Сеанс реального — «#ЯЗДЕСЬ» Валентины Булаевой
Сегодня в нашей новой рубрике «Сеанс реального» — премьера режиссерской версии картины Валентины Булаевой «#ЯЗДЕСЬ», рассказывающей о жизни после тюрьмы. Фильм будет доступен для просмотра в течение недели.
Еще на втором курсе ВГИКа (я училась в мастерской Алексея Учителя) я услышала от подруги, которая работает юристом в женской колонии, что у них там проводится конкурс красоты: «Если бы ты увидела этих девочек, никогда бы не подумала, что они сидят!» Меня это сразу зацепило. Было интересно: какие они и какие у них представления о красоте?
На пятом курсе нужно было делать диплом, и я вспомнила эту тему. Нашла такую же колонию в Новом Гришино (Дмитровский район Московской области). Но договориться снимать на таких объектах очень сложно. Прежде чем писать письма во ФСИН, лучше поехать на место и познакомиться с начальником колонии. Мой знакомый актер сказал: «Мы там выступали. Я могу туда позвонить и тебя представить». Мы приехали, рассказали, что хотим снимать о конкурсе красоты. Конечно, преподнесли так, что они такие хорошие, замечательные. Их колония достаточно образцовая — такой лагерь «Ромашка». Вряд ли нас бы пустили в другую. Мы им понравились и нам разрешили.
В первый раз мы туда приехали в 2015 году и снимали их спектакль «Барышня-крестьянка». Я увидела, что все девочки — очень разные. Женщина везде хочет выглядеть хорошо и хотя бы на несколько минут побыть этой красавицей. Некоторые, наоборот, внешне очень похожи на мужчин. Кто-то специально так себя ведет, потому что им выгодно быть, как мужчина. Мне хотелось понять эту мутацию женской природы.
Там удивительные лица. Больше всего меня поражало (и я себя даже за это винила), что я сильнее сопереживаю тем, кто внешне более привлекателен. Это ужасно, но почему-то так. Наверное, потому, что поражаешься: как же так? Ты такая красивая, неглупая, и оказываешься здесь, да еще не в первый раз (это колония рецидивисток).
«Валя, как ты можешь снимать про таких людей?»
Подготовка к конкурсу красоты — это целая работа. В колонии три отряда, и они сами выбирают, кто будет их представлять («защищать честь») — по две девочки от каждого. Всего участвуют шестеро.
Мы хотели рассказать об этих шестерых девушках через их участие в конкурсе. Начали их интервьюировать. Это было непросто. Как расположить их к себе? Когда ты приезжаешь в место, где в них никто не верит (ведь они сидят по второму, по третьему разу), от них отказались близкие, родные, бросили мужья, и ты начинаешь искренне интересоваться их жизнью (а не преступлением), они раскрываются. У каждой интересная судьба. Среди них была и Наташа, которая меня потрясла своим жизнелюбием и невероятной энергией.
Как получилось, что они попали в колонию? Из шести девушек, которые участвовали в конкурсе, пять сидели за наркотики, одна — за кражу. Мы разговаривали с психологом, который там работает. Есть статистика, что 80 процентов попадают туда потому, что их на это сподвигли их молодые люди — попробовать первый раз или еще что-то.
Я понимала, что столкнусь со стереотипностью восприятия своих героинь, но меня поражало, что среди людей, которых я знаю, были те, кто говорил: «Валя, как ты можешь снимать про таких людей?»
Я решила, что надо снять кино о человеке, который должен вкусить жизнь здесь и сейчас
Мы — два оператора, звукорежиссер (а иногда два, в зависимости от сложности смены) — ездили туда на протяжении года. Всего было десять смен. Снимали много репетиций. Девочки очень старались. Все они хорошо восприняли, что их снимают. Они этого хотели, ждали. Одна спросила: «Вы выложите это в интернет? Нам так хочется, чтобы родители нас увидели!» Тот, кто не хотел сниматься, закрывал лицо шалью.
Получилось очень много материала, но по ряду причин эта картина у меня не сложилась. Материал лежал. Было обидно и больно.
А связь с Наташей не прекращалась. В колониях дают время позвонить — два раза в неделю по 15 минут — и она мне звонила просто узнать, как дела. Мы были как друзья. В какой-то момент она мне позвонила и сказала: «Я освободилась». Начала рассказывать, как сейчас складывается ее судьба. И мне захотелось снять кино про нее: как человек начинает новую жизнь.
Я видела вылизанные, наливные полы, в которых отражаются деревья, и понимала, что за этой тишиной — что-то жуткое
Мы встретились в Александровском саду — был май, все цвело. Она очень много рассказывала о том, где хочет побывать, и сказала, что может сделать это только сейчас, потому что потом у нее будет надзор. Я думала: все, человек вышел, он свободен. Оказывается, нет. Она вышла на полгода раньше по УДО. Там тоже есть ряд ограничений: нужно отмечаться, а уехать куда-то можно только с разрешения участкового. А через полгода отдельный суд решает, что дальше. И по практике часто присуждают восемь лет надзора, когда никуда нельзя выехать. Этот драматичный момент в ее судьбе меня потряс, и я решила, что надо снять кино о человеке, который должен вкусить жизнь здесь и сейчас.
Алексей Ефимович Учитель знал, что у меня есть материал из колонии. Министерство культуры как раз объявляло прием заявок. Он сказал: «Да, давайте подадим». Мы выиграли и начали съемки.
Наташа была не против. Мне кажется, ей это было нужно: и чтобы повысить самооценку, а, может быть, чтобы больше поверить в себя — что она не сорвется. Мы с ней потом об этом говорили. Она спрашивала: «Валя, ты в меня верила?» Я говорю: «Верила, но очень переживала, волновалась». Потому что в ней очень много энергии, и, мне кажется, то, что мы были рядом эти полгода, тоже сподвигало ее не ударить в грязь лицом.
Человек на свободе, но на самом деле не на свободе, все равно под надзором
И потом ей было интересно участвовать в съемках. Она образованная, эрудированная — вообще какой-то самородок. У нас был брак по звуку, и она смогла заново озвучить нужные эпизоды. А в эпизоде с участковым она, можно сказать, сыграла как актриса. Это реконструкция реальной сцены, которая была у Наташи. Участкового играет актер Вячеслав Крикунов. В реальности все было даже жестче, участковый ее просто топил: «Ты сидела на героине. Ничего хорошего из этого не бывает. Все вы рано или поздно возвращаетесь». Ее это очень сильно задело, и она сказала: «Посмотрим». Когда она мне рассказала этот эпизод, я решила, что его надо повторить, но полиция не разрешила снимать на рабочем месте.
Когда мы снова приехали в колонию в 2018 году уже конкретно для съемок «#ЯЗДЕСЬ», нас уже знали. У нас была только одна смена, два оператора, и мы пытались бегом снять все, что было можно: кадры, где девочки просыпаются, и потом на построении, когда они по очереди отходят в сторону, и каждый раз открывается новое лицо, новое лицо, новое лицо… Нам очень хотелось снять, как они разговаривают по телефону, но у них телефон оборудован не совсем по правилам, и администрация не разрешила.
Жизнь — это случай, и с Наташей у нас было очень много случаев
Я хотела передать это ощущение, что все вылизано, на всех эти платочки, но несмотря на то, что все выглядит благополучно, чувствуется, что это колония — очень странный, давящий мир. Когда я туда приехала в первый раз, меня потрясла эта тишина. Я видела вылизанные, наливные полы, в которых отражаются деревья, и понимала, что за этой тишиной — что-то жуткое. А в другой раз я совершенно случайно услышала, как из динамиков читают ПВР (правила внутреннего распорядка): «Запрещается то, то, то…» Это было слышно аж за полтора километра до колонии. Это происходит, когда кто-то нарушает режим, его сажают в ШИЗО, и включают на сутки эти ПВР на всю колонию. Мы просили дать нам эту запись, но нам не разрешили. Мы нашли текст в «Консультант плюс» и записали таким же монотонным голосом.
