Цивилизация сосновой иглы — «Зло не существует» Рюсукэ Хамагути
На природу можно выбраться и в кино. О новом фильме Рюсукэ Хамагути и о центральной идее, которая организует это обманчиво нескладное кино, пишет Олеся Новикова. Это ее первый текст для «Сеанса».
В лесной чаще недалеко от Токио есть свой Эдем. Его обитатели — люди и звери — живут в согласии с законами экосистемы, поддерживая гармонию. Место настолько привлекательно для слияния с бесконечным вечным, что даже странно, почему местные жители познакомились со звериным оскалом капитализма только в 2020-х, когда столичное агентство вознамерилось построить здесь «глэмпинг» на ковидные субсидии. Проект туристического комплекса грозит гидрологической безопасности региона, а вместе с ней и привычному жизненному укладу.
Диалог заинтересованных сторон — местных и приезжих — не задается: предприниматели из города никак не поймут, что на земле все взаимосвязано. «То, что делается наверху, влияет на всех, кто живет вниз по течению» — да, трюизм, но не тогда, когда речь идет о сточных водах. Из горных источников жители деревни черпают воду для лапши, в которую добавляют дикий васаби, что растет на местных склонах холмов. Прекрасное одновременно и целесообразно — ценным ресурсом здесь может стать даже найденное в поле фазанье перо. Посвятить приезжих в эти тонкости берется живущий с дочерью в лесной хижине разнорабочий Такуми. Свои будни он посвящает колке дров и перевозке родниковой воды для соседей, а по дороге из школы учит восьмилетнюю Хану различать деревья.
Взгляд зрителя тоже может быть приравнен к дикому растению или подстреленному животному
Освоение этих территорий на склонах гор Яцугатакэ началось после войны — тогда же и предки Такуми получили здесь землю в числе первых переселенцев. Коренными местные жители себя не считают, они такие же пришельцы, вторгшиеся в устоявшийся мир. Главное не статус коренного, а баланс: «Нарушьте его — и тогда все погибнет». Японцы как никто знают, насколько благодатна природа и насколько она разрушительна. Ее боятся и почитают, ее не покоряют, но к ней приспосабливаются, согласуют с ней свое существование. Концепция «гламурного кемпинга» идет вразрез не с мировоззрением даже, но с миропорядком.
Замерев, можно уберечь себя от беды
Обожествляющий природу синтоизм не терпит вмешательства в существующий порядок. По проекту глэмпинг должен раскинуться прямо на оленьей тропе, что опасно и для туристов, и для животных. «Куда же пойдут олени?», — спрашивает Такуми. «Найдут себе другое место», — равнодушно отвечает агент. Он не знает, что олень, не способный бежать, становится по-настоящему опасен. Но «чужеземец» не так уж отличается от «туземца» перед лицом силы, объединяющей всех людей (а может, и существ). Согласно синтоизму, мир совершенен. Как и человек в нем. Все взаимосвязано. И Хамагути отказывается от любых бинарных оппозиций: человек — фигура, вписанная в пейзаж. Взгляд зрителя тоже может быть приравнен к дикому растению или подстреленному животному, все мы — часть мира, где и существа, и вещи наделены духом.
Для Хамагути, привыкшего отталкиваться от искусства слова, «Зло не существует» — принципиально новый опыт. Полуторачасовая драма выросла из попытки сделать видео для концертных выступлений Эико Исибаси. Мелодия словно бы подчиняет себе скользящую по верхушкам деревьев камеру. Но медитативный звуковой ряд обманчив: изображение вырывается из-под власти музыки, в воздухе — напряжение. Зритель замирает в ожидании.
Пустотность в японской культуре возведена в эстетический принцип. Незаполненное пространство — в живописи и архитектуре; застывшие позы и лица-маски — в традиционном театре. Это искусство подтекста: недосказанность оставляет зазор для воображения. Немногословная японская поэзия — лишь рамка для стиха тишины, а классическая музыка — подготовка к восприятию покоя. По тому же принципу работает и кино Хамагути: мелодия резко обрывается, усиливая паузу и придавая ей значение. Остановка — важнейшее условие. Замерев, можно уберечь себя от беды. А еще — ощутить всю красоту застывшего мгновения.
Есть в японском языке понятие «массе буммей» или «цивилизация сосновой иглы». Оно означает умение видеть большую красоту в малом: наслаждаться сосновой хвоинкой вместо того, чтобы попытаться охватить взором целый лес. Из этого простого правила и рождается поэзия повседневности, ставшая художественным методом японской режиссуры. Возвращающийся к истокам своей культуры Хамагути напоминает: порой, чтобы хоть на время забыть о вселенском хаосе, нужно лишь остановиться и осмотреться вокруг.
Читайте также
-
Молчание вещей — «Пришелец» Ивана Соснина
-
Мой друг Фридрих Эрмлер — «Улыбнись!» Марианны Киреевой
-
Мы идем в тишине — «Падение империи» Алекса Гарленда
-
Под тенью умерших в саду — «Белое пластиковое небо» Баноцки и Сабо
-
«Я — капитан» Маттео Гарроне — Песни радости и счастья
-
Кто есть Америка? — «Нежный восток» Шона Прайса Уильямса