хроника

Кино-2015. Версия Андрея Карташова


Шагай, Совет! Реж. Дзига Вертов, 1926

 

? ? ?

Подведение итогов предполагает то, что мы закрываем отчётный период и остаёмся с чистым листом перед лицом будущего. Будущего же, как известно, не бывает.

В романе Мишеля Уэльбека «Покорность» автор рисует картину Франции после того, как к власти в ней демократическим путём приходит президент от мусульманской партии, в результате чего Республика, не меняя своей конституции и обойдясь без масштабного кровопролития, мутирует в общество иного типа, нежели привычно сейчас. Умозрительные построения Уэльбека выглядят довольно правдоподобно, пусть даже остаются спекуляцией. Кто скажет, что это невозможно, что это против логики прогресса? А возможно ли то, чтобы видной политической фигурой стал байкер по кличке Хирург? А как с логикой прогресса соотносятся казачьи патрули и православные депутаты с хоругвями спустя сто лет после социалистической революции?

Вся история, и в том числе история кино, состоит из «чёрных лебедей», и потому подведение итогов, к которому нас принуждает устройство информационного общества, имеет мало смысла. Раз в двенадцать месяцев мы набираем на своих ноутбуках строчку «в этом году стало окончательно понятно, что», а потом пытаемся придумать, что нам стало окончательно понятно. На самом деле — ничего, что в кино, что вне его. О многих шедеврах, которые были сняты в этом году, мы узнаем через десять, двадцать и больше лет. Подводя итоги сейчас, мы пытаемся волевым усилием сделать настоящее прошлым, как будто нам не терпится поскорее покончить с ним и попасть в будущее, но эта попытка обречена.

 

? ? ?

В 2015 году стало окончательно понятно только то, что он был ещё хуже, чем предыдущий год. Несмотря на это, мы продолжали писать про кино. Впрочем, то же самое можно было сказать и в 2014-м.

 

До свидания, мальчики. Реж. Михаил Калик, 1964

Кино

Лучшие фильмы года сняли Цзя Чжанкэ, Гай Мэддин и Апичатпонг Верасетакун. Пожалуй, ещё Гаспар Ноэ. Сюрпризов нет, в таком раскладе нет ничего удивительного. Среди этих четырёх фильмов нет ни одного пограничного явления: они сняты для большого экрана, разве что «Горы могут уйти» Цзя имеет какой-то смысл вне его. Лэптоп-революция изменила расстановку сил, но не стёрла границ между медиа, как казалось нам, детям Рутрекера. Характерно, кстати, что Апичатпонг и Мэддин занимаются и инсталляциями, но и «Кладбище великолепия», и «Запретная комната» далеки от contemporary art. Границу проводят даже отдельные авторы внутри собственного творчества. Я не очень понимал Апичатпонга до тех пор, пока не посмотрел «Кладбище великолепия» в кинотеатре (его прежние фильмы я видел с монитора): движение в его фильмах порой так трудно уловимо, что его не различить на маленьком экране, а с ритмом картин Джо вне сенсорной депривации тёмного зала очень просто разминуться. Это странно прозвучит, но по сути Апичатпонг работает так же, как Ноэ. Я смотрел «Любовь» в 2D и поэтому моё погружение в экран было не столь полным, как могло бы быть, но эффект был всё-таки достаточным. Разница между тайцем и французом только в том, что первый соблазняет зрителя и тот отдаётся фильму сам, а Ноэ нас связывает и принуждает вступить в сношения со своим произведением. Но принципиально техники любви от этого не изменяются.

 

Телевидение

«Я читала, что сериалы — это романы нашего времени» — говорит героиня Греты Гервиг в Mistress America Ноа Баумбаха. Это неправда, но отчасти сериалы стали Голливудом нашего времени — по крайней мере с социокультурной точки зрения: никто не ходит в кино каждый вечер, но многие каждый вечер проводят перед телевизором. Американское телевидение похоже на систему классического Голливуда сочетанием жёстких индустриальных требований и авторской свободой, которая возможна в их рамках. «Больница Никербокер» Стивена Содерберга объединяет в себе то, что объединяли фильмы Хичкока и Ланга: безупречную формальную ловкость, авторство и высокий рейтинг. В глобалистских франшизах большого американского кино уже сложно разглядеть человеческие лица: беспредельно увеличившиеся экраны кинотеатров стали бояться крупных планов. Возможно, телевидение действительно скоро захватит территорию персонажной драмы, что отчасти и к лучшему.

Ну, или нет.


 

Огни большого города. Реж. Чарли Чаплин, 1931

Видео

Недавно мне напомнили об одном эпизоде, свидетелем которого я был на кинофестивале «Зеркало» в Плёсе (не могу раскрыть подробностей: то, что происходит в Плёсе, остаётся в Плёсе), и я живо вспомнил его, но не смог понять, как я его видел — непосредственно своими глазами или на видео с телефона. Я и до сих пор этого не помню. То же чувство дискомфорта, что от этой мысли, вызвал тот случай, когда я по своей привычке фотографировать всё подряд хотел заснять свой телефон и только через мгновение понял, что не могу этого сделать по понятным причинам. Мы все знаем из Маклюэна, что медиа — расширения нашего тела, но всё ещё мыслим цифровую вселенную внеположной нашему сознанию. Скоро мы привыкнем.

 

? ? ?

Компульсивное фотографирование всего — тоже попытка превратить настоящий момент в прошлый. Мы складываем свою память в мегапикселях на жёстких дисках и калифорнийских серверах: так наша жизнь мгновенно превращается в фильм или комикс, одним словом — нарратив (вот и Фейсбук предлагает подвести итоги года: 2015-й в десяти картинках, собравших больше всего лайков). Это, кстати, самый удачный способ абстрагироваться от настоящего — в тяжёлые моменты представлять себе, что всё, происходящее вокруг, ты сейчас видишь в воспоминании двадцать лет спустя, когда событие уже потеряло над тобой силу. Поэтому между Люмьерами и Мельесом нет разницы, как принято считать: Мельес снимал сказки, перемещая зрителей в параллельные миры, а Люмьеры, добросовестно фиксируя момент, тем самым создавали из него прошлое, то есть тоже другую, недостижимую реальность. Когда мы смотрим фильм, сериал или видео, по отношению к нему мы всегда находимся в будущем.

Кино — попытка сделать вид, что будущее существует.

Социализм. Реж. Жан-Люк Годар, 2010


Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: