Зона змеи
Ставший классическим текст Марины Разбежкиной о документальном кино, впервые опубликованный в 29/30 номере «Сеанса».
1.
СЕАНС – 29/30
Из подслушанного разговора. Старушка на рынке спрашивает продавца: «А правда, что эти куры — тверские?» Продавец: «Тверские». Старушка: «Понимаете, мне действительно хочется, чтобы они были тверские. Я сама родом из Твери». Продавец: «Даже не знаю, как вам доказать, что они тверские». Старушка: «Спасибо, очень не хотелось бы ошибиться».
У меня есть книга подслушанных разговоров — «Чурики-мокурики». Знаю, что подслушивать нехорошо и чужие письма читать нехорошо. Но последнее время только этим и занимаюсь. Потому что самое увлекательное чтение сегодня, на мой взгляд, не толстые романы или повести, а Живой Журнал. И чтение записок мальчика Эфрона гораздо больше рассказывает мне о его матери Марине Цветаевой, чем она сама. Не потому, что скрыть хотела, а потому, что «этого» она о себе не знала. Найденная во время съемок пачка писем с фронта объяснила мне про войну гораздо больше, чем все книги о ней же. Наше сегодняшнее время — время записок, обрывков, наблюдений. Не только у меня пользуются успехом дневники, архивные записи и чужие письма.
2.
Когда-то от биологов я узнала о существовании «зоны змеи». Допустим, у кобры эта зона составляет 70–80 см. На этом расстоянии вы можете резвиться как угодно — змея вас не тронет. Но если подойдете ближе — укусит. Мы сами не заметили, как все оказались в зоне змеи. Оказалось, что эта территория невероятно интересна.
Нулевые: битва за реальность. Заметки о документальном кино (2000–2015)
Появление Кинотеатра.doc стало возможным только с преодолением этой границы. Когда Манский [признан иноагентом в 2023 году — примеч. ред.] снимал «Бродвей. Черное море», он понимал, что вступает в «зону змеи». И догадывался, что ее преодоление принесет свои дивиденды. Режиссерам Кинотеатра.doc не надо ничего преодолевать. Потому что они живут в этом пространстве.
Иногда очень хочется взять в руки маленькую камеру и пойти снимать «грязное» кино
В лучших фильмах, показанных на «кинодоке», мы видим, как из хаоса возникают культурные тексты. С большим сомнением я отношусь к работам, снятым не изнутри, а снаружи. Этот взгляд снаружи на безъязыкое сообщество по-прежнему демонстрирует или интеллигентское смирение, или буржуазное презрение и ничего для меня не открывает. Я предпочту корявость киноязыка профессиональной отточенности, живую жизнь предпочту концепции.
А вообще-то, я человек любопытный, и мне чрезвычайно интересна среда, в которую я могу войти только с помощью кино. Мои фильмы вряд ли станут участником «кинодока». Я из другого мира, из другой культуры. Хотя иногда очень хочется взять в руки маленькую камеру и пойти снимать «грязное» кино.
3.
Кинотеатр.doc — это реакция на уничтожение реальности. Причем она уничтожается не только теми институтами, которые как бы «призваны» ее уничтожать — телевидение, бумажные СМИ, гламурная культура. Реальность травмирована и высокой культурой. Реальная жизнь сегодня не узнает себя в привычных культурных текстах. Сегодня молодой убийца не узнает себя в Раскольникове, молодая проститутка не увидит себя в героине «Воскресения». И никто из них не узнает себя в телевизионных репортажах, потому что все недоговорено и все неправда. У них — другие истории, и они желают нам их рассказать. Они хотят знать — эта курица и впрямь тверская или нет?
То, что они снимают, — их попытка предъявить реальность данного человеческого существования обществу, которое этой реальности не желает видеть. Агрессия по отношению к реальной жизни достигла такой высоты, что реальность начинает сопротивляться. Так начинаются революции и террор.
Не заметить ее, пройти мимо — нельзя. Обходного пути я не знаю
Что-то похожее происходило в последней трети XIX века, когда жизнь рекрутировала в культуру разночинцев. Но всякий раз новые резервисты пытались освоить старый язык и «разговаривать» с публикой на том культурном пространстве, что было создано до них. В советское время исключением стали Зощенко и Платонов. Последнему удалось передать ужас наступившего хаоса языком этого самого хаоса..
Конечно, народ на экране всегда был, но в основном безопасный, милый, все больше чудики с их чудесной речью, меткостью взгляда, всем тем, что так хотелось интеллигенции видеть в народе. Еще народ мог быть страдающим, обиженным, покорным.
Народная «зона змеи» не была освоена культурой. Традиционная культура инстинктивно чувствовала, что находиться в этой зоне небезопасно.
«Кинодок» предъявил публике совершенно другого человека: безъязыкого, неприятного, отталкивающего и своим варварским языком, и своим почти языческим равнодушием к ценностям культуры. Этот «новый» народ вдруг захотел говорить от собственного имени, без посредников, чей книжный язык им чужд и незнаком. Как незнакома и опасна их собственная жизнь для тех, кто всю жизнь любил другой народ. Эти безъязыкие выдвинули из своих рядов собственных резервистов, знающих «язык» этого огромного сообщества не понаслышке, просто соседей и соседок, живущих за стенкой, в вонючих панельках на окраинах больших и малых городов, на вокзалах, улицах, в бараках и трущобах, но уже умеющих рефлексировать и смотреть немного со стороны на привычные вещи.
4.
Что происходит на 80 сантиметрах «табуированного» пространства? На нем происходит настоящая жизнь в понимании людей, снимающих «действительное кино». И, наверное, не случайно в этой жизни нет смерти. Смерть — это то, что за знаком тире, вне зоны. А молодых реалистов интересует только это тире, то есть физическая реальность во всех ее подробностях. Смерть и то, что за ней — не-реальность. В этом смысле их работы лежат далеко за пределами религиозной сферы (я говорю не о конфессиональном взгляде на мир, а об ином масштабе зрения). Я предложила своей ученице «умертвить» одну из героинь в игровом сценарии и встретила серьезное сопротивление с ее стороны.
Следующий шаг — осмысление этой реальности как части космоса.
Мне кажется, что для появления нового качества, новых смыслов культуре необходимо пройти эту «зону змеи». Что сегодня и происходит в фильмах «кинодока» — они проходят ее на наших глазах. Да, на этой территории невозможен прорыв, подлинные открытия. Но и не заметить ее, пройти мимо — нельзя. Обходного пути я не знаю.
То, что начинают делать молодые драматурги «новой драмы» Юрий Клавдиев и Иван Вырыпаев, — это уже выход из зоны. Они прошли ее насквозь, были ею задеты, травмированы. И вышли к новым смыслам. «Кислород» Вырыпаева — это еще «зона змеи». «Июль» — уже преодоление.
Юрий Клавдиев: «От галактики мы отстали»
Я не была на мастер-классе Клавдиева на фестивале «Новая драма», но случайно прочитала ее расшифровку в Интернете. Там Клавдиев говорил о своей религиозности. А ремарки сообщали: «смех в зале». Его внешний вид (шипованный ошейник, угрожающие браслеты) никак не соотносился с пошлыми представлениями об «истинной религиозности». А я читала последние пьесы Клавдиева и сразу ему поверила.
«Новая драма» начинала с того же, чем занимается сейчас Кинотеатр.doc — с намеренно безоценочного предъявления реальности. Следующий шаг — осмысление этой реальности как части космоса. Драматурги этот шаг уже сделали. Кинодокументалисты — еще нет. И я понимаю феномен этого отставания. Уж слишком реальна их кинематографическая реальность. Когда ты имеешь дело не со словом, а с живым человеком, который дышит, пьет, блюет, рыдает, хохочет, — очень трудно отвести глаз от этого фантастически притягательного зрелища. Его хочется длить, и длить, и длить.
