Любовь Аркус

04 / 04 / 2016

Разговор с Константином Мурзенко, сценаристом и/или самураем

Любовь Аркус: Ты, Костя, конечно, понимаешь, отчего «Сеанс» с таким усердием принялся изучать малобюджетные проблемы. Этот предмет, пожалуй, был едва ли не единственным, всерьез занимавшим Сережу в последний год. Ваши бесконечные «стрелки» с Антиповым и другими «малобюджетными мужчинами» в «Котле» и на кухне на Правды…

Константин Мурзенко: Я только минувшим летом прорефлексировал название улицы…

чапаев

Константин Мурзенко

—  Мы не то чтобы ревновали, но считали неадекватными растраты времени и сил. Казалось — эстетская блажь, разочаруется и вернется к серьезным занятиям. Когда случилось то, что случилось, — многие вещи, о которых прежде недосуг было задуматься, стали важными. Что там такое было? Что его так забрало во всей этой истории? На что вы запали, чего вы ждали от этого? Чего ты, Костя, ждешь теперь?

— Согласись, что Сережа был человеком невероятно пластичным… И ценил все пластичное, подвижное… Он был болен самой идеей всякой новой волны, всякого тотального, неуправляемого эксперимента. Даже слово эксперимент здесь какое-то неродное… Проще говоря — наш старший товарищ ценил порыв… И ценил эстетический экстремизм… — как вещь, непонятно, да? The thing, можно употребить это слово как дань его англоязычным симпатиям… Так вот, things, нечто, что движет культуру… как таковую…

— Он был уставший в последние годы. То, о чем ты сейчас говоришь, можно было, скорее, помнить из прошлого. Я теперь думаю: чтобы его что-то так захватило — должны были быть какие-то серьезные основания. Он давно уже боялся если не относиться всерьез, то по крайней мере показать, что — всерьез. Тем более — и это важно — если это нечто не завязано конкретно и только на него самого, и хоть в какой-то мере зависит еще и от других людей, от обстоятельств или чего угодно.

Сергею Добротворскому — 60

— Именно потому, что мы встретили человека, который многие вещи (things — это слово действительно шире) принимал всерьез…. Это слишком усталые вещи «сами по себе»… Но эта усталость и дает другое качество, другое отношение к действию…

Любимое чтение Добротворского в этот последний год, в период работы над малобюджетным кино — была «Книга Самурая». И, пожалуй, самый верный способ понять Сережу в его несерьезном, как ты говоришь, занятии — ознакомиться с главными положениями этого подлинного устава малобюджетного движения. Это поучение воинам, написанное видным самураем клана Набэсима, не помню в каком веке, но очень давно. Основной ее тезис — Чистота Действия Есть Главное.

Безупречный человек — это тот, кто уходит от суеты. Делать это нужно решительно. Одного из молодых господ как-то наставляли, что сейчас — это и есть «то самое время», а «то самое время» — это и есть «сейчас». Если человеку удается свести «сейчас» и «то самое время» воедино, он настоящий самурай.

Смысл в том, что действие должно быть предпринято. Это ответ на твой вопрос.

—  Уход от интерпретаторства, которое и само по себе давно было в тягость — ты об этом? Тем более, когда на глазах исчезал предмет, и, как водится, оставался выбор: быть внутри иллюзии и замкнутый круг ощущать как спасательный — либо отстраниться и описывать эту клаустрофобию с дистанции, которая ведь, в свою очередь, тоже иллюзия…

— Потому что вырваться из замкнутого круга можно только, и это важно, на нелепом психопатологическом порыве освобождения от вещей, которые кажутся тебе абсолютно отыгранными…

Главное, чего мы ждали от малобюджетного кино — чтобы оно было живое.

— Почему именно от малобюджетного? И какой смысл, прости за мое занудство, ты вкладываешь в определение «живое»?

Добиваться цели нужно даже в том случае, если ты знаешь, что обречен на поражение. Для этого не нужна ни мудрость, ни техника. Подлинный самурай не думает о победе и поражении. Если ты поступишь также, ты проснешься ото сна.

— Очевидно, что есть потребность в экспрессивном и пластичном новом кино, которое ты воспринимаешь без тошноты и думаешь: а может, и стоит этим заняться. Малобюджетное кино свободно от социального заказа и, соответственно, опеки и покровительства — потому ему волей-неволей приходится искать новые производственные подходы и новые эстетические решения. Пусть вынужденно, но оно уже не будет следовать испробованным моделям. Которые, и это очевидно, уже не работают, если хотеть делать сегодняшнее кино про сегодняшний день.

25 лет назад: «Утомлённые солнцем» против «Криминального чтива»

Когда я смотрю кирпичное зализанное кино — не важно даже «Pretty woman» или «Утомленные солнцем» — я понимаю, что какие-то люди с амбициями небожителей творят для меня как бы некую глобальную информационную среду, на которую я, человек другой по определению, не могу посягать. Настолько связная и стройная картина мира, и настолько к нынешнему миру, как я его чувствую, не имеющая отношения… Она патентованная, она не расширяет сознания.

— Почему ты думаешь, что именно сейчас и именно в этих фильмах произойдет отказ от испробованных моделей? У меня сложилось впечатление, что сама идея нового существует как раз у продюсеров, и она связана в основном с ошарашивающей для всех новизной маленьких денег, на которые что-то все же можно произвести, и с еще более ошеломляющими возможностями упаковать это нечто в кассетную коробку и сдать видеодистрибьюторам. Никто не спорит с тем, что после полной нашей безнадеги это здорово. Продюсеры здесь выступили как настоящие новаторы и, с твоего позволения, настоящие самураи. Но я не вижу и не понимаю, причем здесь новый воздух, новое пространство, прорыв в сегодняшний день и прочие художественные категории.

Принцип «искусства помогают заработать человеку на жизнь » справедлив для самураев других провинций. Для самураев клана Набэсима верно, что искусства разрушают тело. Поэтому искусствами под стать заниматься людям искусства, а не самураям. Если проникнуться убежденностью, что причастность к искусству пагубна для самурая, все искусства становятся полезными. Нужно понимать такого рода вещи.

— Я и не обещаю здесь ни воздуха, ни пространства, ни дня… Вполне возможно, что останутся лишь угар, пустота и ночь… Но в малобюджетных этих начинаниях может что-то процарапаться, задышать… При маленьких производственных возможностях фильму ничего не остается, как быть бойким, жестким, экспрессивным… Поневоле приходишь к простым, четким и по-хорошему наглым решениям. А из масштабных, спрогнозированных кинопроектов, сделанных по выверенным рецептам, воздух выкачан заранее. Есть фильмы, которые являются роскошной экспансией «вчера» в «сегодня», комфортабельной и для создателей, и для зрителей, а есть фильмы, которые представляют собой отчаянную для авторов и, возможно, жалкую для других, попытку прошибиться в «завтра»… Первые смотреть стыдно. Вторые бывает неловко. Но вторые все-таки лучше, правда? Все это очень наивно и путано, но я не могу объяснить лучше и проще.

— То есть тебе кажется, что для того, чтобы перейти от фальши вчерашней эстетики к новой гармонии, должны появиться непредсказуемого качества фильмы-камикадзе, первопроходцы в завтрашний день. Почему, в таком случае, в этом наборе фильмов так отчетливо проявлена установка на жанр? И, по-моему, не на авторскую модификацию жанра, а на его условную консервативную форму.

— Мне кажется, что кино сейчас переходит в категорию, аналогичную академической музыке по своей отдаленности от жизни, от улицы. Оно становится мертвым жанром — потому что перестает быть низким. Низкий жанр — язык улицы, если кино забывает его, оно перестает слышать улицу, меняться вместе с ней — то есть перестает жить. А надеяться на то, что кино может существовать как высокое и чистое искусство, без отвратительного и низкого жанрового бэкграунда — совершеннейшая лирическая иллюзия.

— Сейчас ты, конечно, приведешь мне в пример Джона By…

Беспринципно считать, что ты не можешь достичь всего, чего достигали великие мастера. Мастера — это люди, и ты — тоже человек. Если ты знаешь, что можешь стать таким же, как они, ты уже на пути к этому.

— Фильмы Джона By, нашего любимца — пример гениального кино, сделанного в жанре, который еще вчера казался нам безнадежным вообще. Ну, юго-восточный боевик! Ну, ни в какой ситуации — от дождя — на это кино не пойдешь. В аэропорту, при восьмичасовой задержке рейса, когда все бары закрыты, бухло не продают, такси в город стоит половину твоих денег — бесплатный монитор в углу и показывает тебе юго-восточный боевик. Нет, я лучше пойду смотреть на самолеты через стекло и вспоминать любимые фильмы Джима Джармуша и Вима Вендерса.

Убийцы среди нас

Он стоит тех восторгов, которые к нему испытывают понимающие люди.

И он, и Вонг Кар Вай не боятся ничего, просто ничего — камера на стэдикаме бегает все время, оператор трансфокатором как школьник дергает, все плывет, лиц не видно. А зритель этих вещей не замечает. Он ценит, что душа поет!

Душа, как известно, может петь в любой ситуации.

Основной принцип каллиграфии — не делать небрежных движений, однако при этом движения кисти могут стать неловкими и закрепощенными. Нужно пойти дальше этого, и научиться умело отходить от нормы. Этим принципом надлежит руководствоваться и в других делах.

В нашей ситуации установка на жанр не столько проявлена в самих фильмах, сколько ее заявляет промоушн. Потому что фильмы должны продаваться. Представь себе, что люди продают «мерседес», но не объясняют, что это автомобиль.

— То есть фильмы продаются как жанровые, потому что это условия игры для продажи. Но в самих фильмах условия игры — то есть законы жанра — не соблюдаются?

— Условия этого жанра только одно — что ни одно условие не соблюдается.

Принято считать, что триллеру нужно быть триллером, мелодраме — мелодрамой. Не нужно.

Жанр в этом смысле-это тоже оболочка, тоже жесткая схема.

Некий омертвевший слой, мешающий.

— Ты думаешь, что если правила не работают, достаточно отказаться от самой идеи правил и сразу все получится? А я-то думаю, что правила плодотворно нарушать, когда они есть и когда ты и твои братья по художественному контексту в совершенстве ими владеют. Когда главная беда — в диктате совершенной формы, которая уже не пускает новое содержание. Где ты видел жесткие схемы? Давно уже никто не в состоянии их воспроизвести.

Десять врагов не совладают с одержимым человеком. Здравый смысл никогда не совершит ничего подобного. Нужно стать безумным и одержимым. Ведь если на Пути Самурая ты будешь благоразумным, ты быстро отстанешь от других.

— Все же едва ли следует проявлять снисходительность к фильму, сконструированному по нехитрой продюсерской формуле успеха.

А ведь тут третьего не дано. Когда правила не работают — либо риск, либо бухгалтерский расчет. Гораздо дороже всех расчетов некая здоровая энтропия. Важное, кстати, для нас слово. Вот за что и Сережа, и я любили нашего продюсера Александра Антипова, и за что я теперь продолжаю любить его один — он привносит в кинопроизводство столько энтропии, сколько даже мы с Сережей генерировать не могли. Система постоянных приключений, сопровождающих процесс, так или иначе, необъяснимо, но непреложно проникнет в художественный дискурс.

— Мне кажется, что изначально у нас присутствует некая путаница. Все, что ты говоришь, понятно в применении к независимой культуре. Именно ей присуще желание уходить от образцов и моделей, прислушиваться к языку улицы, включать перипетии творческого процесса в художественное высказывание… Но от кого независимо наше малобюджетное кино и корректно ли вписывать его в этот контекст?

— Никто тебе не скажет, от чего конкретно независима «independent» культура в целом: и в музыкальной, и в кинематографической, и в какой угодно своей ипостаси. Главное в понятии «независимый» само это слово, а не расшифровка «от чего» или «от кого». Трудно объяснить, каким образом отличить независимую эстетику от стилизации под нее. Вот есть фильм «Ночь на Земле» — он независимый. А есть фильм «Трейнспоттинг», который как будто сделан одновременно по заказу и наркомафии, и антинаркотического комитета. Он — исключительно зависимый.

— Извини, но я уточню вопрос. Какое отношение может иметь продюсерское (в нашем случае — малобюджетное) кино к независимой культуре?

Самурай без клана и без лошади не самурай вообще.

— Дело ведь в том, будет ли в России кино как таковое. Не псевдоистеблишментные проекты на государственные деньги, не псевдохудожественные арт-изыски, а нормальное, живое кино. Пафосно звучит, но для этого необходимо создание новой модели отечественной киноиндустрии. Действительно независимой — прежде всего от гнета и груза всей вчерашней и позавчерашней… (ерунды — ред.) Кино — это индустрия, это технологии. Это бульон, который должен вариться все время, без перерывов — для того, чтобы из него когда-то и что-то получилось.

Парни, которые умеют плавно и без толчков катать операторскую тележку — а это немалое мастерство — должны иметь будничный опыт катания этой тележки и не поменять профессию перед лицом необходимости кормить детей. Должно быть элементарно оправдано и обеспечено существование всех этих сооружений — киностудий и различных сопутствующих организаций.

— И тебе безразлично, какого качества продукцией будут загружены эти производственные мощности?

— Я иду по Невскому, и в каждом кинотеатре мне показывают американское «Б» муви, причем восьмидесятых годов. Но когда страна импортирует «Б» муви, она никогда не получит «А» муви.

Константин Мурзенко, самурай и тельняшка

Если люди хотят смотреть поточное… (плохое кино — ред.) — пусть, не мне их осуждать. Но пусть тогда оно производится на наших студиях, пусть оно загружает производственные мощности, дает съемочным группам работу и возможность не терять свои профессиональные навыки. Как всегда, на своей ранней, экономически авангардной, стадии этой индустрии приходится быть наглой и грубой. Да, в том, что сейчас производится, пока мало искЮсства (так и напечатай — через «ю»), здесь можно наблюдать один сплошной низкий жанр. Но для того, чтобы завтра кто-то снял нового «Лапшина» или нового «Сталкера», сегодня представители различных кинематографических профессий — должны элементарно быть, как таковые.

— Не секрет для нас обоих, что еще не скоро дело дойдет до обновленной индустрии. При самых лучших намерениях, у новых продюсеров еще не так много возможностей. Что с их появлением, на твой взгляд, уже сегодня украсило нашу жизнь?

— Нашу жизнь украсило то, что они существуют. Можно, конечно, ругать малые бюджеты, ничего не делать и сосредоточенно ждать, когда явится наконец Он с волшебной палочкой в руках: «Парень, я знаю и верю в то, что ты сделаешь хорошее кино. Вот тебе два миллиона. Купи шесть шестисотых вертолетов, которые необходимы тебе в творческой работе. Возьми художника по костюмам, который, как минимум сам прилично одет. Проведи с ним месяц подготовительной работы. Потом второй месяц — с артистами. Третий — с композитором. Проведи репетиций столько, сколько тебе нужно. И сними свой Фильм, и шумно Его представь культурной общественности». Лео Каракс, которого я считаю гением сегодняшнего кино, именно в такой ситуации провалился с треском, ее достойным.

Жизнь и приключения Сергея Сельянова и его киностудии «СТВ», рассказанные им самим купить

— Сейчас отчетливо видны две модели кинопроизводства. Одну из которых — продюсерскую — заново изобрели Ливнев и Килибаев. Другой придерживается Сельянов, который по-прежнему, даже при малых бюджетах, декларирует приоритет режиссера. Какая из этих моделей кажется тебе более перспективной?

— Да слава Богу, что обе существуют. Обе эти позиции исходят от вполне состоятельных и понимающих дело кинематографистов. Ливнев тоже умеет ценить прекрасное. Только есть по-настоящему прекрасное, а есть прекраснодушная лажа и расслабленность. И жесткое продюсирование направлено именно против этих вещей, а не против всего живого.

— Ты не думаешь, что режиссеры, которые примут эту продюсерскую модель в том первобытно-голливудском виде, в котором ее формулируют сегодня новые продюсеры — окажутся просто не режиссерами?

Когда сталкиваешься с неудачами и трудностями нужно смело и радостно бросаться им навстречу. Преодолевая препятствия одно за другим, ты будешь действовать в соответствии с пословицей: «Чем больше воды, тем выше корабль».

— Во-первых, в такую модель, единственно возможную сегодня, впишутся только те режиссеры, которые без этой профессии не могут. А это уже — отнюдь не «не режиссеры». Во-вторых, это будут именно те люди, которым некуда отступать и не за что держаться. Они и не знают, что такое комфортные, «неострые» для художественной деятельности ситуации. Может быть, очень немногие из них сохранят (и сохраняют) в себе то, что мы с тобой называем «режиссерским видением». Но если результатом борьбы с продюсером будет эта потеря, значит, режиссер был действительно… (плохой — ред.).

Отмороженные

— Я уважаю Ливнева, Килибаева и их сторонников, но при чтении их интервью у меня неизменно возникает образ продюсера-мистера-твистера с толстой сигарой из пародийных американских фильмов про Золотую Лихорадку Голливуда. Столетней истории кино и давно отработанного опыта как не было, мы начинаем плясать от печки, будто не знаем, какие перипетии ждут нас на этом пути.

Маленькие деньги или большие, не о том речь. Понятно, что если ты режиссер и хочешь снимать, снимай на те, что есть, потому что у тебя нет выбора. Но дело в том, какое место отводится режиссеру в принципе…

Когда человек выполняет долг воина, люди обязательно заметят, готов ли он к тому, чтобы никому не уступить свое место. Человек всегда должен вести себя так, словно в воинской доблести ему нет равных. Он должен лелеять свою смелость и чувствовать себя достойнее других.

— Дело в том, что власть не получают, ее берут. На то он и режиссер, чтобы самому занимать свое место. А тот, кому нужно обеспечить условия для творческого самовыражения — это не режиссер, в том пафосном значении, которое ты подразумеваешь. Это выпускник киношколы…

— Здесь моя реплика про то, что критик всегда должен быть на стороне режиссера. Да, я вижу, что, может быть, эти продюсеры пока больше декларируют, чем реально диктуют. Но эта теоретическая установка может стать узаконенной, и ею могут воспользоваться как руководством к действию другие, менее любящие кино люди.

Существуют две вещи, которые могут ввести самурая в заблуждение: это богатство и слава. Если же самурай постоянно испытывает нужду, он будет безупречен.

— Что касается наших продюсеров, то если бы они просто искали легких денег, они продавали бы ворованные автомобили, поддельную водку и героин. А на вырученные трехсот-четырехсотпроцентные прибыли, чтобы обеспечить себе приличную репутацию — снимали бы амбициозные дорогостоящие проекты. Именно потому, что им, в общем, не на что было рассчитывать — есть шанс, что они правильно относятся к ситуации.

Гонконгский способ кинопроизводства: быстро, дешево и гениально

А вообще, смешно надеяться на то, что в такой трудоемкой и энергоемкой, и финансовоемкой сфере, как кинематограф, новые идеи сразу же будут приниматься и поощряться. Они обречены на аутсайд, на трэш, на независимость, на нервы, на головную боль. Продюсер может попасть на деньги, а режиссер — приобрести дурную репутацию. И тем не менее, режиссер такого фильма не имеет права придумывать решение одного трехминутного эпизода сколько ему вздумается, пока остальные простаивают. Вот шесть планов, вот ты садишься и рисуешь шесть планов. Сходу. Все, погнали! Ты должен был все придумать в предыдущие пять лет своей жизни.

— Ты не боишься, что художественное качество этих малобюджетных фильмов не будет соответствовать тому, что ты ожидаешь?

Существование там, где ничего нет, составляет смысл слов «форма есть пустота», слова же «пустота есть форма» свидетельствуют о том, что пустота содержит в себе вещи. Не полагать, что пустота и вещи суть различны.

— Знаешь, я как настоящий самурай верю в то, что любую уязвимость можно обратить в свою сильную сторону. Но, скорее всего, нынешние малобюджетно-узкопленочные проекты в художественном отношении будут признаны беспомощными и эстетически никакими. В профессиональной полемике найти аргументы в их пользу будет очень трудно. Едва ли стоит верить, что весь этот поиск приведет к ожидаемому результату прямо сегодня и прямо сейчас.

Есть идеи. Сценарии. Операторы. Музыка. Энтузиазм. И какие-то деньги. Но нет режиссеров, которые видели бы это все от начала до конца. Всем понятно, что их нет. Нет и актеров, которые умели бы играть не так, как играют в театре Комиссаржевской восемьдесят лет подряд, передавая друг другу мастерство.

«Дважды два — никогда не чeтыре»

Антипов при слове «малобюджетное» уже делает стойку и кричит, что все это неважно и не нужно никому. Как только один человек показал, что можно за месяц, плюс полмесяца подготовительных, от начала до конца сделать художественно небеспомощный и экономически состоятельный фильм, — идея кончилась, потому что стала реальностью. И ведь история, как обычно, не в самом сюжете, а поверх него.

Примечания:

Цитирования по «Хагакурэ: книга Самурая. Хагакурэ Нюмон: Самурайская этика в современной Японии» Ямамото Цунэтомо, Юкио Мисима, пер. А. Мищенко, 1996 г., Евразия, г. Санкт-Петербург.

Получать рассылку «Сеанса»

Leave this field empty if you're human:

Читайте также

• 

  Самурай в Петербурге — Роза Орынбасарова о «Жертве для императора»

• 

  «Если подумаешь об увиденном, то тут же забудешь» — Разговор с Геннадием Карюком

• 

  Денис Прытков: «Однажды рамок станет меньше»

• 

  Передать безвременье — Николай Ларионов о «Вечной зиме»

• 

  «Травма руководит, пока она невидима» — Александра Крецан о «Привет, пап!»

• 

  Юрий Норштейн: «Чувства начинают метаться. И умирают»