7


…и с Бергманом более, чем с кем бы то ни было связано понятие экзистенциальной истории. Мне представляется это понятие совершенно абсурдным, потому что экзистенция, то есть бытийность, не предполагает наличия истории. Иными словами, Библия — Ветхий Завет, Новый Завет — это не собрание историй, это Откровение, Благая весть. Кино же — как жанр — из истории состоит, на истории зиждется. История состоит из подробностей, это ее главное свойство. Бытийность же стремится от подробностей избавиться. Бытийность всегда изъясняет главное. И Берг-ман в этом смысле справляется с задачами, почти неразрешимыми. Собственно, главная проблема в экзистенциальной драме — это проблема соединения бытийного экзистенциального пласта — с современной историей, которая сопротивляется этой бытийности. Проблема эта, на мой взгляд, не решена в «Источнике», не решена в «Молчании» — или не вполне решена там и там. В единственном фильме, в «Причастии», совершенно разрешена. Рассказ о таинстве причастия, данный в абсолютно вольной, личностной трактовке Бергмана, принимает форму истории, блистательно сделанной чисто драматургически. Эта вполне экзистенциальная тема замечательно соединена с темой чисто современной, с отношениями пастора со своей любовницей и со всеми теми претензиями, которые имеет надоевшая, не вполне любимая, усталая женщина к мужчине, с которым связана долгими отношениями. То, как это соединено, дает в результате замечательный образ, в котором есть все необходимые компоненты для экзистенциальной драмы. Есть первый пласт, чисто бытовой: убогая природа, лысая земля, некрасивый конец зимы, предельно аскетичная Швеция 60-го года. Вся гадость любовной драмы, типичной драмы 60-х годов двух опостылевших друг другу любовников, и вся высота Гефсиманского сада — через это весь смысл причастия.


Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: