Политика


Ребенком своего времени я никогда не была. А всегда была ребенком своих родителей.
Были ли мои родители людьми своего времени — вопрос сложный.
В мои шесть лет История была такой бесконечной сказкой с приключениями.
Главным сказочником была мама. Еще — мамина мама по имени Никифор. Папины родители, особенно дедушка, при любом моем политическом вопросе непроницаемо говорили: «А это ты у мамы спроси». Или: «Тише! Не на улице!»
Мама пела такую песню:
«Матис Руст,
Матис Руст,
Он поскользнулся и сел на куст».
Кстати, кто помнит Матиса Руста? Я в детстве очень
им восхищалась.
Еще мама рассказывала про хиппи, на которых наставили ружья, а они в дула вставили цветочки. Это было мое первое знакомство с идеей непротивления злу насилием. Когда я столкнулась с этой идеей позже, она показалась мне совершенно естественной.
Как в любой истории, в Истории были хорошие и плохие.
Например, Ленин.
У меня есть советская детская энциклопедия, в которой под портретом Ленина мной или сестрой подписано: «Здрасьте, дети, я плохой!». А под портретом Маркса — «Здрасьте, дети, я хороший». Интересно, почему.
Или еще Сталин. Этот был воплощение зла — чуть ли не хуже Гитлера. Мама поет: «Эх, огурчики, помидорчики, Сталин Кирова убил в коридорчике».
— Мама, а почему в коридорчике? (почему убил — было понятно).
— Чтобы никто не увидел, тайно. Чтобы можно было свалить на других.

Романенко. Несмотря на фамилию, это был не романтический, а комический злодей. Он написал в книге, что евреи продали Россию, а Никифор за это назвал его фашистом, а Романенко подал на Никифора в суд. Романенко очень смешной, называет Никифора «ЭфрОс, она же КатерлИ», а когда проиграл процесс, закричал: «Я что, на колени должен перед ней встать?» С тех пор — моя убежденность, что умение извиняться за глупость очень много значит.

Еще Литва и наши в ней танки. Лето. Нам с сестрой по шесть лет. Мы фехтуем красными флажками, которые нам кто-то подарил. Распахивается дверь, врывается мама. Так быстро, что мы даже испугаться не успели, выхватывает у нас флажки и ломает пополам. Это было в день расстрела пограничников на литовской границе.

Историю про Путч так просто на хороших и плохих не разложишь.
Мы идем к бабушке через площадь Победы, а мама рассказывает про двух людей, одного зовут Пуго, а
другого Яго. Или Пузо и Язо. Тот, который Пузо, — толстый, а Язо похож на Яго из «Отелло», худой и с крючковатым носом. Я не очень понимаю, чего хотят эти злодеи. Мама объясняет: чтобы было все как раньше, то есть плохо. Потом оказалось, что Пуго раскаялся и, кажется, застрелился. Мне его было очень жалко, и других злодеев жалко, потому что всегда жалко тех, кто проиграл.
Я же не знала тогда, что на вопрос о том, кто тогда выиграл, ответа не будет еще долго.

Были еще хорошие. Например, Сахаров. Сахаров очень хороший, и его жалко: Горбачев на него кричал и топал ногами. Сахарову от этого стало так плохо, что он умер.
С Горбачевым сложнее: с одной стороны, от него чего-то ждут. Чего, я не понимаю, но знаю, что, если он это что-то сделает, всем будет лучше. С другой стороны, я не могу простить, что он топал ногами на Сахарова. И пятно… Он не виноват, что у него пятно, но оно меня смущает.
Не внушает доверия оно мне!

Плохие бывают смешные и страшные.
Страшные — из прошлого, а современные плохие — смешные.
Они ничего нам не могут сделать.

Рисунок Марии Беркович


Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: