическая комедия. Я даже придумал такое: «Анти-мокьюментари». Потому что смотришь на это кино и мало чему веришь. Не может быть, что бы такое происходило. А там нет ни слова неправды. Поэтому это такая анти-сказка.
Кажется, что все ваши фильмы так или иначе работают с некими мифами, которые вы не пытаетесь опровергнуть — просто стираете грань между «правдой» и «неправдой», показываете этот миф. И «Кино эпохи перемен» про миф, не знаю даже, почившей кинематографии.
Ну, нет. Мы старались не снимать про миф, а создавать мир. Это гораздо интереснее и продуктивнее. И в документальном кино, и в игровом тоже.
Вы верите, что региональное кино могло существовать, или всё рано или поздно в любом случае свелось бы к двум городам: Москве и Петербургу?
Оно существовало. Сеть региональных киностудий была огромная. У нас только в семи областях были корреспондентские пункты документального кино. В том числе в Перми.
Вы говорите про советское кино, но могло ли оно существовать в условиях капиталистической экономики?
Это переходный период. В советское время я не работал. Я работал с 1990-го года и приезжал сюда в Пермь проверять местный корпункт киножурнала «Советский Урал». Этот фильм не только про Свердловскую киностудию. На примере киностудии [показано] что происходило со всеми, не только с региональными, но и со столичными студиями, потому что везде было примерно одно и то же. Везде были рейдерские захваты, уничтожения, сносы и ликвидации.
Сейчас для съемки фильма достаточно нескольких комнат четырехкомнатной квартиры.
Что интересно в этом конкретном случае: насколько я понял из фильма, Свердловскую киностудию уничтожили не столько рейдеры и бандиты, сколько решение административных вопросов. Новый начальник решил попросту сдавать все помещения в аренду. И как-то всё исчезло со временем.
Это уже домыслы. В фильме такого нет. Просто появились новые люди, и мы оттуда ушли. Студия государственная и мы особо прав на нее не имели. Спокойно ушли. Ну как спокойно, тогда было тяжело, а сейчас только радуешься. Я думаю, что существование региональных киностудий такого размера, как Свердловская, сейчас невозможно. Слишком дорого содержать. Нужно выбрасывать миллионы ежемесячно. Свердловская киностудия была четвертая в стране. И целое министерство фактически работало на нее. Министерство Культуры и Госкино РСФСР работали только на Свердловскую киностудию. Все остальные подчинялись Госкино СССР. В 1980-е это была действительно молодая развивающаяся киностудия. Но сейчас невозможно представить, что бы я сделал, если бы стал ее директором, например. Мне для производства она в таком виде не нужна совершенно. То есть, нужно или кардинально что-то менять, перестраивать, в экономическом и буквальном смысле. Ну, павильоны разве что [оставить]. Вот сейчас у меня свой павильон, не меньше чем на студии, и мне этого хватает.
Получается, в Москве?
Получается, в Екатеринбурге. Я там живу. Но на другой площадке. Я уже 15 лет не работаю со студией, мы параллельно развиваемся. То есть мы развиваемся [смеется]. Сейчас для съемки фильма достаточно нескольких комнат четырехкомнатной квартиры. Гораздо меньше затрат. Поэтому большие студии неконкурентоспособны. Но это, опять же, временный этап.
Думаете, все поменяется?
Те же американцы где-то в сороковые годы продали 90 процентов недвижимости кино, потому что стало невыгодно.
И ничего: живы-здоровы.
Ну, да.
А как шел прокат фильмов, которые снимались в Свердловске в 90-е? Был какой-то региональный прокат? Или попытки всероссийского?
Не было проката. Кинотеатров не было. Залов не было.
И вы существовали за счет отделения компьютерной графики, о котором рассказывается в фильме?
Ну, нет… У нас все время был в запуске какой-нибудь полнометражный фильм. И короткометражный. Это был минимум. Обязательно что-то было. Всегда было документальное кино, всегда была анимация. Мы старались как-то работать. То, что мы показали в фильме, только часть. Что-то делали все время.
Как вы выбираете: документальное кино или игровое?
Тема сама за себя говорит. Конечно, можно было из этой истории придумать игровой сценарий, но зачем? Многие герои живы, и объекты все есть. В таком виде это острее и интереснее.
После этого фильма сел пересматривать «Первые на Луне», и он сейчас совершенно иначе воспринимается. Это же был последний фильм, снятый на Свердловской киностудии?
На той, да.
Мне границы никогда не нравились, я бы не ограничивал себя никаким регионом.
И там как раз появляются люди, показанные в «Кино эпохи перемен», — все это ужасно трогательно.
«Первые на Луне» — это бенефис коллектива Свердловской киностудии. Там снимался начальник музея Эглит, главный редактор хроники Бычков, дворники и начальники цехов. У них были лица. Не надо было кого-то искать — я просто выходил в коридор, ловил кого-то и ставил в кадр. Режиссера Морозова, например, который давно умер.
Как вы себя определяете: российский или екатеринбургский режиссер? Или для вас это не важно?
Я российский… Нет, я режиссер, который живет в Екатеринбурге. Мне границы никогда не нравились, я бы не ограничивал себя никаким регионом.
И напоследок. Откуда в фильме кадр, где вы строите рога? Это из нового фильма, который вы пока еще не сняли?
Это из нового фильма, который я заканчиваю. Я сейчас один заканчиваю, а другой начинаю. Это «Последняя милая Болгария» по книге Михаила Зощенко «Перед восходом солнца».
А почему именно Зощенко?
А почему бы и нет? [смеется] Я о фильме по этой книге думал лет 25 примерно. Еще не снимая кино, я подумал: «А почему это никто не снимает?». Это страшно, потому что это огромный период, и половина книги научно-популярная. Психоаналитический детектив. Анализ собственного мозга. Анатомия меланхолии. Зощенко ищет в своей жизни момент, который повлиял на его характер, на его депрессию. Долгое время книга была неизвестной у нас, а потом она почему-то в тени была, хотя это одно из лучших произведений, написанных в советское время. И считалось оно не сценарным, не киношным. Ну, как-то придумали ход, который осуществили.
Получается, вы включите самого Зощенко в этот сюжет?
Нет, там не будет Зощенко. Это будет очень интересно: по крайней мере, по форме так никто не снимал точно. Не знаю, что в итоге получится, но это безумно красиво.
Читайте также
-
Алексей Родионов: «Надо работать с неявленным и невидимым»
-
Самурай в Петербурге — Роза Орынбасарова о «Жертве для императора»
-
«Если подумаешь об увиденном, то тут же забудешь» — Разговор с Геннадием Карюком
-
Денис Прытков: «Однажды рамок станет меньше»
-
Передать безвременье — Николай Ларионов о «Вечной зиме»
-
«Травма руководит, пока она невидима» — Александра Крецан о «Привет, пап!»