Kommunalka.spb.ru
Ночью Зоя Федоровна, не зажигая свет, пробралась на кухню и быстро высыпала большую пачку соли в кастрюлю, стоящую на плите. Проснувшись утром, она вспомнила,
что уже год живет в отдельной квартире.
Сложный предмет требует сложного описания. Будем ходить кругами.
Круг первый
Компактный сайт (width= «990» height=
«580») с лаконичным, качественным дизайном. На главной странице: «Коммунальная квартира. Виртуальный музей советского быта».
«Наш виртуальный этнографический музей показывает и объясняет устройство повседневной жизни в коммунальной квартире… Все материалы снабжены подробными комментариями и в совокупности дают представление о своеобразном быте, стереотипах и стратегиях поведения
жильцов коммуналок».
В виртуальной коммуналке «прописаны»:
45 документальных видеофрагментов, в основном интервью, длиной от 1 до 7 минут (общий хронометраж — около 165
минут);
364 фотографии;
12 звуковых интервью;
46 коротких литературных очерков;
документы коммунального быта (записки жильцов, заявления в милицию, всякие правила и постановления);
фрагменты из книг и игровых фильмов (Зощенко, Булгаков, Бродский, «Пять
вечеров», «Собачье сердце», «Волшебная
сила искусства»);
большая, хорошо структурированная библиография;
12 реальных российских и американских создателей музея. Среди них — автор проекта, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге, антрополог Илья Утехин.
Кроме всего прочего, посетителю дается возможность планировать индивидуальные маршруты видео- и фотоэкскурсий по веб-музею. Это, к примеру, может сделать преподаватель для своих студентов.
Сайт существует в двух зеркальных версиях. Одна — на русском языке, другая — на английском.
Работа велась при поддержке американской гуманитарной организации
National Endowment for the Humanities.
![](/img/43-44/kommunalkaspb01.jpg)
Круг второй
Содержимого фондов музея хватило бы для издания небольшой энциклопедии
(благо, все материалы выложены мелкими порциями, возможно, из-за особенностей восприятия через сеть). Тем не менее, оно вполне обозримо, и совершить полную экскурсию можно всего за один день.
Я вижу бесконечные загаженные лестницы, двери с гроздьями звонков, безымянные коридоры, шеренги газовых плит на грязных кухнях, полуживые электросчетчики, желтые следы протечек на потолках. Скудные атрибуты убогого быта. Тысячу раз виденные и в жизни, и в телевизоре, и в кино. Однако в виртуальном музее все беспристрастно обеспредмечено, плотно сконцентрировано и собрано в одном месте. Переходит ли количество в качество? И если да, то в какое?
Оговоримся, что в нашем анализе мы будем иметь дело с видеоматериалами.
Во-первых, это самый важный элемент в структуре музея, собственно текст; все
остальное — метатекст. Во-вторых — самый оригинальный и, вероятно, спорный. Фрагменты можно смотреть в любом порядке и в любом количестве. Гиперссылки позволяют переходить от эпизода к эпизоду, минуя последовательную нумерацию,
по определенным темам («Обувь уличная
и домашняя» или «Чай и чаепития»). Как
в «Игре в классики», каждый раз можно
получить другой текст.
Мы пойдем по порядку, в котором фрагменты стоят в виртуальной экспозиции. Начальные эпизоды названы внятно
и однозначно: «Лестница», «Кухня», «Уборная и коридор», «Кто платит и убирает?», «Коридора не было, ванной тоже», «Сколько жило народу?»
Видео не имеет закадрового диктора, автор, сопровождаемый оператором, сам ходит по лестницам, кухням и коридорам,
повествуя о прежнем и нынешнем коммунальном сосуществовании. С вежливым интересом выслушивает жильцов. Все просто, лаконично, почти сухо. Местами скучновато. Время от времени крупным планом снимается то, о чем рассказывают. Говорят «холодильник» — вот холодильник, говорят «плита» — вот плита. О чем
пою, то и вижу. Документация? «Чистая»
антропология?
Скупые и точные литературные комментарии и полные расшифровки разговоров, сопровождающие каждый ролик, еще более объективируют материал.
Из одного интервью в другое тянутся одни и те же линии: ведение хозяйства, бытовые привычки, готовка, мытье и стирка, отношения детей и взрослых, евреи, православные. Хоровой рефрен: «У нас
была хорошая жизнь». Одинокие пожилые женщины не хотят переезжать в отдельные квартиры на окраинах. В кадре
приличные, разумные люди, кто-то благородного происхождения. Женщин в целом больше, чем мужчин.
Илья Утехин приходит в свою бывшую огромную коммуналку, где в «лучшие» годы было пятьдесят жильцов, идет в другие
квартиры, к друзьям, знакомым, ученикам. Приходит и уходит. Сам прожил в коммуналке тридцать лет, исследовал быт и нравы, копил интеллектуальный и визуальный капитал. У Платона знание, которым обладает бессмертная душа, — это результат припоминания потусторонних истин. В отличие от коммунальных жильцов, Утехин, словно Орфей из Аида, может в любой момент вернуться к земной жизни.
Сейчас у его семьи отдельная квартира.
![](/img/43-44/kommunalkaspb02.jpg)
Круг третий
По мысли Жана Бодрийяра, медийные технологии сделали мир виртуальным, поверхностным и бессмысленным. Человек, отделенный от реальности техническими «невидимыми протезами», утратил свою
субъективность. Снять человека на пленку как такового уже нельзя. Снимать стоит,
к примеру, фасады брошенных домов, из которых люди ушли, — в этом будет больше, что ли, достоверности.
Может быть, в случае с виртуальным музеем мы имеем дело с поиском подобной достоверности? Или с чистым архи-
вированием, научно обоснованным изготовлением консервов для будущего,
участием в добросовестной работе по созданию цифровой резервной копии
мира — на случай, если люди покинут его?
Старая кинохроника уже пыталась найти достоверность и произвести на свет
резервную копию, но она служила власти и была по определению необъективна. Однако эмпирический аспект в съемке разрозненного материала все же присутствовал. Фильм, смонтированный и
разнородных фрагментов хроники, может получить совсем иной, не предусмотренный заранее смысл.
Илья Утехин, очевидно, заранее разрабатывал материал и тщательно плани-
ровал свою работу — как документальную и как авторскую. Забегая вперед, скажу, что сумму всех видеофрагментов виртуального музея можно считать единым целым. То есть фильмом. Или гиперфильмом, если угодно.
Однако по сравнению с традиционным «авторским» кино, здесь недостаточно того, что обычно называют стилем. Все выглядит как средний европейский документальный фильм, ориентированный на социальную проблему, а не на художественный образ. Местами присутствует не-
которая эмоция, но без лотмановского сдвига смыслов. Текстовые комментарии,
сопровождающие видеоролики и фотографии, тоже корректны и нейтральны,
не более. Странно. Стиль журналиста и эссеиста Ильи Утехина, работавшего для «Петербургского Часа пик», был элегантным и виртуозным.
Что же: для своих читателей — остроумен и тонок, а для американских профессоров и студентов — нарративен и методичен? Может ли вообще музей быть беззаботен и интересен? Загляните на gopniki.net, — тоже, между прочим, антропология. Не знаю только, поддается ли это переводу.
Валерий Подорога написал: «Конец истории не в том, что она кончилась, а в том, что история полностью подавлена
архивом». Но в другом месте добавил: «Способ организации архива может стать новой историей».
![](/img/43-44/kommunalkaspb03.jpg)
Круг четвертый
Вместе с автором (он главный герой видеороликов — позже мы увидим, что это важно) по лестнице поднимаются двое
его детей, трех и пяти лет. Они здесь никогда не были. Надписи на стенах, сломанный лифт и атмосфера, напоминающая
познавательно-разоблачительную телепередачу
большой и весь обшит дубовыми панелями». Отец и дальше объясняет нарочито внятно: «Швейцар — это такой дяденька. А здесь живет одна тетенька». Так они приходят в коммунальную квартиру.
Почему-то экскурсия с детьми в целях съемки кажется мне какой-то неуместной. Мой опыт жизни в коммуналке простирается лишь до трехлетнего возраста, и я почти ничего не помню. Утехин прожил в ней тридцать лет, и у него что-то… что-то должно быть иначе… Это ведь как привести потомство на ритуальный поклон
чудовищу. Или, наоборот, попинать ногами труп дракона. Середины нет?
Коммуналка несправедлива парадоксальным образом — именно из-за уравниловки. Она смешала все социальные страты. Стала негативным символом нового мира, ибо все его планы усреднительства в ней осуществились. Вызвала к жизни странные формы человеческих отношений, из-за которых одни вспоминают только хорошее, а другие считают, что маялись
всю жизнь; хотя, пожалуй, это относится лишь к индивидуальным свойствам памяти у разных людей. Но люди-то отличаются друг от друга не только этим.
В «Преступлении и наказании» Разумихин критикует программу социалистов: «…всё на одну только кладку кирпичиков
да на расположение коридоров и комнат
в фаланстере свели! Фаланстера-то и готова, да натура-то у вас для фаланстеры еще не готова, жизни хочет, жизненного процесса еще не завершила, рано на кладбище! С одной логикой нельзя через натуру перескочить! Логика предугадает три случая, а их миллион!»
Бабушки, на которых сейчас смотрят
дети Утехина, так и умрут в своей коммуналке.
Перед человеком, который берется за тему коммунальных квартир, хочет он
того или нет, сразу возникает социальный аспект с трудным вкусом справедливости,
сострадания и ответственности.
У Владимира Шинкарева есть персонажи, обитающие в коммуналке: Максим и Федор, некто Кобот и милиционер Пужатый. Пужатый олицетворяет порядок, Максим и Федор — хаос, Кобот — не пойми что, середину (потому и невнятен?). Дурак-порядок гибнет по случайности, у которой есть свои причины, мудрому хаосу все равно. С Коботом так ничего и не ясно.
Но читатели смеются. Злой символ побежден силами веселой относительности.
У проекта kommunalka.spb.ru свои персонажи и свой жанр.
Убогого быта достаточно и в отдельных квартирах, но в этом проекте речь о других отношениях, другой социальной истории. Энтропийные «фаланстеры», по которым Илья Утехин водит своих детей и друзей, находятся в историческом центре Санкт-Петербурга, в старых,
благородных, еще не лишившихся отмирающего шарма домах. Среди снимаемых
людей нет маргиналов: пьяниц, скандалистов, сплетниц и коммунальных воровок. Очевидно, нормальность — критерий осознанного авторского отбора. Не
будем здесь выяснять, что считать нормой. Как сказал Борис Гройс: «Перед хорошо воспитанным человеком не стоят проклятые вопросы, а плохо воспитанный в любом случае поступит как свинья». Так
вот, здесь нормальные люди живут в ненормальных условиях. Произнося аксиоматическое «раньше было лучше», ктото имеет в виду
лучше. Угасание. Конец эпохи. Тихий ужас тихих людей.
Вот что написал Утехин в газете «Петербургский Час пик»: «Место, где живут люди, неизбежно наполняется историями их жизней и оттого обретает особую ценность. Истории сплавляются воедино с преданиями о соседях и прежних
жильцах, в том числе и об основателе
дома и о его прежнем владельце — ведь
у многих домов в центре есть свои имена,
всякие там дома Толстого, эмира Бухарского, Лидваля. И вот человек — человек чувствующий, во всяком случае, а уж
в чувствительности никак нельзя отказать коммунальным жителям — начинает ощущать себя причастным к Толстому
(Льву — пусть и ошибочно) и к последнему эмиру Бухары».
Он приводит своих детей не к чудовищу (впрочем, вездесущему), а в старый Петербург, который любит, — посмотрите коллекцию фотографий на сайте музея; может быть, не у каждой из них есть выдающиеся художественные достоинства, но тенденция даже не обсуждается. Он приводит детей к последним хранителям
чуть теплых следов истории, чтобы дети посмотрели; может, вспомнят, когда станут хорошо воспитанными людьми.
Он не может не понимать, что это
уходящий объект. Центр рано или поздно расселят и перестроят вдоль и поперек. Существующие окраинные коммуналки останутся таковыми навечно. У нас будут непересекающиеся кварталы имущих и неимущих, господствующих и негосподствующих, как в североамериканских городах. И хотя как исследователь и летописец он не должен бы этого хотеть, авторское послание точно сформулировано в названии одного из эпизодов фильма-музея: «Коммунальных квартир не
должно быть».
Грустная, должно быть, работа.
Вот названия следующих видеофрагментов: «Чаепитие», «Трагикомическая жизнь», «Архангел Михаил», «Жидовские коврики», «О ворах и привидениях», «Бабушка моет посуду», «Бабушка зажигает
спичку».
![](/img/43-44/kommunalkaspb04.jpg)
Круг пятый
Первые веб-музеи появились в начале
пор среди лидеров. Создатели были принципиально бескорыстны и ставили серьезные цели: информационные и коммуникационные технологии могут работать на культурное развитие.
Когда я нахожу нужные мне старые фотографии городов или людей в электронном архиве Библиотеки конгресса США
или где-то еще, причем в свободном доступе и с высоким разрешением, — я благодарен всем этим людям. В родном городе мне придется ждать мутного отпечатка месяц и платить за копирайт, который на самом деле не принадлежит ни архиву,
ни музею.
Сегодня веб-музеев множество. Есть страницы картинных галерей и технических музеев, виртуальный музей ГУЛАГа, виртуальный музей Чернобыля, музей атомной энергетики, уже упомянутый виртуальный музей гопников, музей
блокады Ленинграда, музей «Титаника» и музей моркови, в котором, говорят, можно узнать о влиянии этого овоща на исход
Второй мировой войны.
Далеко не всегда они экспонируют что-то уже омертвевшее, отошедшее
в прошлое, — то, что Набоков назвал «обеспредметившейся предметностью». Пример — виртуальный музей Парижа.
Для нас интересно то, что многие виртуальные музеи выставляют свои экспонаты — дизайнерские, интерактивные
и т. п., — не учитывая особенностей восприятия своих посетителей. Если даже у них есть обширная обратная связь, мы
все равно назовем их музеями «первой
производной».
Виртуальный музей kommunalka.spb.ru не только учитывает разницу восприятия,
но и сознательно моделирует ее, изучая при этом особенности психологии и быта на нескольких уровнях. Условно говоря,
музей «второй производной».
![](/img/43-44/kommunalkaspb05.jpg)
Круг шестой
Мне кажется, тут случилась какая-то принципиальная антропологическая (может быть, и не только антропологическая) удача. Объем работы сложно себе представить.
Двуязычный российско-американский виртуальный музей kommunalka.spb.ru
может вызвать два прямо противоположных процесса человеческого сознания.
Вид и атмосфера советско-российской коммунальной квартиры сулят нашим согражданам воспоминание (о знакомом), иностранцам — узнавание (незнакомого). Для большинства из нас коммуналки
связаны с прошлым опытом, причем реальным. Для них это — виртуальный экзотический опыт близкого будущего, с которым их сознание начнет знакомиться в момент первого посещения музея. Возникает возможность сравнения культурных кодов и — в физиологическом или
феноменологическом плане — анализа
«чистого» пути сознания, шаг за шагом —
в ту или в другую сторону, в прошлое или
в будущее.
Нечто подобное с уникальной наглядностью демонстрирует классический
авангардный фильм «Контактные отпечатки». Его автор Дж. Дж. Мерфи взял секвенцию, смонтированную из шестидесяти съемочных планов (по одной секунде каждый) и контактным методом делал копию с копии — до полного исчезновения изображения. Потом он склеил куски в пятидесятиминутный (!) фильм. Зритель сначала не видит ничего. Потом появляются странные световые пятна красных и желтых тонов. Постепенно начинают проступать какие-то объекты, но распознаются
лишь некоторые части изображения. Наконец картинка «проявляется» полностью, но ненадолго — затем исчезает, превращаясь в обратном порядке в Ничто, так же
медленно и мучительно, как возникала.
Терпеливый зритель вынужден работать с собственным сознанием по схеме «узнавание — забывание». Впечатление такое,
что где-то рядом бродит Платон со своим знанием-воспоминанием.
Пусть поправит меня Илья Утехин, пусть экспериментальный смысл проекта в чем-то совсем другом, мне все равно кажется, что два диаметрально противоположных процесса сознания сопоставлены не без умысла.
Остается найти в Америке нечто неизвестное и непонятное для нас, создать симметричный проект (в этот раз — для
чистоты эксперимента — на российские деньги?), договориться о критериях и сравнивать результаты. Такой кросс — этнический медиаэксперимент.
Вернемся к коммунально-виртуаль ному музею. С точки зрения содержания перед нами многоуровневая виртуальная
матрешка (в двух смыслах — традиционной разборной конструкции и экспортного сувенира). Кроме того, этот пограничный продукт между наукой и искусством
стал инструментом, с помощью которого искусно препарировали один из центральных символов известной эпохи.
![](/img/43-44/kommunalkaspb06.jpg)
Круг седьмой
Если рассматривать проект как документальный гиперфильм с переменным числом эпизодов, можно считать, что авторам удалось справиться сразу с несколькими задачами, которые с разным успехом решал авангард на протяжении всей истории кино. Они (авторы) элиминировали
сценарий, линейную композицию (начало
и конец плюс последовательность эпизодов), действие, постоянную продолжительность фильма, эмоциональное воздействие на зрителя — в общем, отвязались почти от всех канонов Аристотеля, теоретически давно мешающих реализации истинной природы кино и видео. Кроме того, отрешились от образности
и «чистого» монтажа.
Предвижу вопрос: с искусством ли мы имеем дело?
У старого кентавра по имени документальное кино два источника и две составляющие части — документ и эстетика.
В его отпрысках преобладает то одно, то
другое. И они бывают мало похожи друг на друга.
