Канны-2018: Восток — только о любви
Burning. Реж. Ли Чхан Дон. 2018
Burning Ли Чхан Дона хочется перевести как «Гореть» (максимально широко — без указания на то, что горит и почему). Парень встречает девушку: Чжонсу — Хаэми. Он любит Фолкнера и мечтает стать писателем, она любит невидимую до поры аутичную кошку и мечтает о путешествиях. Одного свидания с Хаэми хватает, чтобы Чжонсу взял на себя почетную миссию — кормить домашнего питомца во время ее отъезда в Африку — ведь он человек, на которого можно положиться. Возвращается девушка не одна, а с новым другом — молодым состоятельным плейбоем, который в основном гоняет на спорт-каре и буржуазно варит пасту для тягостно-веселых вечеринок с друзьями. «Многовато у нас в Корее великих Гэтсби», — вздыхает Чжонсу и живет Жюлем при Джиме. А однажды взбалмошная Хаэми исчезает — как будто просто испаряется в пространстве, и будущий писатель начинает что-то подозревать.
Этот фильм, условно поставленный по рассказу Харуки Мураками, чем-то может напомнить зрителю «Исчезновение» Джорджа Слёйзера (по крайней мере, мне напомнил), но от большинства смертельно серьезных триллеров его отличает подробно прописанный второй план. За каждым героем здесь — глубина мотиваций и четко ощутимый в деталях опыт. Одиночество Хаэми понимается тактильно — в ее квартире буквально не развернуться, а Чжонсу сам себя сковал обязательствами, которые не в силах выполнить. Его жизнь определяет энергия отсутствия: на месте каждого ушедшего человека (бросившей его в детстве матери, севшего в тюрьму отца, а после на месте Хаэми) остается черная дыра — мощное гравитационное поле разлуки. Ли Чхан Дон задает своим героям просторную сетку координат, и Burning может шагнуть буквально в любую сторону: стать любовным приключением или легкой мелодрамой с магнетизирующими даже измученный каннский глаз сценами, социографическим экзерсисом о плохих людях на «порше» или даже фильмом о становлении писателя, но до самого финала умудряется сохранить энергию загадки, которая заставляет переворачивать страницы хорошей книги.
«Асако 1 и 2». Реж. Рюсукэ Хамагути. 2018
Сюжет Burning отчасти двигает кошка. Похожую сюжетную функцию — соединять сердца — выполняет котик и в другом азиатском участнике конкурса, японском лирическом феномене «Асако 1 и 2» Рюсукэ Хамагути, где очень милая девушка влюбляется по очереди в двух почти идентичных внешне парней (только не надо шутить, что все японцы на одно лицо — девушке не до смеха). Один — ловелас и романтичная стрекоза (становится супермоделью), другой — маркетолог, специализирующийся на продвижении саке. Чтобы оттенить (а точнее подсветить) эту изящную головоломку для девичьего сердца дополнительными смыслами, на каннском пляже показали «Головокружение» Хичкока. И то правда: так же, как Burning напоминает о классическом «Исчезновении», «Асако» нет-нет, а укажет на сердечные муки Джеймса Стюарта, трепещущего перед тайной удвоения Ким Новак.
«Длинный день превращается в ночь». Реж. Би Ган. 2018
Любовь туманит разум и обращается сердцу, которое бьется помимо всякой логики — показанный в «Особом взгляде» «Длинный день превращается в ночь» китайца Би Гана выбил бы дух даже из такого опытного детектива, как хичкоковский Скотти. Перед показом этого «карваевского» (в хорошем смысле этого слова) фильма публике выдали стереоочки, но в первых же титрах попросили их снять. Это не 3D-фильм. Как не 3D? Я ведь уже протер очки салфеткой. Первые 70 минут вернувшийся в родной город, чтобы отыскать возлюбленную главный герой ни в каком 3D не нуждается, нам прихотливо морочат голову без всяких технических новшеств. Иллюзия объема пригодится позже: примерно на втором часу (в каннской программе 2018 года превалируют фильмы от 120 минут и больше) протагонист заходит в кинотеатр, чтобы посмотреть трехмерный фильм и засыпает. Кажется, засыпают вместе с ним и зрители. Кино часто пытается освоить логику сна, но тому, как передает ощущение сновидения фильм Би Гана, мог бы позавидовать и Дэвид Линч. Час с лишним его герой бродит по разумному, но в то же время неизведанному пространству, непонятному и в то же время не требующему объяснения. Единственной логикой становится логика перемещений камеры: часть сновидения снята одним планом, и за эту условную связностью зритель хватается до самого пробуждения — пока не пойдут титры.
«Пепел — самый чистый белый». Реж. Цзя Чжанке. 2018
Любовь — это крах. Свет включается, и ничего нет. О разрушенной, пепельной утопии любви говорит Цзя Чжанке, который упивается движением времени в своей эпической фреске «Пепел — самый чистый белый». Это самая масштабная на данный момент и затратная его работа. Действие вбирает в себя двадцать лет китайских перемен в начале XXI века: меняются мобильные телефоны, бегут вперед скоростные поезда, строятся города, время уносит всё, но не меняет ничего. В центре фильма — женщина (Чжао Тао) и мужчина (Ляо Фань). Она его любит, он ею пользуется. Конфликт традиционный — представимый в рамках вечернего слота канала «Россия» — и, тем не менее, гипнотизирующий. 150 минут режиссер нащупывает безнадежность человека и ждет чуда, которое дарит сама материя кино — некоторые эпизоды нового фильма Цзя Чжанке хочется смотреть на вечном повторе: знакомство в электричке, драка саперными лопатками, дискотека под YMCA, бальные танцы на похоронах. Когда у режиссера есть сердце, все движется любовью, и море желтое, витийствуя, шумит, и с тяжким грохотом подходит к изголовью.
