Два дня хорошей жизни
Завершились съемки фильма Татьяны Рахмановой «Хорошая жизнь», вольной экранизации «Голубой чашки» Аркадия Гайдара. Публикуем репортаж из петербургского пригорода — о последних съемочных днях рассказывает Александра Кузнецова, а о трудностях работы над легендарной и таинственной повестью — режиссер фильма.
День первый
Восемь утра, летняя морось, сбор у Московской, курс на юго-запад от Петербурга. Прежде всего и прежде других увидела в толпе знакомую шляпу; из-под ее бурых полей ежесекундно поглядывал на часы Владимир Пляцковский. «Ваша профессия называется «директор фильма»?» — «Сегодня это называют «локейшн менеджер». Где все? Где автобус?» Но бригада молодых специалистов собирается вовремя, значит, вместо ковбойский переглядок (а образ велел), можно и байки потравить, и кофе допить, и планы обсудить. Для съемочной команды путь в полтора часа пролетит мгновенно — все просто уснут под укачивание и кряхтение чуть изношенного, но крепкого минивэна. Пока водитель, похожий на Иваныча из «Дальнобойщиков», будет мерно крутить баранку до Гостилиц.
Экранизировать не букву, а дух произведения
Гостилицы — место реликтовое. Намоленное в одну эпоху и проклятое в другую, оживленное в одной своей части и покинутое в соседней; этот пригород Петербурга старше него по меньшей мере на двести лет. Точно не знаю, сколько дней было отведено этой локации для съемок, но в мой приезд мы обогнули и знаменитую усадьбу-руины, и живописный рядок озер, а вместо этого — припарковались у леса.
С виду обычный такой лес, богатый и летний, но все же: трава да цветочки, река серебрится. «Наверняка можно было найти что-подобное и где-то поближе» — подумала я. И ошиблась. Все же история Гостилиц, тонущая в свежей зелени еще одного лета, пока не готова совсем уйти под землю. И среди плотного настила то тут, то там выглядывают обломки вековых построек. На этих горбатых мостиках, забытых водных перекрытиях и в запущенных беседках и проходят съемки фильма.
Команда у картины небольшая, что, как мне кажется, ей только на пользу. Несмотря на необъятные просторы, история все же камерная. Отец и сын (у Гайдара — дочь), понарошку обидевшись на маму, «уходят» из дома, бродяжничают один день в окрестностях деревни, веселятся, проводят время вдвоем. До расстановки всего оборудования команда балагурит вслед за персонажами: режиссер со звукорежиссером свистят через травинки, оператор со вторым режиссером болтают ногами, сидя на бетонной перегородке, директор просвещает художников в истории местных мифов. Я получаю в дар хачапури и сладкий чай и с ними наперевес слоняюсь бездельницей — почти забытое чувство после вечных цейтнотов в редакции.
Нас интересует драматургия состояния
Но как только площадка будет подготовлена, утренняя ленность из всех тут же испарится. Все заговорят на своих языках. Звукооператоры на звукооператорском: «Вов, ну надо перезаписать. Я улитку-то и не услышал» — «Да она еле говорит» — «Ты муравьев там лучше попроси заткнуться». Гримеры на гримерском: «Срочно! Мишу взлохматить. Кирилла причесать». Второй режиссер на второрежиссерском: «Чайка-***, не могла в дубле так красиво пролететь?».
Энергию этой производственной полифонии придает первый ассистент режиссера — Алла Тяглова. Миниатюрная хлебосольная женщина с детским, чуть хриплым голосом, на ходу выдумывающая слова («годзяво», например, значит и «готово», и «пригодный»). Прибывшая на площадку с домашним хлебом и домашним же паштетом, она будет дирижировать всеми с легкостью виртуоза. Ни намека на усталость, ни плохого настроения, — потому что если поплывет она, то посыпется и вся команда. Кажется, когда все без всякой надежды ждали от облачного снулого дня необходимых солнца и ветра, именно Алла с кем-то там смогла обо всем договориться.
Хочется существовать внутри мира. Он ведь уже есть и уже тебе готов многое дать
Оператор фильма, Алишер Хамидходжаев, создает точку опоры для всего съемочного процесса. Что бы не происходило вокруг, когда нужно снимать — все это не только услышат, но и почувствуют от него. Наша Л. Ю., сделавшая с Алишером три картины, заметила про него: «Этот внушительных размеров мужчина во время съемок превращается в большую кошку на мягких лапах». Оказалось, и правда. Отдав девочке-хлопушке отмашку — «Давай, мать» — он будто просто исчезает. Фокус: раз, и остаются только пространство и актеры. В этот день произойдет важное — откроется крупный план актера. «Как это все-таки удивительно. Вот сбрасывают машину с обрыва, и собирается вся съемочная группа, все начинают снимать. Но когда ты находишь крупный план героя, это ведь намного важнее! А никто не бежит к экранчикам посмотреть на это» — сетует Алишер Султанович. Но уверена, зритель увидит все.
