«Революционность перемен оказалась мифом»


— У меня две точки зрения на девяностые: директора Эрмитажа и историка. Как историк я полагаю, что никаких радикальных перемен не произошло.

— Сколько мы всего выслушали про 90-е, но это, пожалуй, самое неожиданное суждение из всех…

— Да, я думаю, что в оценке этого десятилетия очень много привнесенных эмоций. Стоит только поменять опции, и сразу становится понятно, насколько преувеличена историчность этапа. Изменились декорации, реквизит, бытовые и политические реалии — ментальность осталась той же. А это значит, что любые перемены обратимы. Революционность перемен оказалась таким же мифом, как прежние, советские. В полной мере мы начинаем ощущать это только теперь. Потому, вероятно, уже и  чувствуем ностальгию по смутным девяностым, окутывая их в романтическую дымку «ретро». По сути, мы обрели только две вещи: большую свободу самовыражения — за счет уменьшения внутренней свободы, и  самое главное — возможность общаться с миром.

— А точка зрения директора Эрмитажа?

— Был момент, как раз перед тем, как я стал директором, когда эрмитажные традиции были потревожены. В музей ворвалась улица с ее разноголосицей. В коллективе начались какие-то споры, раздоры: личное переплеталось с политикой и политика с личным. Но потихоньку все улеглось. Стало очевидно: нужно просто спокойно и добросовестно продолжать заниматься своим делом, не слишком обращая внимания на то, что за окном.

Меня как директора часто спрашивают: а вашему отцу было труднее или легче работать? Я полагаю, уровень сложности одинаков. Проблемы разные. У него не было многих моих забот — организационных, финансовых. Зато я избавлен от неприятностей с «руководящей и направляющей».

— Отличительная черта культуры нулевых, о которой говорят многие наши эксперты — легкость бытия (некоторые считают — невыносимая). Глобализация и развитие технологий сделали легкодоступным любой культурный объект: от фильма или текста — до пирамиды Хеопса. Это имеет свои безусловные плюсы, но есть и минусы: девальвация ценностей, пресыщение и так далее. Ощущается ли в Эрмитаже влияние этих процессов?

— Да, Эрмитаж перестал быть форточкой, через которую можно узреть что-то необыкновенное, надышаться другим воздухом. В шестидесятых годах публика валом валила на какую-нибудь выставку сирийского искусства. Потому что там было три-четыре авангардных картины, которые действовали, как магниты. О них говорили, около них клубился народ. Возникало поле интеллектуального напряжения, совершенно особая атмосфера, которую уже не воссоздашь. Информационный голод, царивший в стране, кончено, был в  каком-то смысле на руку культуре. Он провоцировал сопротивление. Народ являл чудеса изобретательности и трудолюбия: только бы увидеть, узнать, прочитать. А восприятие искусства — это ведь удовольствие через труд, как спорт. Не зря считается, что в музей нужно обязательно подниматься по лестнице, как в гору. Должно быть усилие.

— В связи с этим, изменилась ли за последнее десятилетие эрмитажная публика? Я говорю не о  толпах туристов и не о тех, для кого посещение Эрмитажа входит в малый мещанский набор, но о вашей, скажем так, «целевой аудитории».

— Целевая эрмитажная аудитория немножко расплылась: очень разные выставки. Атмосфера, конечно, изменилась. Эрмитаж XXI века — совсем не то, что Эрмитаж века XX. Современный музей во всем мире находится где-то посередине между храмом и диснейлендом. Посетитель музея, пожелав провести свой день здесь, нуждается в ресторане, кафе, магазинах, интернете и так далее. В выставках все чаще появляется элемент театрализации. Это нормально. Но как сделать так, чтобы вещь привлекала людей, открывалась им, но при этом оставалась самою собой — об этом сейчас думают музейщики, и не только у нас, но и во всем мире.

Нам пишут в документах: «Главная задача — оказывать платные и бесплатные услуги населению». Это общая позиция реформирования бюджетной сферы: учреждения культуры оказывают услуги, и за это им платит государство. Все становится услугой. Кино вот ведь тоже…

«Услуги»… Мы храним культурное наследие — вот в чем наша работа. Храним и показываем не то, что модно, а то, что велико. В идеале для такого места, как Эрмитаж, Время тем лучше — чем меньше его слышно в залах и хранилищах.

— Значит, девяностые все-таки были для Эрмитажа не лучшим временем?

— Но и не худшим. Я имею в виду, что для людей, которые занимаются культурой, наукой, искусством, можно было все-таки делать выбор и… микшировать громкость по своему усмотрению. Разумеется, я говорю не о тех, кто волею судьбы оказывался в эпицентре каких-нибудь драматических событий… Конечно, для работников Эрмитажа для такой позиции есть все основания. Но политика так или ина-че присутствует в нашей жизни: и тогда, и теперь. К сожалению, это неотменимая взаимосвязь: больше свободы — меньше господдержки. И наоборот. Оптимальный баланс, слава богу, найден и отработан в международной практике: 60% — поддержка государства, 40% — собственные средства. Эта пропорция обеспечивает нормальное существование и  развитие такого музея. А вот если, как поговаривают, у нас отнимут право распоряжаться заработанными деньгами и  право принимать решения — тогда для Эрмитажа настанут черные времена. Боюсь, как бы мне еще не пришлось позавидовать отцу.


Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: