Константин Хабенский — В поисках невозможного
СЕАНС – 17/18
Молодой актер предъявляет миру сначала свою молодость и немного умения. Оно либо умножается, либо теряется с годами. Бывает, что мастерство гораздо взрослее своего обладателя. Но бывает и так, что мастерства не замечаешь, потому что молодость приготавливает нечто куда более редкое. Чувство. Не обыкновенная способность чувствовать, которая с юношеской щедростью тратится на сцене. Не страсть, рвущаяся в клочки. А то чувство, которого до того много и так оно остро, что кажется отклонением от нормы. Оно поглощает собой характер, форму и притягивает как магнит. Оно искренне, щедро и потому неотразимо.
В «Войцеке» Георга Бюхнера есть персонаж второго плана, друг главного героя. Единственный человек, понимающий Войцека. По знаменитой своей мрачностью пьесе Юрий Бутусов поставил в Театре имени Ленсовета спектакль, где этот персонаж, именуемый дурачком Карлом, становится Хором. В античные времена такому персонажу доверялось самое главное — чувства автора. Им не было места в фабуле, но ужас и скорбь, страх и негодование звучали в песнях Хора. Они вновь зазвучали в современном спектакле. Случайный свидетель, бездомный бродяжка, мальчик с широко раскрытыми глазами был переводчиком, рассказчиком, толкователем.
Хабенский как будто возвращал Гамлету подростковое сознание.
Хор в исполнении Константина Хабенского проигрывал сюжет на своем языке. Пантомимой переживаний Пьеро и воплями балаганного зазывалы. В финале он кричал: «Замечательное убийство!» — и слышавшие его чувствовали, как невеселы унижение и обманутая любовь. Мешковина на теле и наголо остриженная голова, ловкость акробата, мимика паяца и истошные крики, реплики, обращаемые прямо в зал, напомнили о шекспировском Шуте из «Короля Лира». Но было в Хоре нечто особое, требующее цитаты из другой пьесы Шекспира; «сердце тигра в женской оболочке». Тут же, у Хора — сердце ребенка в существе с мужественным голосом и недюжинной силой духа. Трагический герой в инфантильном юноше. Хабенский как будто возвращал Гамлету подростковое сознание.
Его империя — школьная декорация, хотя его Рим встает из гробов.
Не случайно имя Гамлета так и просится всякий раз, как заходит речь о персонажах этого актера. Его роли — случаи гамлетизма. Этих ролей немного пока. Точнее — три большие и пара пустяшных выходов. Большие же — Владимир («В ожидании Годо»), Карл в «Войцеке» и Калигула. Особенности режиссуры Бутусова, постановщика этих спектаклей, таковы, что знакомые темы выбиты из своих классических интеллектуальных рам. Они разыграны в жанре клоунады чувствительными гамлетами. Их общее настроение — «смейся, паяц, над разбитой любовью», этакий пародийный парафраз мировой скорби. Над упомянутой музыкальной мелодрамой их поднимают бытийные сюжеты и другая, своя скорбь, экспрессионистская. Гамлетовский комплекс по Бутусову — это миросозерцание в четырех темпераментах, и самый меланхоличный у Хабенского. Общая роль поколения поделена на четыре части, Хабенскому достался «поиск невозможного».
О Константине Хабенском
Или поиск счастья, луны и бессмертия, как выражается его другой театральный герой, римский император Калигула. Выбираясь из диалогической чащи Альбера Камю, из экзистенциалистских тезисов для театра, режиссер все-таки заблудился. Одно он нашел — монодраму. Его «Калигула» — спектакль для солиста. Гамлетовский нерв пронизывает тяжеловесную клоунаду постановки. Калигула Хабенского — ребенок или безумец, что одно и то же, и что есть в нем в равных частях. «Как больно, как горько становиться человеком», — признается этот юноша с тоской в голосе.
Гамлет Хабенского наказан за свое отчаяние бессмертием.
Его империя — школьная декорация, хотя его Рим встает из гробов. Калигула устраивает гром отчаяния на фоне серебряной фольги. Когда он забавляется с шестом, он подражает канатоходцу, который добивается равновесия, идя высоко над землей. Да и сам этот то ли огромный шест, то ли труба архангела — реквизит свой, домашний. Из первого спектакля Бутусова «В ожидании Годо», где по кругу цирковой арены бежали с бревном, похожим на хвост ракеты, Владимир и Эстрагон.
В «Калигуле» очередному мальчику-Гамлету предоставлены любимые игрушки: шлем, меч, чтобы дитя играло в императора. Гонг, чтобы регулировать приливы и отливы развлечений. Костюм для танца, чтобы изобразить «короля-солнце». Синий парик для игры в луну и желтые розы, чтобы задушить их ядовитым ароматом возлюбленную. Весь мир у его ног, но Калигула мечется от реальности к воображению. В первой Калигула убивает людей, во втором — себя. То и другое повторяется многократно, не принося желанного конца, смерти, ни его живым игрушкам, то есть всему миру, ни ему самому. Гамлет Хабенского наказан за свое отчаяние бессмертием. Это травестия трагедии, изображенная как бег по кругу, по кольцу арены, и, спотыкаясь и падая, герой только мучается, но не исцеляет душу. Потому-то несчастный Калигула, нервный, но не неврастеник, одержимый трансцендентальной тошнотой, забитый патрициями и плебеями школьного Рима, поднимает голову и говорит, впиваясь не закрывающимися глазами в зал: «Я еще жив».
Чувство Гамлета этим актером далеко не израсходовано.
