Канны
Рецензии
Борис Нелепо
Борис Нелепо

Канн-2012: Завещание Орфея

Борис Нелепо о своем любимом фильме Каннского фестиваля 2012 года — «Вы еще ничего не видели» Алена Рене.


Несколько известных актеров — среди них Мишель Пиколли, Пьер Ардити, Ламбер Вильсон и Матье Амальрик — получают телефонный звонок. Предупредительный голос дворецкого сообщает им о смерти знаменитого драматурга Антуана д’Антака, в постановках которого они не раз принимали участие. Тот оставил завещание, согласно которому все его артисты должны собраться в его имении. Там в гостиной им показывают видеозапись. Умерший с экрана обращается к своим друзьям с просьбой оценить современную постановку его «Эвридики», предпринятую начинающей театральной труппой. Начинается сеанс. Зрители — словно они смотрят любимый фильм — вслед за актерами начинают непроизвольно повторять хорошо знакомые реплики. Спектакль зарождается сам по себе, и просторная комната вдруг превращается в буфет провинциального вокзала. Появляется Орфей, тихонько играющий на скрипке. Скоро он встретит Эвридику.

В фильме мы наблюдаем за актерами, которые играют других актеров, наблюдающих театральную пьесу, снятую на видео.
Вы еще ничего не видели. Реж. Ален Рене, 2012

«Дело чести драматурга, — писал Жан Ануй, — поставлять пьесы. Актерам надо каждый вечер играть для публики, которая приходит в театр, чтобы забыть о своих невзгодах и смерти. А если какая-нибудь из них окажется вдруг шедевром — что ж, тем лучше!». Этому принципу пару десятилетий неукоснительно следовал Ален Рене, снимая свои замечательные поздние картины. И на сей раз получился шедевр, не уступающий его главным достижениям. Впрочем, о смерти зрителю забыть не придется, поскольку именно ей посвящен напрямую «Вы еще ничего не видели». Как и обе пьесы Жана Ануя — совершенная «Эвридика» и малоизвестная «Дорогой Антуан, или Неудачная любовь», которые Рене объединил. Последняя в оригинале рассказывала о драматурге, собравшем при схожих обстоятельствах своих знакомых, которые разыгрывали пьесу в пьесе. Здесь ее роль исполняет «Эвридика» Ануя, которая по сюжету приписывается Антуану.

Появление главных героев в особняке у Антуана обставлено как будто в стиле Золотого Голливуда. За окном шумит сильный ветер, заносит за порог пожухлые осенние листья — красивейший кадр, которым мог бы гордиться Дуглас Сирк. Самих персонажей встречает риветтовский титр «стоило им перейти мост, как призраки не замедлили явиться». Это дословная цитата из французской версии «Носферату» Мурнау. Соответствующие деликатные акценты расставляет и музыка, которая тонко нюансирует настроение происходящего, возникая и тут же затихая. По замыслу Рене эти музыкальные фразы воспроизводят участие тапера на сеансах немого кино. К слову, в пьесе Ануя Орфей и Эвридика сокрушаются, что не росли вместе и потому не имели возможности ходить вдвоем на немые фильмы своего детства с Перл Уайт (упоминаются «Тайны Нью-Йорка» Луи Ганье и «Белозубая маска» Эдварда Жозе). И грустно резюмируют: «А теперь все это кануло в прошлое. И ничего не вернешь. Кино выкрашено в другой цвет, а героиня уже старуха».

