Чтобы блестело
23 июня в петербургском Доме кино Михаил Трофименков и Марина Кронидова в рамках программы «Возвращение в Ленинград» покажут «Нирвану» Игоря Волошина. О попытке соединить киберпанк и наркодраму писала Татьяна Алёшичева в 37/38 номере «Сеанса».
СЕАНС – 37/38
Фильм с первых кадров пытается подкупить эпатажной формой: фантастический грим концентрирует на себе все внимание зрителя. Но эта превалирующая форма не в ладах с содержанием. Ни завязанный на быт сюжет, ни реализм диалогов не рифмуются с условностью грима и костюмов. Деловитая медсестра (Ольга Сутулова) ходит к пациентам с классическим докторским чемоданчиком, болтает о прозаичных вещах: лекарства, уколы, «а вы мне за прошлый раз четыреста рублей должны». Но разодета в опереточную парчу, поверх которой сверкает какая-то конская сбруя, а лицо раскрашено под космического пришельца. Никакие эпитеты тут не будут преувеличением: этот балаган не вяжется ни с характером героини, ни с суровой прямотой клинициста, прописанной в репликах. Так же выглядит пациентка — смотреть на легендарную Татьяну Самойлову с подклеенными огромными ресницами просто неловко. Другие фигуранты этого костюмированного шоу тоже соревнуются, у кого нелепее абсурдная раскраска. Налицо дичайшая контаминация стилистически несовместимых сред: полуромантический, получернушный сюжет в марсианской экипировке.
Идея сделать из Петербурга фактуру для киберпанка давно напрашивалась.
Но дело не только в нелепом бряцании антуражем, но и в спекуляции киношной генеалогией. «Нирвана» подражает фильмам, которые принято называть культовыми. Вроде «Бархатной золотой шахты» Тодда Хэйнса, взявшей за образец глэм-рок 70-х, «Юбилея» Дерека Джармена, где елизаветинская эпоха изобретательно зарифмована с постапокалиптическим панком по признаку театральности, «Голода» Тони Скотта, в котором андрогинные Дэвид Боуи и Катрин Денев сыграли под музыку 80-х вампиров с прическами поп-звезд. Вспоминается и трэшевое творение Славы Цукермана «Жидкое небо» с его фантастической фактурой, органично вписанной в героиновый Нью-Йорк. Генеалогия довольно почетная, но структурно «Нирвана» наследует скорее местной классике, а точнее — «Ассе». Которая тоже была бы просто нежнейшей мелодрамой с убийством, этакой «историей любви и кинжала», если бы не использовала внешние маркеры молодежных неформальных тусовок. Хотя у Соловьева работали консультанты из тех же тусовок, а снимал он звезд прямиком из этой среды, инаковость, фантастичность этого мира осталась для него непроходимой территорией. Диковатые рокеры и фриковатые художники на поверку так и выглядят у него чужеродными элементами, неведомыми зверюшками, невесть как попавшими в кадр. Взлохмаченный Цой приходил ниоткуда и исчезал в никуда, смешная серьга в пакетике богемного Африки смотрелась трогательной глупостью. А все, что Соловьеву было нужно от этих «других», — их непосредственность, дикость, естественность — в конечном счете так и не конвертировалось в подлинность. Но он хотя бы попытался как-то осмыслить субкультуру. Волошин же приделал к любовной истории всю эту атрибутику почем зря — просто чтобы блестела. Отсюда диссонанс фактуры и всего остального.
Ему нужны от субкультуры только внешние признаки, отстраненность от какой бы то ни было реальности, и он с готовностью совмещает несовместимое. Выходит эклектика. Но надуманность и театральность визуального ряда вступает в противоречие с естественной харизмой молодых актеров. У фильма отличный актерский ансамбль: хороши и Михаил Евланов (Ларусс), и обаятельная Мария Шалаева (Вэл), и Артур Смолянинов (Мертвый). Но их непосредственность наталкивается на искусственность: раскрашенные лица актеров сбивают с толку, отвлекают.
Питерская мифология как никакая другая располагает к подобной фантастике.
Очевидно, нарочитая декоративность должна была сыграть какую-то важную, смыслообразующую роль. И роль эта просматривается, но только на уровне идеи. Идея сделать из Петербурга фактуру для киберпанка давно напрашивалась. Здесь даже не нужно строить декораций, достаточно правильно поставить свет.
Тихий Orwell пролетел
Футуристическая, «паропанковая» конструкция Большеохтинского моста, мрачные подворотни с мерцающими от сырости стенами, огромные коммуналки, похожие на пещеры, высокие потолки и неоновое сияние за окнами. Квадрат двора-колодца, дающий безупречно красивый кадр при съемке сверху, особенно когда туда въезжает блестящий мотоцикл. Ридли Скотт оценил бы. Эта среда всегда выглядит чужеродной, неуютной и враждебной, но персонажи киберпанка существуют в ней, как в утробе. Питерская мифология как никакая другая располагает к подобной фантастике. Питер — город, о котором в фильме говорят: «он на костях стоит, там дубак страшный, и сны мрачные снятся» — вот готовая фактура для русского киберпанка. Игорь Волошин, правда, не посчитал ее готовой и, как водится, в честь «Бегущего по лезвию» и прочей классики жанра, слегка раскрасил и подрихтовал, а местами и вовсе поставил картонные задники. Но задумано было отлично — в этом городе любая темная лестница поджидает героев Уильяма Гибсона, а реальность искривляется, как у Филиппа Дика, ее давно населяют вполне фантастические и отчасти инфернальные типы.
И если бы фильмы можно было судить по намерениям и оценивать на уровне идеи, не перехвалить было бы волошинский замысел — потому что он первый догадался. Но догадаться было только половиной дела. Реализовать удачный замысел, не ударившись в стилевой разнобой, оказалось сложнее.
Читайте также
-
Мы идем в тишине — «Падение империи» Алекса Гарленда
-
Под тенью умерших в саду — «Белое пластиковое небо» Баноцки и Сабо
-
«Я — капитан» Маттео Гарроне — Песни радости и счастья
-
Кто есть Америка? — «Нежный восток» Шона Прайса Уильямса
-
Это норма — «Герой наших снов» Кристоффера Боргли
-
Анти-Франкенштейн, который смеется — «Бедные-несчастные» Йоргоса Лантимоса