Автор картины, Татьяна Рахманова, на съемках существует будто помимо и поверх происходящего. Аккуратно скользит между техникой и коллегами, редко делает на площадке замечания, но следит за всем сосредоточенно. Кажется, она уже монтирует кино. Уже после рабочего дня, когда Татьяне удалось отойти от режиссерского монитора, а мне сменить записную книжку на диктофон, мы и смогли поговорить.
Со съемок вашего дебюта «Королевство» прошло около трех лет. Было страшно приступать ко второй картине?
Татьяна Рахманова: «Живое кино — такое определение»
Да, очень. Режиссура — это ведь мускулатура, которую нужно тренировать. А когда возвращаешься на съемки спустя несколько лет, то кажется, что все забыто. Три года — это долго. Еще есть так называемая «проблема второго фильма», он вроде как всегда хуже, чем первый. Дебюты авторы готовят долгое время, и «Королевство», конечно, выигрывает в предподготовке.
Почему вы выбрали для экранизации «Голубую чашку»? Что вам напомнило об этом рассказе?
После первого фильма поняла, что следующий обязательно станет экранизацией. Я много лет работала в театре как драматург, и создание инсценировки самая понятная для меня работа. Нужна была только основа: помимо того, что это должна была быть хорошая литература, я искала в ней еще и современность. Перебирала, перебирала и вспомнила этот рассказ.
В 1965 году Майя Маркова и Виктор Храмов сняли славную и довольно буквальную экранизацию. Кажется, они не упустили ни одну реплику и ни одну ремарку из рассказа. Как вы работали с первоисточником? Что важно было сохранить, а от чего можно было безболезненно отказаться?
Я убеждена, что нужно экранизировать не букву, а дух произведения. Какое главное ощущение вызывает «Голубая чашка»? Мне показалось, что это одновременно ощущение солнечного дня и тревоги. В рассказе все время возникает внезапное беспокойство: выстрелы за полем, вдруг рядом падает солдат — идут учения. Тебя постоянно вытаскивают из-под солнца, не дают им насладиться. По-моему, это очень актуальное состояние: все нормально, нормально, а потом раз, ты вздрогнул и проснулся.
К тому же, и для меня, и для Алишера всегда важны контрапункты — и содержательные, и формальные. Поэтому «Голубая чашка» оказалась очень подходящей.
Подумать сегодня о теме силы, слабости, нежности, хрупкости
«Хорошая жизнь» — это детско-юношеское кино?
Можно сказать и так. Но хорошее детское кино — оно ведь для всех.
Сейчас, на этапе съемок, у вас есть понимание, какой темп и ритм будут у фильма? В «Королевстве», несмотря на высокую событийность, многое снято длинными планами. Есть ли у вас с Алишером Султановичем какая-то договоренность на этот счет?
Дело не в длине плана, а в герое. Ты за ним идешь. Алишер снимает, пока что-то интересно снимать, когда неинтересно — выключаем. Где энергия — там мы. Нужно просто внимательно относиться к тому, что вокруг тебя, входить в пространство и обживать его, а не ломать и переделывать под себя. Хочется существовать внутри мира. Он ведь уже есть и уже тебе готов многое дать.
И где же та грань — когда ты сам создаешь художественное пространство, а когда впускаешь в него дыхание реального мира?
Конечно, это вопрос, не имеющий однозначного ответа. Ну вот, например, работа с актерами. На роль мальчика у нас был долгий кастинг. Есть твое видение произведения, а есть то огромное количество актеров, от каждого из которых может зависеть вся картина в целом. Дело не только в исполнении, но и в органике человека. Миша, которого мы утвердили, от природы очень наблюдательный. С этой его чертой нам и пришлось работать. Он чаще будет в чем-то разбираться, задавать вопросы, смотреть на мир, нежели куда-то мчаться сломя голову. Несмотря на то, что и мальчишеского азарта в нем предостаточно.
Можно сказать, это и есть контрапункт в характере персонажа? Насколько помню, в рассказе оба героя — и отец, и дочь (у вас сын) — довольно ровные. Они скорее ведомы этим приключением, нежели сочиняют его.
В рассказе фабула вялая. «Голубая чашка» — это проза, а не сценический и не кинотекст. Это даже больше похоже на стихотворение. Когда начинаешь инсценировать и думать над адаптацией прозы, то первой задачей становится превратить все в действие. Первые версии сценария были очень пейзажными, потому что и вправду хочется идти за ним — он прекрасный, солнечный, увлекательный.
Управиться с пейзажем — действительно не очевидная задача.
Да, часто люди в таких фильмах становятся чем-то прикладным к пейзажу. Они начинают собой отождествлять глаголы: ходят, бегают, прыгают, купаются, — осваивают место и только. Но это неправильно. Как и в первом фильме, я не гонюсь за сюжетом или за причинно-следственными связями. Но нас интересует драматургия состояния. В кадре с пейзажем нужно искать баланс, чтобы природа не перекрыла собою все.
День второй
Восемь утра, проливной дождь, сбор у Московской, курс на юг от Петербурга. Не столько по необходимости, сколько по неопытности отправилась и на второй день съемок; впрочем, ничуть не пожалела. Под рокот капель все в автобусе уснули еще быстрее, и путь в те же полтора часа пролетел еще незаметнее. Но скоро пришлось столкнуться и с обратной стороной этого убаюкивающего звука — ливень размыл песчано-глиняные дороги Борницких карьеров, где нам и предстояло провести новый съемочный день.
Хотелось сделать легкую картину, картину про счастье
Выбирая из трех чаш карьера (две из которых заполнены изумрудной водой), мы отправились, конечно, к третьей — производственной. Камни, огромные шумные большегрузы (точь-в-точь мальчуковые игрушки), озерцо с вязкими островами суши. Художникам по костюмам пришлось выдумывать для самых неподготовленных (то есть для себя самих и для меня) непромокаемые сапоги. Наши кроссовки они просто обклеили двумя слоями пупырок и черным скотчем — выглядело стильно, ощущалось терапевтично.
Самым счастливым человеком на съемках был не маленький актер Миша и даже не кто-то из съемочной команды, а главный инженер карьера Олег. Как все мы с блестящими глазами смотрели на грандиозную спецтехнику, так и он с детским восторгом смотрел на съемочный процесс. Этот съемочный день подарил фильму россыпь неожиданных актерских работ: в кадре вы увидите не только чуть смущенных водителей, работающих в карьере, но и уже знакомые лица — актеров из «Королевства».
Смотря на эти огромные фуры и грузовозы, начинаю понимать, зачем малютку Свету из гайдаровского рассказа вы заменили на мальчика Диму. И все же — почему вернулись к первым версиям рассказа, где вместо дочери сын?
Я понимаю, почему у Гайдара были отец и дочка, это более выразительно для истории. Но, как я и сказала, в рассказе важна была современность. Для меня это история про путешествие мужчин, про взросление, про дорогу длиною в жизнь, пройденную за один день. Конечно, для роуд-муви это давно общее место, но интересно подумать сегодня о теме силы, слабости, нежности, хрупкости в мужчинах. Как это все собирается в мальчике во время его взросления.
В одном эпизоде у нас начинается вестерн. Потому что нет ничего более мужского и детского, чем нарядиться в шляпы и скакать на лошадях. Куда они все время едут? Зачем? … Непонятно, но так весело. Сторожа полей у нас играет Александр Мосин. С ним в этом образе произошла какая-то удивительная трансформация. Он же все время играет бандитов, и я все думала, как у него получится встроиться в наш фильм. У Балабанова, например, он всегда читал текст, будто тот отчужден от его героя, всегда был зазор между персонажем и текстом. Но вот он приехал к нам и присвоил себе ковбойский образ моментально. «Может быть, — говорю я ему скромно, — мы почитаем реплики?» — «Да я все знаю». Приезжаем на площадку, садится на коня, начинает говорить и… совершенная органика. Он был гармоничен от начала до конца, мы на него смотрели в изумлении. При этом Саша не выглядел страшным, хотя в фильмах Балабанова он по-настоящему пугающий. А у нас получился такой человечный, добрый, бывалый ковбой — сторож полей.
Вся эта сгущенность мужской мощи легко разворачивается как детскость или как травма. В то же время хотелось сделать легкую картину, картину про счастье. Мы стараемся ее снимать веселой, свободной.
Только ради Мосина в этой роли готова купить билет на фильм уже сейчас. А роль мамы Маруси сведена к минимуму, как и в рассказе? Или и ее персонаж претерпел изменения?
Маруси действительно не так много на экране, но ее роль очень важна. Можно по-разному трактовать сюжетную линию с другом-летчиком в рассказе, с кем она болтала в саду и кого провожала на станцию. Кто-то считывает это как любовную линию, потому что муж реагирует ревниво. Но мне кажется, эта история нам говорит не только об этом. Ее друг — военный летчик. Она могла узнать от него неприятные известия. И вместо того, чтобы сразу рассказывать о них семье, она дарит им еще один счастливый, беззаботный, летний день. День без страшных новостей. Кто бы сейчас отказался от такого подарка?
«Хорошая жизнь». Режиссер и сценарист — Татьяна Рахманова. Оператор-постановщик — Алишер Хамидходжаев. Художник-постановщик — Кирилл Шувалов. Продюсеры — Мария Маевская и Валерия Мостовая. Производство — СТВ Лаб.
