Волшебный мир Сидни Ром
Сегодня исполняется 70 лет прекрасной Сидни Ром — красавице-актрисе, сводившей с ума советских школьников и сумевшей одновременно попасть на обложки «Советского экрана» и «Спутника кинозрителя». О фильмах и волшебном мире Сидни Ром рассказывает ее страстный поклонник Алексей Васильев.
Сидни Ром… В 1990 году советские старшеклассники хронически опаздывали в школу и пропускали первый урок из-за этой американской артистки. В ту пору по утрам Центральное телевидение зарядило так называемый информационно-музыкальный канал — то, из чего вырастет нынешнее «Доброе утро». На протяжении трех часов, с 6 до 9: новости (каждые полчаса), встречи с интересными людьми, анонсы новых фильмов, любопытная ерунда и песенки, взятые из уже прошедших ранее эстрадных программ. И как назло именно в районе восьми, когда одна нога была уже в ботинке, появлялась она — большеглазая девушка-эльф в стружке завитых волос и странном платье: голые плечи сверху, а снизу не юбка, а дутые слоеные шаровары до колен, вроде тех, что носили клоуны в старом цирке и фильмах Феллини.
На фоне разбивавшихся разноцветных электронных сердец и всплывавшей видеоартовской луны эта прекрасная арлекинка любви голосом хрустким и сладким, как сахар, приставший на ободок ликерной рюмки, спрашивала нас: Is everything OK? И следом в бесконечной череде куплетов, на мелодию, подобную мерно и бесперебойно накатывавшим волнам, беспокоилась — куда ты пропал? Уж не завел ли себе другую? А я тут написала песню, чтоб рассказать, как люблю тебя, а ты?… и завершала очередной раунд своих беспокойств обреченным припевом Hearts can break and never mend together, love can fade away… И не было никаких сил оторваться, шагнуть в промозглый рассвет, отправившись мимо пустых прилавков и перегруженных троллейбусов в постылую школу, пока артистка не завершит анестезию еще одного казенного дня, приоткрыв дверцу в некий цифровой мир, в котором лишь любовные сомнения крутят свое неостановимое веретено. Пожалуй, вместе с ней мы и впрямь заглядывали в сладкое будущее. В главном — в том, что оно будет цифровым и что любовным сомнениям не будет конца — американка нас не обманула.
Дело в том, что волшебный мир на то и волшебный, что проникнуть в него — задачка хитрая.
Созданный французами клип на песню Сидни Ром Hearts был назван зрителями первой советской ночной телепередачи «До и после полуночи» лучшей песней по итогам 1989 года. А вскоре автор и ведущий этой программы Владимир Молчанов добавил в нашу видеоколлекцию Сидни Ром еще одну запись, сделанную в ФРГ для ее совместного с Элтоном Джоном телебенефиса — Milky Way, где Ром в том же режиме бесконечного музыкального веретена рассказывала о своей романтической встрече с зеленым инопланетянином; тут она была затянута в черный латекс, и даже ногти были приклеены на черные, кожаные перчатки.
Добрый человек из Насрали — 85 лет Дхармендре
Женщину-кошку мы тогда еще не знали, и стали с нашими одноклассниками называть всю эту красоту «Волшебный мир Сидни Ром» — выражение, в котором дань обязательной тогда постмодернистской иронии отдавала сама громоздкость словосочетания, но вообще-то мы были совершенно искренни. В ту пору модно было делать значки с фотографиями кумиров — Кинчева, Цоя, Агузаровой — и красоваться в них в школе. Я носил значки с Сидни Ром — благо отказа в ее изображениях в нашей прессе не было.
С ее-то глазами было бы странно не играть шалости любви, восторг перед нею
В те дни у нас в кинотеатрах шел испанский фильм «Последний романс» (1986) — обычная для испанцев двухсерийная костюмная мелодрама, чей слезливый сюжет был лишь предлогом нанизать бусы из арий, которые пел исполнявший главную роль Хосе Каррерас. Однако не фотографиями оперного идола, и даже не фотографиями Монсеррат Кабалье, составившей ему в фильме вокальную компанию, рекламировал выход фильма журнал «Спутник кинозрителя», а картинкой с лучезарно улыбавшейся из под бель-эпошной шляпки Сидни Ром. Она исполняла всего лишь функциональную роль жены главного героя. У нас ею любовались, не смея оторвать глаз, Ром становилась виновницей торжества даже, если единственной ее репликой было «Кушать подано!»