Эти слова не вошли в «Вы еще ничего не видели», своим фильмом Рене словно опровергает их. Интересен его механизм обретения времени. Ален Рене — современник Ануя, он моложе его всего на двенадцать лет, и ровесник Орфея и Эвридики из пьесы, написанной в 1942 году. Хрупкая Эвридика задавалась печальным вопросом: «Значит, если ты, предположим, в своей жизни видел много уродливого, это все остается в тебе? Так и лежат рядышком, аккуратно разложены по полочкам все гнусные картины, все люди, даже те, которых ты ненавидел, даже те, от которых бежал?» Может быть, так оно и есть, но так же происходит и со всем самым лучшим и красивым. В определенный момент Ануй сам начал ставить собственные произведения, и Сабин Азема, например, имела возможность с ним поработать в театре. Для остальных творчество Ануя тоже что-то естественное, они играли «Эвридику» на сцене, взрослели вместе с ней. Все это осталось с ними. Личный опыт отпечатан в их жестах и лицах, которые выделяются еще одним ретро-приемом — диафрагмой, затемняющей пространство вокруг них. Экран к таким вещам всегда очень чувствителен, в кадре возникает осязаемое дополнительное измерение. В некоторые моменты кино становится документальным, поскольку актеры перестают играть, становясь самими собой, наблюдая за тем, как уже другие люди, пришедшие им на смену, совершенно иначе исполняют произведение их молодости. Новое приходит на смену старому. Так и Ануй обратился к мифу, которому не одна тысяча лет. О связи эпох, протяженности двадцатого века и преемственности времени напоминает висящий на вокзальной стене плакат самого известного фильма Рене «Хиросима, моя любовь». А еще нежная и такая простая песня It Was A Very Good Year в исполнении Синатры на заключительных титрах. Ее экранизацией в каком-то смысле и является «Вы еще ничего не видели». Здесь несколько пар, несколько Орфеев и Эвридик. Пожилые Азема и Ардити и не менее любимые режиссером Консиньи и Вильсон. Каждый из них привносит в пьесу что-то свое. У Азема Эвридика призрачная, с горящими глазами, а у Консиньи — совсем уязвимая, истончающаяся. Еще есть юные актеры из демонстрирующегося героям спектакля молодой труппы. Его поставил и снял на видео Брюно Подалидес (его собственная картина показывается в Каннах в «Двухнедельнике режиссеров»). Намерение Рене заключалось в том, что за эту постановку должен был отвечать человек другого поколения, ведь это современная интерпретация. Качается маятник, вместо столов в буфете расставлены бочки, арфу в руках отца Орфея изображает решетка от тележки из супермаркета.

Здесь несколько пар, несколько Орфеев и Эвридик. Эвридика в молодой паре — совсем уязвимая, истончающаяся.
Вы еще ничего не видели. Реж. Ален Рене, 2012

Когда гостиная преображается в место действия пьесы, Рене демонстрирует невероятную постановочную изощренность и инстинктивное понимание природы мизансцены. Одна из самых красивых и печальных сцен: Орфей и Эвридика остались одни, прячутся в дешевой гостинице от окружающего мира, лежат на кровати. Вокруг них — ничего, пустая комната, декораций никаких нет. И только две туфли на шпильках одиноко стоят в пустоте, словно повторяя положение прижавшихся друг к другу Орфея и Эвридики. Или финал (с ним пока ничего не может сравниться во всей Каннской программе; воистину мы еще ничего подобного не видели) — снятое практически без монтажа объяснение судорожно сцепившихся Орфея и Эвридики, которым нельзя смотреть друг другу в глаза. Не брезгует Рене и броскими художественными приемами. В какой-то момент экран делится сплит-скрином на две части, и будто в зеркальном отражении параллельно играют разные вариации. Эвридика убегает от Орфея, картинка схлопывается, и вот два Орфея оказываются перед загадочным господином Анри — посланником смерти, а может быть и самой смертью.

Эта трудная роль досталась Матье Амальрику, который ничего подобного в своей карьере еще не играл. Он здесь словно переизобретает себя, отказываясь от своих привычных амплуа. Он появляется впервые на фоне потустороннего синего леса, где дымкой курится туман — так Рене завораживающе изображает подземное царство. В «Орфее» Жана Кокто были слова о том, что зеркала — это двери, через которые приходит смерть. Смотреть в зеркало — значит наблюдать за работой смерти, поскольку в нем отражаются все происходящие с тобой изменения. Подобным образом устроен и кинематограф. Вот почему Годар называл его правдой 24 кадра в секунду. Это следует из утверждения Кокто. Позже он поместит в своих «Истории(ях) кино» цитату из Жана Эпштейна — «смерть раздает свои обещания с помощью кинематографа». (Я повторяю здесь наблюдения из великолепной статьи Андре Абиба «Смерть за работой», опубликованной в журнале Hors Champ; также в продолжение темы см. опубликованный в «Сеансе» текст «Фантомные боли».)

Все герои картины пребывают словно в трансе.
Вы еще ничего не видели. Реж. Ален Рене, 2012

В «Эвридике» пошлость человеческого бытия противопоставляется недостижимой в жизни вечной любви, которую утвердить может только смерть фактом фотографического стоп-кадра, стоп-жизни. Как жить Орфею после Эвридики? Вторая пьеса Ануя понадобилась режиссеру, чтобы не закончить фильм этим вопросом, но задаться еще одним. На пресс-конференции Рене несколько раз говорил о том, что хотел достичь эффекта волшебства. На это играют редкие наивные спецэффекты: персонажи возникают из воздуха, в нем же и растворяются. От них исходит странное свечение, способствующее сновидческому эффекту — ведь все герои пребывают словно в трансе. Актерская игра и есть подобие лунатизма. Но завершается спектакль, и наступает самый интимный момент — перевоплотившиеся актеры снова становятся самими собой. Еще мгновение назад ты произносил самые возвышенные слова, был Орфеем, королем Лиром, Раневской — и вот магия рассеялась. Не испытывает ли актер, живущий после искусства, то же чувство, что и Орфей после смерти Эвридики?

У фильма загадочный финал. Оказалось, что Антуан разыграл своих актеров и на самом деле жив. Лишь после их встречи он бросается в озеро. К нему на кладбище, укрываясь от пришедших почтить его память друзей, приходит молодая актриса начинающей труппы. Кто это? Персонаж в поисках автора, зашедшая проститься со своим создателем Эвридика? Молодая актриса, узнавшая о смерти писателя, с произведения которого начинается ее театральная жизнь? Скорее всего — это бросившая Антуана возлюбленная, о ней говорят в начале фильма (не зря вторая пьеса называется «Неудачная любовь»). А значит, прав был господин Анри, обещавший Орфею, что их любовь не перенесла бы испытания жизнью, и, останься Эвридика невредима, она бы его бросила. Этим монологом Ануй уравнивает в пьесе слова l’amour и la mort, на слух отличающиеся друг от друга всего одной гласной. Антуан убедился в этом и сам обернулся Орфеем.

После его смерти остается последний кадр фильма с очередным театром, в котором исполняют «Эвридику». Для Рене прошлое и будущее связано извечной способностью человека верить в вымысел и переживать его. Он выстраивает многоуровневую систему отстранения. Мы наблюдаем за актерами, которые играют других актеров, наблюдающих театральную пьесу, снятую на видео. Но сколько зеркал ни поставь и какой условности ни достигни, происходит первая встреча Орфея и Эвридики — и любая условность моментально забывается. А вдруг он все-таки удержится, не оглянется на нее, и они спасутся из подземного царства? Все художественное всегда реально. Эта иллюзия будет жить и после нашей смерти, не зря этому мифу уже столько лет. Парень встретил девушку. Орфей соединился наконец с Эвридикой!

 

Материалы по теме:
Канн-2012: Любовь как случайная смерть
Канн-2012: «За холмами» Кристиана Мунджиу
Канн-2012: Тахрирская лошадь
Канн-2012: «Главным чувством, побудившим меня к созданию фильма, была всепоглощающая детская влюбленность»
Канн-2012: «Ржавчина и кость» Жака Одиара
Канн-2012: Сто дней детства

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить