Не та овечка — «Приди ко мне» Малгожаты Шумовской
1 июня в цифровой прокат выходит «Приди ко мне» — англоязычный дебют Малгожаты Шумовской, предыдущие картины которой неоднократно становились призерами Берлинского кинофестиваля. О блужданиях в лесах, смерти патриархата и общественных переменах рассуждает Павел Пугачев.
В лесах сейчас, наверное, очень здорово. Зелень, зверушки, птички, свежий воздух. Даже маски не нужны. Группа сектантов, забравшаяся куда-то в североамериканские чащи, тоже не жалуется. Практически идиллия: натуральное хозяйство, разделение общих ценностей, никакого интернета и вгоняющих в депрессию новостей. Возврат к корням, поиски себя, саморазвитие. С предназначением все кристально ясно: девицы ищут Бога и находят его в лице пастыря, ведущего агнцев в нужном направлении. На убой.
Долой треклятый патриархат и христианство — в лесах место только сестрам и язычеству.
«Лицо»: Иисус здесь больше не живет
Отношения Малгожаты Шумовской с клерикальными структурами никогда не были простыми. Ее предыдущая работа «Лицо» (Приз жюри Берлинале-2017) вызвала жуткий скандал на родине. Историю о рабочем, потерявшем (буквально) лицо при строительстве реально существующей гигантской статуи Христа, польские «оскорбленные верующие» приняли в штыки. Реакция была ожидаемой. Как говорят в подобных случаях российские пропагандисты, это была «осознанная провокация». Шумовская работает с темами, из которых легко получаются кликбейтные заголовки: скрытый гомосексуализм священников («Во имя…»), проституция среди студенток и эмигранток («Откровения»), расстройства пищевого поведения («Тело»). Теперь вот сектантство и патриархат. Прагматичный расчет? — Как будто это что-то плохое. Другое дело, что до сих пор, задавая острые вопросы, Шумовска не без изящества уходила от прямых ответов и простых решений. Лечить общество и провозглашать лозунги она уж точно не собиралась.
Превращается сначала в тихую бунтарку, затем в изгоя, после чего берет власть в свои руки.
И при беглом взгляде «Приди ко мне» производит удручающее впечатление. В своем англоязычном дебюте Шумовская впервые работает не со своим сценарием, что бросается в глаза. До комичного прямолинейная драматургия: абьюз, травма, осознание, проговаривание, освобождение. Долой треклятый патриархат и христианство — в лесах место только сестрам и язычеству. Можно согласиться, но дальше-то что? Но на знамена фильм как-то совсем не просится. Слишком тут много странного, сбивающего с толку и «нелогичного». Почему их пастырь такой молодой, несмотря на то, что сменилось не одно поколение его «ягнят»? В каких отношениях с ним находится местная полиция? Что, в конце концов, происходит в финале? Искусство начинается там, где простое понимание ускользает из рук. И здесь есть что ловить.
Длинная дистанция: Джон Бурмен
Во-первых, это красиво. В дневных сценах благостной жизни сквозь высокие деревья пробивается свет откуда-то из фильмов Джона Бурмена. Сектанты обживают пейзажи Каспара Давида Фридриха и других живописцев-романтиков: живым людям там обычно не рады, но и с природой можно договориться, главное не забывать о жертвоприношениях. О современности вспоминаешь только при внезапном ночном появлении полицейской машины и звучащей в одной из сцен песне группы The Kills со зловеще зацикленным проигрышем. Шумовска любит использовать заезженные объекты массовой культуры в нетривиальном ключе (она вообще занимается сбором артефактов современности, будь то популярная музыка или комичный памятник современному польскому клерикализму). С временем здесь непростые отношения: если эпоху еще можно угадать, то с точностью отследить хронологию событий в этой сновидческой реальности не так-то просто. Флэшбеки (или все-таки флэшфорварды?) и грезы (а грезы ли?) вплетаются в ткань повествования на равных правах с «настоящим» временем. Как сомнамбулы, они уходят из ниоткуда и приходят в никуда. Пробуждение им только снится. Как в лесу городского жителя мгновенно «вырубает» от переизбытка кислорода, так и этот фильм способен укачать. Чтобы зритель совсем не заснул, периодически кто-нибудь кричит (в этом мире не должно быть уютно). Никакого визуального удовольствия: здесь много тела, но нет тактильности и сексуальности, здесь много насилия, но нет упоения, здесь много красоты, но нет момента наслаждения. Гуляйте по лесу, но сохраняйте дистанцию. Современный романтизм — с холодной головой.
Мир, теряя стержень и связывающую всех общность, неизбежно распадается.
Холодными же глазами смотрит и главная героиня. Британская актриса Рэффи Кэссиди прыгнула из эпизодических ролей в блокбастерах к арт-мейнстриму. Ее ледяной взгляд и несколько заторможенная пластика интересно смотрелись в недавних фильмах Йоргоса Лантимоса и Брэйди Корбета, здесь же она словно из совсем другого фильма. Она регулярно выходит из роли, ей «не веришь», но в этом выборе что-то есть: как и ее героиня, она не до конца поддается общему гипнозу и явно не вписывается в коллектив. Осознав свою роль в иерархии, где есть только пастырь и его агнцы, Села превращается сначала в тихую бунтарку, затем в изгоя, после чего берет власть в свои руки.
Войска новых культурных войн идут друг на друга. Мир, теряя стержень и связывающую всех общность, неизбежно распадается. Формации сменяют друг друга, а вертикали и иерархии, кажется, вот-вот рухнут. И в культуре, так или иначе завязанной на насилии, побеждает тот, кто первым взял в руки камень, ни о какой горизонтали и свободе тут, к сожалению, речь не идет. А когда летят камни, хочется отойти в сторону.
