Ной жив
Первое, что бросается в глаза в «Ное», который сам Аронофски называет «самым небиблейским библейским фильмом в истории», — декорации и костюмы. Никакой имитации историзма: отвергнутые Ковчегом грешники идут в атаку с листами шифера наперевес; из земли, измученной каиновым племенем, торчат бетонные конструкции и ржавые трубы; герои носят потрепанные пиджаки и свитера машинной вязки, сам Ной одет едва ли не в джинсы. Обычно люди в кино так выглядят не до, а после тотального катаклизма.

Используя библейскую легенду с общеизвестным сюжетным каркасом (Ной — Ковчег — каждой твари по паре — голубь с оливковой ветвью — напился — непочтительность Хама), Аронофски создает максимально светское, гуманистическое, парадоксально далекое от религиозного контекста произведение, цель которого — всеобъемлющее высказывание о природе человека, про которого можно утверждать, что он разрывается между добром и злом, а можно допускать, что оттенков и полутонов гораздо больше, — и то и другое будет правдой.
Ветхозаветное предание — это отлитые формы; у героя мифа нет психологии, у него есть только поступки.
Лет тридцать назад человечество ошибочно приняло финал тысячелетия за конец истории, и кинематограф бурно транслировал терминальное мироощущение — хоть через Эммериха, хоть через позднего Феллини. Сегодня этот невроз в массовом сознании преодолен.
В «Ное», с его намеренным анахронизмом в деталях, Аронофски выступает с концепцией непрерывности апокалипсиса и неизменности — на протяжении тысячелетий — человеческой природы (мысль, которая прослеживалась и в «Фонтане»). Убийство Каином Авеля становится фракталом всех последующих убийств, индивидуальных или массовых: в видениях главного героя силуэты сыновей Адама стремительно превращаются в солдат племен, королевств и империй, в руках которых камень обращается мечом или винтовкой. Апокалипсис заложен в самой природе человека, и он будет, принимая разные формы, возвращаться снова и снова; после мнимого конца истории время опять, как до прихода Христа, сделалось не линейным, а цикличным.
Не ной
Ветхозаветное предание — это отлитые формы; у героя мифа нет психологии, у него есть только поступки. Мы не задаемся вопросом, почему пил Ной: он просто начал возделывать землю и насадил виноградник, и выпил вина, и опьянел, Хам увидел его голым и не прикрыл, а рассказал братьям. Утверждая неизменность и дуализм человеческой природы, Аронофски и его сценарист Эри Хэндел накачивают лаконичные библейские строки безупречным психологизмом: после потопа Ной пьет, потому что он контрол-фрик, которому не удалось навязать жизни свои правила; Хам непочтителен, потому что отец когда-то не захотел его понять. Будущая жена Сима в детстве была тяжело ранена и, вероятно, не может иметь детей. С биологической точки зрения ее присутствие в Ковчеге ничем не оправдано, но она остается, потому что христианское отношение к обездоленным было придумано не две тысячи лет назад — оно было всегда и останется навсегда.
Вещие сны и батальон окаменевших ангелов могут быть лишь проекцией мистического мировосприятия, которым обладают одни и не обладают другие.
Сценаристами безупречно решена и задача саспенса: любой заранее знает, что Ной с семьей переживет потоп, но внутри этой рамки предсказать развитие сюжетных линий невозможно — остается только изумляться.

Второй важный аспект этого «самого небиблейского библейского фильма» — показательное, на протяжении двух с половиной часов, отсутствие Бога. Ной нуждается в «этой гипотезе», он верит, что выполняет Его волю, путается в интерпретациях и в апогее потопа превращается в опасного психопата, заложником которого становится весь человеческий род. Вещие сны и батальон окаменевших ангелов могут быть лишь проекцией мистического мировосприятия, которым обладают одни и не обладают другие. Жена Ноя (Дженнифер Коннели, каждое появление которой в кадре становится поэмой человеческой пластики) предельно прагматична и уповает не столько на Бога, сколько на мужа. Ной пересказывает детям историю семи дней творения, но на экране мы видим визуализацию теории эволюции на ускоренной перемотке. В картине атеиста Аронофски Бог становится лишь одной из возможных концепций объяснения мира, выбор же в любом случае остается за человеком, подсказки не будет; каждый в той степени подобие Бога, в какой он готов нести ответственность за свои решения.
Читайте также
-
Не доехать до конца — «Мы тебя везде ищем» Сергея Карпова
-
Десять лет без войны — «Возвращение Одиссея» Уберто Пазолини
-
Шепоты и всхлипы — «Мария» Пабло Ларраина
-
Дело было в Пенькове — «Эммануэль» Одри Диван
-
Зачем смотреть на ножку — «Анора» Шона Бейкера
-
Отборные дети, усталые взрослые — «Каникулы» Анны Кузнецовой