Несостоявшийся роман


Начало этой истории — более чем обнадеживающее: осенью 1926 года двадцатилетний Даниил Иванович Ювачёв (Ювачёв-Хармс, как он к тому времени уже именовал себя в официальных бумагах) поступил на Высшие курсы искусствоведения при Институте истории искусств, на отделение театра и кинематографа, со специализацией на последнем.

Исследовательский Институт истории искусств, существующий и поныне, возник в 1912-м по инициативе (и на средства) искусствоведа и мецената графа Валериана Петровича Зубова, специалиста по петербургской архитектуре эпохи классицизма. Курсы при нём возникли в 1916 году. До своей эмиграции в 1925-м их (как и весь институт) продолжал возглавлять сам Зубов. В двадцатые Высшие курсы искусствоведения пользовались популярностью у непролетарской молодёжи, так как здесь закрывали глаза на «социальное происхождение», не в пример другим ленинградским вузам. Среди выпускников было немало писателей (в очень широком диапазоне — от Константина Вагинова до Ольги Бергольц): на курсах было словесное отделение (на котором преподавали Тынянов и Эйхенбаум) и они давали возможность получить альтернативное университетскому филологическое образование.

Однако Хармс предпочёл кинематограф. Почему?

Художник Виталий Константинов.
Иллюстрации к книге Seltsame Seiten (Berlin Verlag, 2009).

Прежде всего, у него были хорошие технические способности и устойчивый интерес к технике. Полтора года он (без увлечения и не без конфликтов) отучился в электротехникуме. Возможно, он рассчитывал использовать приобретённые знания в области искусства.

С другой стороны, кинематограф, который ещё недавно считался «развлечением для кухарок», вызывал в двадцатые годы живой интерес у представителей «левого», авангардного эстетического лагеря. Возможности, которые открывает киноплёнка, увлекали, в частности, идеологов «формальной школы», с которыми молодые обэриуты тесно общались в конце двадцатых (прежде всего необходимо вспомнить «Третью фабрику» Шкловского).

Отношение к кино писателей старшего поколения и более «правых» было различным. Михаил Кузмин (в чьём доме молодой Хармс был постоянным гостем) серьёзно интересовался немецким экспрессионистским кинематографом (отсылки к таким фильмам, как «Доктор Мабузе» и «Кабинет доктора Калигари», присутствуют в стихах Кузмина двадцатых годов). С другой стороны, Владислав Ходасевич, в ходе дискуссии о кинематографе, которая шла в 1926-м году в эмигрантских журналах, характеризует кинематограф как одну из форм «примитивного зрелища, потребность к которым широкие массы ощущали всегда». Он резко нападает на тех, кто видит в кинематографе «новый двигатель искусства», явно метя в Шкловского.

Что до Хармса, то его принадлежность к левому художественному лагерю, видимо, определяла поначалу и его взгляд на возможности и перспективы кино.

На отделении театра и кинематографа преподавались следующие предметы: на первом курсе — теория драмы, история мирового и русского театра, введение в кинематографию, на старших — основы режиссуры, обзор современных театральных течений, общий курс кинотехники, технические основы кинематографа, современное кино (Чаплин, Гриффит, Сесиль де Милль, Фербенкс, немецкий экспрессионизм и прочее). Среди преподавателей были В.Н. Соловьёв, П.А. Каменецкий, К.Н. Державин, Л.З. Трауберг. Курс был рассчитан на четыре года, из которых Хармс проучился всего несколько месяцев. Тем не менее именно в институтский период завязались многие знакомства, важные для его деятельности в последующий обэриутский период.

Художник Виталий Константинов.
Иллюстрации к книге Seltsame Seiten (Berlin Verlag, 2009).

Среди них — однокурсники Хармса Клементий Минц и Александр Разумовский, которые стали участниками ОБЭРИУ и со своим фильмом «Мясорубка» приняли участие в знаменитом вечере «Три левых часа», состоявшемся, как известно, в Доме Печати (Шуваловский дворец, ныне Дом дружбы на Фонтанке) 24 января 1928 года.

На вечере прозвучало «Вечернее размышление о путях кино», написанное Разумовским, но зачитанное Минцем, одетым, в соответствии с обэриутской остраняющей эстетикой, в шлёпанцы и халат:

Кино как принципиально-самостоятельного искусства до сего времени не было. Были наслоения старых «искусств» и, в лучшем случае, отдельные робкие попытки наметить новые тропинки в поисках настоящего языка кино. Так было…

Теперь для кино настало время обрести своё настоящее лицо, найти собственные средства и свой, действительно свой язык. «Открыть» грядущую кинематографию никто не в силах, и мы сейчас тоже не обещаем этого сделать. За людей это сделает время.

Но экспериментировать, искать пути к новому кино и утверждать какие-то художественные ступени — долг каждого честного кинематографиста. И мы это делаем.

Затем был показан фильм Минца и Разумовского «Мясорубка № 1», который должен был положить начало циклу антивоенных фильмов.

Однако вскоре киносекция ОБЭРИУ распалась. Минц был приглашён на работу в «Ленфильм». Впоследствии он приобрёл известность как киносценарист. Из шестнадцати фильмов, снятых за полвека по его сценариям, самый известный — «Укротительница тигров» (1954). Разумовский писал сценарии научно-документальных и учебных фильмов, работал в детской литературе, однако наибольший успех имела его пьеса «Полководец Суворов» (1939), написанная в соавторстве с другим бывшим обэриутом — поэтом Игорем Бахтеревым.

Сюжет «Мясорубки» дадим в изложении Минца:

…Бесконечные товарные поезда с солдатами — на фронт. Они ехали так долго, что публика потеряла терпение и стала кричать: «Когда же они приедут, чёрт возьми?!» Но поезда с солдатами всё ехали и ехали. В зрительном зале стали свистеть.

Но как только события стали развиваться на театре военных действий — во время сражений, кинематографические кадры стали всё короче и короче, в этой кошмарной батальной мясорубке превращаясь в «фарш» из мелькающих кусочков плёнки. Тишина. Пейзаж — вместо паузы. И снова поехали нескончаемые товарные поезда с солдатами! …

Так или иначе, фильм сохранился и своё небольшое место в истории кинематографа занимает.

Художник Виталий Константинов.
Иллюстрации к книге Seltsame Seiten (Berlin Verlag, 2009).

Другое дело, что Хармсу всё это к концу десятилетия было уже не слишком интересно. Кино к тому времени более не занимало значительного места в его внутреннем мире — в отличие от театра. Попытки создать новую драматургию и новый тип театрального представления продолжаются до 1930 года, когда обэриуты в большинстве своём лишились возможности не только печататься, но и публично выступать, кроме как в качестве детских писателей. В 1934 году в «Разговорах» Л. Липавского зафиксировано признание Хармса в том, что его неосуществлённая мечта — собственный театр. При этом современную ему театральную практику, и «правую», и «левую» Хармс категорически отвергал. Но кинематограф он отвергал уже в принципе, по определению. В эти годы Хармс любил вести таблицы, в которых делил все явления мира на близкие ему, любимые — и нелюбимые, враждебные. Кино присутствует в одной из таблиц во второй графе. Забегая вперёд, скажем, что эта отчуждённость оказалась отчасти и посмертной. Единственная область, в которой наследие Хармса глубоко востребовано — это анимационное кино.

Конечно, отдельные соприкосновения с кинематографическим миром у него бывали до конца жизни; связаны они были главным образом с личными отношениями. Так, Клавдия Пугачёва, актриса ТЮЗа, которая была предметом краткого платонического увлечения писателя в конце 1933 года и в письмах к которой Хармс высказывает многие свои эстетические идеи, сыграла главную роль в фильме «Остров сокровищ» (1937).

С чем же связано изменение отношения Хармса к кино? Во-первых, он уже к 1927—1928 годам осознал свою чуждость той инструментально-рационалистической, технократической модели «левого искусства», которая господствовала в двадцатые и нашла своё выражение в эстетике ЛЕФа и Левого центра конструктивистов. К 1933 году он вообще перестал рассматривать свою творческую практику, как «левую» разновидность авангарда. Поэтому и общее для левых писателей отношение к кинематографу более не вызывало у него сочувствия. С другой стороны, хармсовские бытовые «перформансы» предусматривают сиюминутный диалог со зрителем, его непосредственную вовлечённость, а кино такой возможности дать не могло.

Художник Виталий Константинов.
Иллюстрации к книге Seltsame Seiten (Berlin Verlag, 2009).

И всё-таки совсем влияние немого кино двадцатых на хармсовскую эстетику исключить нельзя. В первую очередь это влияние тогдашней комедии с её стремлением обыграть абсурдные, бессмысленные действия. Есть даже конкретный комический актёр того времени, к которому, возможно, восходит хармсовская житейская и литературная «маска». Это — Бастер Китон, комик без улыбки. Битва китоновского героя с «упрямыми машинами», отказывающимися подчиняться его воле, тоже корреспондирует с хармсовским культом бессмысленных машин и механизмов. Наконец, даже в биографии Китона, который в трёхлетнем возрасте был унесён из дома смерчем, но уцелел, есть черты, напоминающие хармсовские рассказы.

Может быть, роман Хармса с кино был не столько несостоявшимся, сколько тайным — по крайней мере, на этапе становления его индивидуальности.


Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: