Там, где нас нет
СЕАНС – 45/46
Если честно — а что, собственно, вы бы хотели увидеть в фильме про Чернобыль? Кажется, что мечта тут может быть лишь одна — чтобы все ожидания были обмануты. Любая знаковая катастрофа в художественном смысле — ядерный могильник общих мест, слайд-шоу, составленное из обрывков коллективной памяти, источенной червями идеологем, аберраций и исторических сплетен, и одержать победу над историей способен лишь очень независимый и по-своему безжалостный художник. Независимый — от социального заказа и «духа времени». Безжалостный — к собственному очень человеческому чувству сопричастности чужой трагедии, которое требует воздвигнуть ей кинематографический монумент.
Воспоминание о будущем
«В субботу» Александра Миндадзе восхитительно обманывает все ожидания и спускается в радиоактивный ад 26 апреля 1986 года лёгкой, вызывающе молодой походкой, переходящей в бег. Бежит главный герой — от смерти, от прошлого, о себя самого. Бежит время, захлёбываясь треском счётчика Гейгера. Проносятся поезда, уже не желая останавливаться там, где нарушены все расписания. Переходит на бег сама жизнь — захлёбываясь и надрывая дыхание, посылая смерть к чёрту, бежит уже не от ужаса, а от собственного невыносимого избытка, от отчаянной радости быть.
И чем немыслимей побег, тем быстрее обрушивается сам в себя «маленький человек» Валера.
Интересно, что своего героя, карьерного райкомовца Валеру, Миндадзе называет не иначе как «маленьким человеком» — очень характерное для режиссёра лукавство. Одним из первых увидевший чернобыльское пылающее жерло, Валера (Антон Шагин в усах) срывается в город. Всего-то и нужно, что сгрести в охапку свою «бывшую» (чудесная Светлана Смирнова-Марцинкевич) и рвануть на вокзал, на ближайший поезд, оставив позади умирающий город, страшный загар на лицах и хриплый смех облучённого насмерть партийного начальника. А в городе — суббота, день весёлый и путаный: каблук у девушки сломался — не успели на поезд, в ресторан забежали на минутку, забрать оставленный в залог паспорт, и застряли на комсомольской свадьбе. Отвернуться не успел — а девушка твоя уже на сцене, поёт мясистым комсомольцам. И вот уже сам Валера сидит и лупит по барабанной установке — бывший лабух, променявший неверную свободу музыканта на партбилет, лупит как оглашённый: «время пришло, время пришло», а для чего, и сам не знает. Для смерти? Для жизни?
Выводить «В субботу» напрямую из фильмографии Миндадзе-сценариста безмерно скучно в силу уже упомянутой независимости режиссёра, в том числе и от собственного прошлого. Вспоминать дебютный для Миндадзе-режиссёра «Отрыв» интересней — хотя бы потому, что в нём проявилась очень важная черта его киноязыка — принципиальная непроницаемость персонажей для взгляда. Это выглядит как форма высшего уважения: сторонний взгляд — зрителя, камеры — лишь напряжённая догадка, попытка понять, обречённая на сомнение. То же уважение чувствуется и в чернобыльской истории: бесповоротная победа кино над литературой одерживается тут не разрушением последней, а обузданием. Посаженная на цепь, она перестаёт хватать кино за пятки, не мешая изумительному в своём драматизме действу: блужданию абсолютно живых в своей необъяснимости героев в пространстве совершенной метафоры.
Чернобыль, который всегда с тобой
Ведь советский мир, как любое пространство, которое живо лишь в умах миллионов людей, с неизбежностью превращается либо в пространство символического, либо идеологического. Последнее для Миндадзе, кажется, уже невозможно: «Плюмбум» и «Слуга» остались в прошлом, разве что «Парад планет»… Безупречно восстановив не только время, но и саму его интонацию, пробивающуюся в цветах и лицах (в объективе оператора Олега Муту, снимавшего хиты «румынской волны», явно стоит светофильтр «советская метафизика»), он превратил это пространство в светлый лимб, по которому мечется ищущая спасения душа.
И чем немыслимей побег, тем быстрее обрушивается сам в себя «маленький человек» Валера. В себя, отброшенного ради партийной безопасности, в себя бессмертного, знающего, что там, где мы, жизнь, а там, где смерть, нас уже нет. В себя настоящего, владеющего от рождения чудовищным правом человека быть отчаянно счастливым и влюблённым перед лицом смерти.
