Братья Д’Инноченцо: «Только любовь может спасти нас»
Завершая рассказывать о фильмах Венеции, публикуем интервью с Дамиано и Фабио Д’Инноченцо. Братья рассказали Наталье Серебряковой о фильме «Латинская Америка» (America Latina). Главный герой фильма, счастливый семейный дантист спускается в подвал своего дома и обнаруживает, что жизнь кардинально изменилась.
У вашего фильма финал открытый для интерпретаций. Вам как режиссерам важна эта свобода?
Дамиано Д’Инноченцо: Для нас это, действительно, освобождение, потому что мы все попали в ловушку мира, полного социальных условностей, пропаганды, государственных и политических заявлений, неуверенности в себе, и так далее. Мне кажется, что кино должно давать людям возможность общаться более демократично. Мы бы предпочли снимать фильмы, которые принадлежат скорее зрителю, чем нам. Мы никогда не боимся быть неправильно понятыми, потому что не привносим какую-то истину, а скорее даем возможность интерпретации. Мы одинаково готовы быть неправильно понятыми, или понятыми до конца.
Это очень дурная, грустная, реалистическая версия того образа, который показывает нам Хичкок
Не могли бы вы рассказать о названии — America Latina?
Фабио Д’Инноченцо: Мне кажется, что название фильма должно быть абстрактным, мы хотели, чтобы оно было открытым для многих интерпретаций. Что касается нас, то все предельно просто. Америка для всех нас, для большинства из нас, когда мы были детьми, была чем-то вроде страны мечты, местом, где мечты сбывались, и нам захотелось просто поиграть с жестокой реальностью Латинской Америки, сконструированной общностью, своего рода «Франкенштейном». Мы просто хотели показать, что это палка о двух концах — место может быть и раем и кошмаром.
Вы говорите о безлюдных территориях Латинской Америки… Что вас заинтриговало в этом регионе, почему вы решили рассказать историю, которая разворачивается в таком месте?
Ф.: Мы хотели показать, как пустота пейзажа сопутствует эмоциональной пустоте главного героя. К тому же, это не очень-то приятные места, итальянцем они напоминают о мелиорации, а мелиорация — о фашизме и Муссолини. Чувствуется определенная аура.
Я снимаю фильмы для моего брата, а мой брат снимает фильмы для меня.
У главного героя шикарный дизайнерский дом. Не могли бы вы рассказать об этом здании? О странной лестнице, которая ведет в подвал, где происходят трагические события…
Д.: Мы нашли виллу, но решили ее немного преобразить, в этом прелесть кинопроизводства: вы можете что-то убрать, создать, добавить, но зритель не угадает, что именно там уже было, что правда, а что достроено. Нам нравятся формы этой виллы, она обтекаемая, огромная и в каком-то смысле отталкивающая. Там есть все: бассейн, пристройки, природа. При этом у виллы такие изогнутые, вычурные линии, которые подталкивают к исследованию, путешествию, которое нужно совершить. Это дом, у которого есть тщательно охраняемый секрет, но при этом огромные окна. Как параллель дому — закрытый герой, он открыт миру из-за этих окон. Мы же постоянно вторгаемся в чужую частную жизнь: раньше это делали скорее чужие люди против нашей воли, а сейчас мы фактически сами открываем двери.
Лестница взялась из Хичкока?
Д.: Отчасти. Это очень дурная, грустная, реалистическая версия того образа, который показывает нам Хичкок, с другой стороны, это отсылка к фильму Билли Уайлдера «Бульвар Сансет».
Как вы делите между собой рабочие обязанности?
Ф.: Я думаю, что в нашем тандеме нет каких-то конкретных ролей, так же, как, к примеру, и в романтических отношениях: кто-то ходит по магазинам, кто-то убирает дом… Нет, все делается, как придется. Нам не нравится делить полномочия, потому что кажется, что это упрощает отношения. Я снимаю фильмы для моего брата, а мой брат снимает фильмы для меня.
А как вы работали конкретно над этим фильмом?
Д.: Обычно наша работа начинается с сомнений, мы пытаемся задавать самые неудобные вопросы, потому что мы считаем, что жизнь состоит из открытий. Мы не ищем никакой безопасности, мы не ищем никакого искупления. Поскольку мы два брата, мы хотим быть честными и искренними друг с другом, мы делимся своими переживаниями, обмениваемся страхами, желаниями, ожиданиями, мы не тратим время на разговоры о счастье, скорее это разговоры о болезненных и неудобных моментах, потому что мы верим, что из боли может родиться чистое, девственное счастье. Иногда мы проходим через процесс, который может быть чрезвычайно болезненным, но он приводит нас к открытиям, которые и являются смыслом жизни, для этого нам в процессе может понадобиться некоторая изоляция, изоляция от мира.
Мы решили сделать фильм сухим: он раскрывается до костей, словно снимает кожу
Ф.: Еще в процессе создания фильма нам нужны советы, разговоры и люди, но, кроме того, нам нужно не забывать быть самими собой, вот что нам обоим нужно. Как я уже говорил, мы не разделяем задачи и обязанности по военному принципу, но точно проводим много времени вместе.
Что вы искали во внешности актрис, когда осуществляли кастинг? Подобный типаж героинь мы встречаем в фильмах Аличе Рорвахер…
Д.: Мы решили искать актрис, у которых была бы не совсем традиционная внешность для Италии и итальянского кино — искали по внешности, типу носа, коже и так далее. Кроме того, женщины у нас бледные, как на картинах XIX века. Мы хотели, чтобы они были нежными, неагрессивными, это того рода чувствительность, о которой мечтает персонаж, память о том, как мы мечтаем о чувствительной и деликатной женской красоте в юном возрасте, в романах и литературе.
А что скажете об Элио Джермано, исполнителе главной роли? Вы придумали побрить его наголо…
Д.: Мы решили сделать фильм сухим: он раскрывается до костей, словно снимает кожу, так что от всего лишнего, всего, что становится дополнением, украшением, необходимо было избавиться. Нам хотелось добраться до сути через взгляд персонажа, мы понимали, что очень важно смотреть ему в глаза, именно они могут многое сказать о человеке.
Главный герой живет в окружении женщин и всю жизнь посвятил им. И именно женщины ведут его к драматическому финалу… Вы хотели показать, что внутри женщины — дьявол?
Д.: Нет, ни в коем случае. Мы верим, что мужчины и женщины могут спасти друг друга, мы верим в любовь как спасительную силу. Только любовь может спасти нас. И это могут быть все виды любви: платоническая, идеалистическая любовь… даже иллюзия любви.
Читайте также
-
Музыка, рождающая кино — Рюсукэ Хамагути и Эико Исибаси о фильме «Зло не существует»
-
Наур Гармелия: «Мы не могли жечь дома, как Тарковский»
-
«Нужен был нереальный реализм» — Тина Баркалая о «Сказках Гофмана»
-
Сесиль де Франс: «Сниматься — настоящий подарок судьбы»
-
«Я хотел понять свое поколение» — Иван Власов о фильме «Дивный мир»
-
«Одинокий Джокер на Голливудском бульваре» — Влад Козлов о фильме «Немая жизнь»