Тем не менее элементарные критерии существуют. Это доверие к реальности, уважение к инструменту, или медиуму, который стоит между художником и этой реальностью (у танцора это тело, у художника — кисть; в данном случае — камера), и бескорыстная личная заинтересованность в результатах процесса. Плюс — «тайное» знание, передаваемое от поколения к поколению; его наличие подразумевается как у художника, так и у зрителя.
Только и всего.
Но у меня появляется подозрение: вдруг сегодня настоящее кино может появиться только там, где не собираются его делать?
![](/img/43-44/kommunalkaspb07.jpg)
Круг восьмой
С «традиционной» точки зрения хороший
документальный фильм должен или стать новаторской акцией с сущностным участием человека, или предъявить неординарное формальное качество. Словом, художнический эпатаж ценится больше, чем реальность. Тема практически не в счет — пусть этим занимается журналистика, социология, ктo угодно.
Но нет. Всё — частный случай. Приходит человек из совершенно другой области, и в результате его долгой, спокойной научной работы наши представления о документальном кино меняются.
Я спросил знакомую, много лет прожившую в коммунальной квартире, кто там главный персонаж. Она ответила не
думая: «Коммуналка».
Не вопрос. Антониони еще в
снял фильм о реке По. Примеров множество.
Но какой массив быта содержит фильм (без названия) про коммуналку! Кто еще так дотошно снимал унитаз, неработающий камин, трещины в потолке, тапки в прихожей, кривую дверь, окно во двор?
В традиционном документальном кино
все это превращается в знак времени, антураж, эмоциональный фон, метафорическую деталь и тому подобные условности.
То же зачастую происходит с руками, лицами и глазами людей — как не вспомнить Бодрийяра! Здесь же материальные элементы прорываются на первый, онтологический план и закрепляются в нем благодаря — нет, не длительности смонтированных кадров, а бесконечным повторам, рифмам и — странное дело —
отсутствию образности. Густая, тяжелая,
недоваренная каша реальности — есть
трудно, но насыщает.
Если смотреть все видеофрагменты подряд, «насквозь», незаметно оказываешься вовлеченным в систему организованных повторов, переходов и рифм — в конечном счете приходишь к тому самому развитию, которого, на первый взгляд, так не хватает в отдельных эпизодах. Разговоры становятся более подробными и открытыми, реже возникают захламленные
интерьеры, чаще, как бы невзначай, обнажаются человеческие качества.
Реализм документального фильма требует, чтобы все происходило в кадре, а не на словах. Но это не значит, что снимать
интервью вообще не стоит. Рассказанного события мы, естественно, не увидим, но в коммунальных эпизодах, как и в любых
других, есть облик и поведение рассказывающих. Возможно, для нашей навсегда утраченной веры в слово все это сделано слишком тонко (если вообще сделано), а элементы чистой телесности как-то
недостаточно обозначены, не «прописаны». И все же материал снят с каким-то минимальным «сдвигом» (оптика), и все, что должно быть в кадре, оказывается в нем.
И вот появляются эпизоды, в которых воспоминания идут не из головы, а от тела, от физического контакта с предметом. Намеченные линии вещей и людей
пересекаются. От того, что происходит здесь и сейчас, возникает достоверность субъективности:
воспоминание об окровавленном соседе, изрезанном «розочкой» (в момент,
когда Утехин сидит на том же месте, где
сидел тот);
тяжелая щетка для натирки пола, случайно найденная в кладовке;
велосипед, купленный у алкоголика
в Мартышкине;
вещь отсутствующая: во дворе росли два тополя, их теперь нет;
мальчик, который видит себя в перевернутом дисплее видеокамеры;
бабушка, зажигающая плиту, и т. п.
Я уже как-то говорил, что у людей, которые всерьез занимаются документальным кино, в бэкграунде, по-видимому,
должны быть серьезно нарушены отношения с реальностью. Вот они и выясняют эти отношения с разной степенью личного мужества. А тут появляется спокойный, мягкий, хорошо воспитанный специалист
по коммуникационной теории…
![](/img/43-44/kommunalkaspb08.jpg)
Круг девятый
В конечном счете, все зависит от того, что
здесь считать содержанием. Если это быт и нравы — один вопрос. Если люди — другой. Если коммуналка как таковая —
третий. Если старый Петербург — четвертый. А если утраченное время?
Марсель Пруст: «То, что мы называем реальностью, есть определенная связь между ощущениями и воспоминаниями,
окружающими нас в одно и то же мгновение, она не предполагает возможности какого-нибудь простого кинематографического видения, тем сильнее удаляющегося от истины, что подразумевает, буд-то одной реальностью и ограничивается.
Эта связь неповторима, и писатель обязан
найти ее, чтобы навеки связать два предела своей фразой».