Венеция-2019: Я знаю три слова на букву F
Fidelio
Фильм открытия фестиваля, снятый в Европе Хирокадзу Корээда, называется «Правда». Это произведение о стареющей великой актрисе, которая давно перестала отличать реальность от кино, а свою игру от жизни. Назвать его великим трудно, но тему это кино задает точно. Весь фестиваль — о масках, приросших к лицу. Отдирать тяжело, но иногда приходится. You will kindly remove your mask, — вежливо приказывали Тому Крузу в последнем фильме Кубрика. Его вчера показали в секции классики к радости публики. Изящный комментарий программной дирекции к основному конкурсу (привет, «Джокер»). Размышление о правде и вымысле (в том числе в искусстве), границах доверия (в том числе и к фактам) так или иначе становится предметом большинства фильмов. Во-первых, правда у каждого своя (как в «Брачной истории» Баумбаха), во-вторых, поди отличи ее от неправды («Я обвиняю» Поланского, несмотря на отповедь председателя жюри Лукреции Мартель, стал одним из главных для конкурса). На борьбу за правду можно положить жизнь, здоровье, благополучие. Но снять маску не просто: Брэд Питт летит к Нептуну, чтобы узнать правду о своем отце («К звездам» Джеймса Грея), а находит себя — достаточно снять скафандр. Правда мутирует в руках Ассаяса и его героев, кубинских разведчиков («Осиная сеть») — кто есть кто в этом фильме? Актерство становится синонимом шпионства в «Субботнем романе» Лу Е. Фактами из «панамского досье» жонглирует (у него так всегда) Стивен Содерберг в «Прачечной» — за вроде бы плотной завесой реальности открывается фантастический мир. Нахрапом пытается сказать пару правдивых слов о своей стране Франко Мареско («Мафия уже не та»). Вне конкурса Коста-Гаврас говорит о финансовом лицемерии Евросоюза («Взрослые в комнате»), а Джин Сиберг в интерпретации Amazon и Кристен Стюарт бьется с ФБР за свое честное имя («Сиберг»).
Понятие подлинности для кинематографа одно из ключевых. Визуальные образы обладают немыслимой мощью, им принято верить (все еще принято). Но можем ли мы действительно доверять актерам? Где лжет камера? Где лжет монтаж? И где, наконец, лгут глаза? Эти, последние, кажется, совершенно беспардонны. Мираж варварской орды накатывает на условную Империю в последнем фильме конкурса («В ожидании варваров»). Одна иллюзия поглощает другую. На салфетке доктора Харфорда в «Широко закрытыми глазами» проступает слово Fidelio — название оперы Бетховена о супружеской верности и переодеваниях.
Famiglia
Семейные иерархии, усыновленные и пропавшие дети, метаморфозы социальных конструкций — все это в Венеции этого года тоже под пристальным вниманием. Баумбах тренируется рассказывать бергмановские истории языком Вуди Аллена и едко отшучивается на тему токсичных отношений — во всех наших проблемах виноват культ Святой Девы, для освобождения женщины придется демонтировать христианскую культуру. Главный герой фильма «К звездам» обращается к Отцу, «Джокер», наоборот, взрывает мир оттого, что никакого отца у него нет. Только пустое место, рана, которую заполняет травма. В более традиционном режиме работают португальское «Поместье» (это феодальная семья на фоне неизбежного краха), «Gloria Mundi» (социальная драма Робера Гедигяна, а папе, который моожет все исправить, если сядет). Шпионский фильм Ассаяса, вообще, выстроен так, что мы все время смотрим на главного героя глазами жены (Пенелопа Крус) — питаемся ее доверием к мужу, который всегда оправдан, что бы ни делал, как бы далеко не находился. Вот где снова слышен мотив бетховенского «Фиделио». В саудовском «Идеальном кандидате» главной героине, выдвигающейся в муниципальный совет, предстоит завоевать доверие отца и уж потом избирателей. Довольно-таки радикальным высказыванием о семейных узах в современном мире оказался новый фильм Пабло Ларраина «Эма» (но скорее по формальным причинам). Ищет родителей спрятанный от греха подальше в 1940 году шестилетний герой «Раскрашенной птицы».
Если перечислять фильмы «Горизонтов», для которых вопросы родства, семейной изоляции, желания ее преодолеть, взаимного доверия и страха одиночества оказываются центральными, то придется потратить на это несколько абзацев. Назову хотя бы «Мать» Родриго Сорогойена и «Пеликанью кровь» Катрин Геббе. Сюжет одного спровоцирован потерей ребенка — отсутствующий сын становится черной дырой, вокруг которой вращается действие, заставляя главную героиню искать его в чужих повзрослевших детях. В другом, складывается новая семья, скрепленная не кровью и генами, а исключительно верой в возможность родства с другим человеком и необходимость внутренней работы, постоянных попыток взаимопонимания и прощения, на которых и строится доверие. Чтобы что-то изменит нужно прежде всего победить скепсис.
Fine
Конец важен во всех вещах. «Когда что-то кончается — то кончается»,— говорит главному герою «Поместья» отец. Висконтианская попытка рассказать о семье на фоне истории Португалии важна как предупреждение: решающий момент легко пропустить — можно просто проехать мимо революции, жизни и точки, когда все еще можно было поправить, снять маску, прямо рассказать о себе и своих чувствах, поверить в человека рядом. Прямо сейчас — это хлипкое мгновение, но жить чаще всего приходится именно в нем, потому что чуть позже страница перевернется, мы окажемся перед титром «конец», и останется только нырнуть в волну, как заходящее солнце или Мартин Иден.
