Нанни Моретти: «Я никогда не оглядывался назад»
Я окончил школу 29 лет назад и помню, как в октябре 1972-го мой друг спрашивал, чем я собираюсь заняться. Немного смущаясь, я ответил, что хотел бы работать в кино. А он спросил, режиссером или актером. Я еще больше засмущался и сказал, что хотел бы делать и то, и другое. Почему-то именно такое сочетание казалось мне особенно постыдным. Но я ничего не мог с собой поделать, ведь это было мое подлинное желание. И перед режиссерами, к которым я приходил, предлагая себя в качестве их ассистента, я тоже чувствовал неловкость, говоря: «Я не против также сняться у вас в небольшой роли». Не знаю, чем бы я занялся, если бы не пришел в кино. Я никогда не оглядывался назад: это, пожалуй, единственное наваждение, которое мне не присуще.
Почему-то в самом начале режиссерской карьеры я выбрал для героя своих фильмов имя Микеле. Потом у него появилась фамилия — в сущности, девичья фамилия моей матери, Аричелла. Этот персонаж жил и развивался, у него проявились некие устойчивые свойства: наваждение по поводу обуви, пристрастие к игре с теннисным мячом или любовь к сладостям. Он был довольно агрессивен и нетерпим. В фильме «Паломбелла росса», в самом начале, мой герой становится жертвой амнезии и забывает, кто он такой. Я тоже в тот момент пережил амнезию, ибо уже находился в поисках нового персонажа.
Я сделал несколько фильмов в формате дневника, где я сам выступал на первом плане. Но это не был собственно я, а скорее интерпретация меня. И, наконец, я стал придумывать нового фиктивного героя — уже не того, что был в ранних фильмах. Не знаю, что это — моя добродетель или мой дефект, но когда я делаю фильм, никогда не думаю, сколько людей его посмотрят и как его воспримут. У меня просто есть история, которую я хочу рассказать. Часто на предварительных частных показах мне сулят провал, а фильм оказывается успешен у публики. Это не значит, что я делаю кино не для зрителей. Просто я считаю, что уважать публику не значит подлаживаться под ее вкусы и ожидания.
Мои последние картины называют политическими. Люди, которые видели «Апрель», определяют его как мой самый личный и одновременно самый политический фильм. Возможно, это правда. Это единственный мой фильм, где показана непосредственно политика. Ведь «Паломбелла росса» была политической метафорой: я показывал кризис Компартии через игру в ватерполо.
Пятнадцать лет назад мы с продюсером Анджело Барбагалло основали кинокомпанию. Хотя я и до этого не испытывал недостатка свободы. Но в собственной компании я смог сам стать продюсером, работать с другими режиссерами или самостоятельно делать самые неожиданные проекты — как, например, картину La Cosa о конце Компартии, или документальные и короткометражные ленты.
В традиционных отношениях с продюсерами все делится на стадии — написание сценария, подготовительный период, съемки, монтаж. В некоторых сделанных мною за последние годы фильмах эти стадии размыты, не имеют четких границ. Возможно это только в собственной производственной компании. Кроме того, сейчас мы ухитряемся еще содержать в Риме свой кинотеатр. Сейчас в нем показывают фильм Франсуа Озона «Капли дождя на раскаленных скалах». Час назад я туда позвонил, чтобы узнать, как дела: первые два сеанса прошли успешно. Это единственный независимый кинотеатр в Риме, не принадлежащий двум основным группам прокатчиков. Его открытие изменило ситуацию в городе. Мы открылись картиной Кена Лоуча «Рифф-рафф», и теперь, после успешного старта, фильм, который вряд ли нашел бы себе место в старой системе проката, показывают в пяти кинотеатрах.
Первоначальным импульсом для появления «Комнаты сына» было желание написать и сыграть роль психоаналитика. Причем не так, как людей этой профессии показывают в комедиях, да и в серьезных фильмах тоже. Позднее я подумал, что было бы интересно поставить человека, имеющего дело с чужими драмами, перед лицом собственной ужасной трагедии. Я решил по некоторым личным причинам снимать фильм не в Риме, а в маленьком курортном городке у моря. В таких местах еще существует дух провинциального коллективизма, семья, которая переживает утрату сына, оказывается частью городской общины, и люди разделяют их боль. Если фильм работает в аудитории, то потому, что он не навязывает ей эмоции, а пытается погрузить в ситуацию, побуждая разделить тот горький опыт, что выпал на долю героев.
Перевод Андрея Плахова
Читайте также
-
Сто лет «Аэлите» — О первой советской кинофантастике
-
Итальянский Дикий Запад — Квентин Тарантино о Серджо Корбуччи
-
Опять окно — Об одной экранной метафоре
-
Территория свободы — Польша советского человека
-
Ничего лишнего — Роджер Эберт о «Самурае» Мельвиля
-
«Иди домой, мальчик!» — «Приключения Электроника» Константина Бромберга