Где мы ищем кино? — Письмо из России в «Кайе»
В конце февраля стало известно, что у Cahiers du cinéma сменились собственники. Предыдущая команда Стефана Делорма подготовила апрельский номер и ушла в отставку. Из-за эпидемии коронавируса и смены редакции майский номер не вышел. Новый главный редактор Маркос Узаль (вместе с Шарлоттой Гарсон и Фернандо Ганзо) представил июньский номер, который однозначно развеивает опасения о том, что Cahiers du cinéma откажется от своей синефильской природы и станет коммерческим изданием (с содержанием можно ознакомиться здесь). По просьбе Cahiers Борис Нелепо написал для журнала «Письмо из России».
Слишком хорошо знакомые фотографии, от которых невозможно отвести взгляд, — снимки арестованных художников: Мейерхольд, Хармс, Мандельштам… Пока отъезжает камера, они превращаются в звёздное небо. Его рассекают самолёты, названные много лет спустя именами убитых. Из прошлого на них смотрит нарисованный Гоголь. В одном из самолетов летят те, кто олицетворяют современную российскую культуру: изгнанный из своего театра театральный режиссер Анатолий Васильев, основатель де-факто уничтоженного Музея кино Наум Клейман… Это сцена из фильма «Нос, или заговор „не таких“» классика анимации Андрея Хржановского, чья мировая премьера и пока что единственный публичный показ состоялись на фестивале в Роттердаме в программе Олафа Мёллера и Гервина Тамсма The Tyger Burns (название отсылает к стихотворению Уильяма Блейка «Тигр»).
Андрей Хржановский: «Сделать этот фильм было нереально во всех отношениях»
В Роттердаме мы много спорили с друзьями. Мне кажется несправедливым, что анимационную экранизацию двух работ Дмитрия Шостаковича (оперы «Нос» и малоизвестного сатирического произведения «Антиформалистический раёк») отвергли многие фестивали. Мне возражали: кому может быть интересен за пределами России фильм, который так сильно завязан на определенные культурные коды? В этой же программе показали opus magnum только что скончавшегося эксцентричного мастера Нобухико Обаяси «Лабиринт кино». Да, не понимая контекста японского военного кино, его боли и умолчаний, я изрядно заблудился в этом лабиринте. И всё же мало я могу вспомнить сеансов столь же значимых и эмоциональных. Когда в фильме заключен целый мир, это невозможно не прочувствовать, пусть многое и не понимая… В Tyger Burns был показан и кинороман о пятидесятых годах в СССР Андрея Смирнова «Француз». Я считаю, что это один из самых красивых русских фильмов года, но это суждение вкуса. Впрочем, есть и объективный факт: это уникальный документ мышления того поколения интеллигенции, к которому принадлежит Смирнов, и мимо него нельзя пройти. От него отказались чуть ли не все прочие фестивали. Тем хуже для них.
Часто приходится слышать о том, что кино — это универсальный язык. Мне кажется, что нет более страшного заблуждения.
«Француз»: Сокровенный человек Андрея Смирнова
Программа Tyger Burns вернула мне позабытое чувство открытия неизвестных континентов и режиссерских миров. Её замысел — показать новые работы режиссеров, уже состоявшихся во времена первого Роттердамского фестиваля, то есть дебютировавших в начале семидесятых. Среди них: Хосе Луис Гарси (возможно, лучший современный испанский режиссер), Карел Вачек, Ракель Шальфи, Ёдзи Ямада, Сергей Соловьев, Иван Кардосо. Иными словами, это пожилые авторы, а значит, они снимают, меньше всего думая о том, как угодить чужому вкусу, соответствовать политической или эстетической повестке. Неминуемо сквозным мотивом программы стало соотношение локального и универсального.
Часто приходится слышать о том, что кино — это универсальный язык. Мне кажется, что нет более страшного заблуждения. Оно и привело нас к тому, каким однообразным стал фестивальный кинематограф последнего десятилетия: фотофильмы с закадровым голосом, целящееся в затылки ходящим людям медленное кино, лишенные связи с историей и временем порождения инкубаторов, питчингов и копродукций… Программа Тамсма и Мёллера — подлинный политический жест, обнажающий слепые пятна кинокультуры и синефилии.
В годы постоянного разговора о diversity (т.е. разнообразии) в кино мы почему-то оказались в мире однообразных фильмов.
Где мы ищем кино? Остался ли для него зритель? Это самые частые вопросы в разговоре об итогах только завершившегося десятилетия. Часто приходится слышать, что кино растеряло массового зрителя (возможно, не во Франции и не в Аргентине), стало узкоспециализированным видом искусства. Но так ли это на самом деле?
На карантине я вернулся во вселенную моего любимого немецкого режиссера Доминика Графа. Одна из его радикальных работ — «Место преступления: Красная тень» (Tatort: Der rote Schatten, 2017). Это полнометражный фильм для идущего с 1970 года сериала «Место преступления». В упаковке развлекательного полицейского детектива скрыт трактат о наследии «Фракции Красной Армии». Это авторское кино. И по форме — язык Графа, его головокружительная техника монтажа узнаются с первых секунд, — и по содержанию. Это один из его радикальных уроков истории. По телевидению «Красную тень» посмотрели больше девяти миллионов зрителей, а на следующий день в прессе началась ожесточенная дискуссия о больных местах послевоенной истории страны. Меня завораживает эта история. В России кинематограф едва ли играет такое значение последние десятилетия. Я о таком читал только в учебниках по истории кино. То есть кинематограф сегодня всерьез может что-то значить в разговоре об истории и политике? Но чем представлено современное немецкое кино на фестивалях? Отстраненными синефильскими оммажами и отчуждающими опытами эллиптического нарратива.
Я полемически заостряю. Но в годы постоянного разговора о diversity (т.е. «разнообразии») в кино мы почему-то оказались в мире однообразных фильмов. Готовы ли мы показать очередной радикальный поэтический гибрид нашим родителям или они не выдержат и пяти минут? Когда-то страны отправляли на фестивали фильмы, как спортсменов отправляют на чемпионаты. Мне лично гораздо ближе идея кураторства. Но я сам возглавляю в Сибири кинофестиваль, по отношению к которому и ко мне лично справедлива вся критика этого письма. Должны ли быть фестивали заповедниками только одного типа кинематографа, превратившегося в маленькую индустрию? Глупо, конечно, их сейчас пинать. Как показывает COVID-19, с фестивалями, пусть сколь угодно несовершенными, мир все-таки гораздо прекраснее, чем без них. Да и самолет, пусть даже названный даже в честь Шостаковича, вряд ли взлетит в ближайшее время.