В одной из первых сцен жизнь в колонии показана через камеру видеонаблюдения (мы это снимали сами на GoPro, хотя в колонии, конечно, есть камеры). И потом также сняты эпизоды в магазине, куда Наташа устроилась на работу. Мы хотели сделать такой рефрен: человек на свободе, но на самом деле не на свободе, все равно под надзором.
Жизнь — это случай, и с Наташей у нас было очень много случаев. Когда мы поняли, что будем снимать кино о ней, мы начали глубже общаться о ее конфликтах в жизни, и она рассказала по телефону, что они с папой не виделись десять лет. Оказалось, что папа не знал, что Наташа второй раз сидела в колонии — сестра Лена создала для него легенду, что она живет и работает в Новогиреево. Я сказала: «Как было бы здорово, если бы в кино вы встретились» — «Это невозможно». И минут через пятнадцать после того, как она положила трубку, Наташа мне перезвонила: «Валя, мне только что звонил отец!» Они решили встретиться.
Есть много таких болевых тем, о которых люди хотят говорить, а мы не хотим их слушать
Аня разочарована — «Это я» Александра Расторгуева
Как снимать эту встречу? Я поняла, что не смогу снять на свою камеру — будет заметно. Нужна была маленькая камера типа такой, на какие снимают хоум видео. Я позвонила подруге, которая в свое время должна была участвовать в проекте Александра Расторгуева «Это я» (участникам давали камеры, чтобы они снимали самих себя — примеч.). Она в нем в итоге не участвовала, но камера у нее осталась. Я тогда была в другой стране. Прилетела ночью, из аэропорта заехала за этой камерой Расторгуева (это было так трепетно, и она принесла мне счастье), и в 10 утра уже снимала их в кафе. Нельзя было, чтобы кто-то сидел, перекрывал обзор, и я объяснила девочке-официантке, которая ко мне подходила, что люди не виделись десять лет и мне нужно обязательно снять этот момент в их судьбе. Когда она принесла мне кофе, она сказала: «Вы знаете, у меня тоже папа ушел». Есть много таких болевых тем, о которых люди хотят говорить, а мы не хотим их слушать.
В фильме есть первые моменты этой встречи. Он даже не обнял ее, и при этом очень нервничал: тряс ногами, даже не снял мокрую куртку. Очень интересно, как люди себя ведут в таких ситуациях.
Сцена снята скрытой камерой. В продюсерской версии фильма, которая есть на платформах, у него замазано лицо, его не узнать. В режиссерской версии не замазано, но он ее и не увидит. Да и он там не является каким-то антигероем. В этом фильме вопрос этики для меня был в другом: помогаешь ли ты людям, которые тебе доверились, или наоборот. И мы понимаем, что помогли Наташе — она сама нам об этом говорила. И не только Наташе. Мама другой девочки мне сказала, что наше присутствие, съемки и интервью на них влияют, что ее дочь меняется: она стала по-другому рассуждать, относиться к жизни.
Если не выйдешь из этой среды, ты опять туда вернешься
Почему они так часто туда возвращаются? Наташа говорит, что многие на воле ломаются — им здесь тяжело, их воспринимают не как остальных людей. А в колонии проще — там все свои. Когда они выходят, они часто продолжают общаться с теми же людьми, из-за которых туда попали. Если не выйдешь из этой среды, ты опять туда вернешься. Многие пытаются сменить место жительства, чтобы не встречать тех же людей.
Человек специально развивался до того уровня, чтобы понять, где и почему произошел этот слом
Сестра Наташи Лена хотела поехать с мужем на море, и решили взять с собой Наташу. Участковый разрешил. У Наташи с сестрой сложные отношения. Раньше они не очень любили друг друга, но вся эта история с момента, когда Наташа попала в колонию, как-то их очень сплотила. Лена — очень чувствительная. Она логопед, дефектолог, работает со сложными детьми, которые плохо слышат, не понимают. Лена почему-то винила себя за то, что Наташа там оказалась. Лена — удивительный человек. Она пошла на специальные курсы, чтобы понять, что произошло. У них там бывают длительные свидания — они три дня живут в специальном здании рядом с колонией почти полноценной жизнью, не по режиму. Они пытались разобраться, что между ними произошло. Наташа потом мне звонила: «Валя, я проплакала все три дня» (а Наташа никогда не плачет, она очень боевая). Человек специально развивался до того уровня, чтобы понять, где и почему произошел этот слом. От недостатка любви. Наташа оказалась недолюбленным ребенком. Она не получала внимания и от старшей сестры. Когда в колонии Наташа показывает фотографии, она говорит: «Даже тут, в детстве, мы не держимся за руки». Они даже не держались за руки, не то чтобы обняться, поцеловаться в щечку. И еще ревность к маме, которая, казалось, почему-то больше любила Лену. Лена была очень покладистой, а Наташке всегда доставалось — она была такая непоседа: то на колготках спустится с третьего этажа, то ей чуть не снесло голову качелями.
Я очень полюбила всю их семью. Они очень открытые.
Сцену с освобождением Насти мы снимали двумя камерами. Она не знала, что мы будем снимать ее освобождение, для нее это был сюрприз. С этой сценой получилось странно. Было очень холодно. Когда мы все сняли, я попросила оператора посмотреть, что получилось. Смотрим — все в рапиде. Я говорю: «А почему?» — «Наверное, на таком холоде Сонька [Sony] не тянет» — «Ладно. Но смотри, как здорово выглядит». Мы решили оставить в рапиде — ведь это важнейший момент в жизни человека. Сейчас у Насти все хорошо, она родила.
Ты для них просто никто, твоя судьба уже решена
Суд нам снимать не разрешили — прокурор не захотел. Нас пустили только записать аудио. Читают монотонно, быстро. Мне очень жаль, что мы это не сняли, потому что было ощущение: ты для них просто никто, твоя судьба уже решена. Это просто их отношение. Это страшно.
В 2019 году я смонтировала короткую версию фильмо — нужно было его сдавать, а времени на что-то длинное не оставалось. В 2020 я сняла еще сцену бокса у Наташи дома — просто поняла, что этой сцены не хватает — и смонтировала режиссерскую версию. Между ними разница сорок минут. В короткой версии нет кадров из колонии, нет моря, нет ее попыток устроиться на работу.
Сейчас Наташа работает в компании, занимающейся закупкой продукции для химчисток. На работе не знают, что она была в таких местах. Каждый год с нее снимают по ограничению, и потом она будет снимать судимость. Путешествует. Недавно ездила на Байкал. Посещает концерты любимых музыкальных групп. Занимается волонтерством — находит дом бездомным животным.
Я думала, что закончила с этой темой, но она меня до сих пор волнует. Осталось много материала, а, главное, интервью с другими девушками. Как-то раз я их пересматривала и думала: «Боже мой, такой материал». Еще оператор Коля так хорошо их снял. У меня есть мечта сделать о них сериал. Все они уже на свободе.
Читайте также
-
Высшие формы — «Семечко» Марии Пискуновой
-
Высшие формы — «Мама и животные» Юлии Задарко
-
Высшие формы — «Исчезающий папа» Андрея Рубецкого
-
Высшие формы — «Искры в темноте» и «Что-то упускаю» Евгении Девятовой
-
Высшие формы — «Десять тысяч безобразных пятен» Дмитрия Геллера
-
Высшие формы — «Метро» Валентина Тютерева