В конце ноября 1982 года она стала единственной зарубежной актрисой за всю историю СССР, появившейся одновременно на обложках двух самых массовых советских изданий о кино — «Советского экрана» и «Спутника кинозрителя». Пресса готовила публику к встрече с 4-серийным широкоформатным эпосом о революциях, мексиканской и Великой Октябрьской, Сергея Бондарчука «Красные колокола», где Ром всю дорогу очаровательно путалась под ногами другого знаменитого мужа: она играла журналистку Луизу Брайант, жену главного героя фильма, автора «10 дней, которые потрясли мир», Джона Рида, которого играл маститый Франко Неро. Не поставить такую красавицу на обложку было решительно невозможно. Да что «Экран», если печатный орган ЦК КПСС «Советская культура» в ответственнейший из дней — 7 ноября — поместил на свою полосу фото этой американской актрисы.
Остается только досадливо улыбаться, озираться по сторонам и оправлять платье!
А вот написать о ней нашим корреспондентам было решительно нечего, кроме того, что она американка, артистка, и — да, снялась в Ленинграде в главной роли у Бондарчука. «Спутник кинозрителя» все же был вынужден о ней рассказать по установленным самим же журналом законам: на последней полосе полагалась обязательно статья про героя обложки. И надо отдать должное автору статьи: он привлек энциклопедические знания в области общих фраз, чтобы заполнить три абзаца, не назвав ни одного фильма, где снималась Ром. Хотя и там была крупица правдивой информации: что живет и снимается она в Западной Европе, преимущественно в Италии, Франции и ФРГ, и что наравне с кино является частой гостьей музыкальных телепрограмм.
Синоним праздника — к юбилею Екатерины Васильевой
«Красные колокола» были, по сути, финальным аккордом, завершившим десятилетие Сидни Ром в кино — потом она будет появляться на большом экране редко, подобно субмарине-призраку на мгновение всплывая то в Японии, то в Испании. Но ее фильмов до «Колоколов» у нас не видели даже специалисты. Лишь через полгода после премьеры фильма Бондарчука, состоявшейся в кинотеатре «Россия» в день 60-летия СССР, 30 декабря 1982 года, в Москве впервые будет показана лента с ее участием: на международном кинофестивале, в рамках ретроспективы Рене Клемана, появится его последний фильм, триллер «Приходящая няня» (1975), где Ром играет одну из самых эффектных своих ролей — артистку, неудачливую в кино, но достаточно умелую в жизни, чтобы заморочить 10-летнего мальчика и выдать себя, роскошную, грациозную буржуазную красавицу, за героиню Марии Шнайдер, актрисы с внешностью и повадками ручной обезьянки.
В зените своей славы Ром удалось сыграть очень интересную тему: стабильную нестабильность.
Причина непроницаемости Сидни Ром для советского зрителя не в том, что невозможно за тот десяток лет вспомнить фильма, где бы она не появлялась обнаженной, или хотя бы с голой грудью — в конце концов, в 1970-е обнаженка была комильфо, да и «Приходящая няня» предъявляет голую Ром в первые пять минут. Дело в том, что волшебный мир на то и волшебный, что проникнуть в него — задачка хитрая. Фильмы с Ром, хотя их снимали такие мэтры, как Поланский и Шаброль, а партнерами перебывали все тогдашние суперзвезды (на волне той истерии с Hearts наше телевидение показало в 1991 году две французские картины, где партнерами Ром были Ален Делон («Раса господ», 1974) и Анни Жирардо («Надо жить рискуя», 1975), становились раритетами, едва появившись на экране. В разных странах они шли под разными названиями, хронометражи различались то на 20, а то и на 40 минут. Если же они выходили на кассетах, то у них непременно менялась не только продолжительность, но и рамка кадра.
На актрису словно наложил заговор ее кумир Роман Поланский, снявший Ром на заре ее карьеры в роли эдакой современной Алисы в эротической стране чудес в фильме «Что?» (1972), который Трюффо считал лучшей картиной поляка (про это есть в советском сборнике «Трюффо о Трюффо», 1987). Там ее героиня, американская автостопщица, спасаясь в Италии от насильников, лишалась чемоданов и пряталась в каком-то пансионе, наводненном отпетыми чудилами (Мастроянни, Хью Гриффит, сам Поланский), которые лишали ее также остатков одежды и рассудка, и в финале она сбегала на фуникулере уже от них, прикрываясь только своим дневником — единственной личной вещью, которую она спасла. Мастроянни то и дело назначал ей свидания, на которые не являлся, Поланский вызывался стать ее рыцарем, но в итоге щеголял в ее единственной майке, отказываясь ее возвращать, а каждый новый день копировал день предыдущий. Ром с ее увесистым красным дневником разгуливала между ними походкой неуверенной цапли, напоминая Буратино с его букварем. С советской версией «Приключений Буратино» 1975 года фильм Поланского роднят расставленные в кадрах нарочито искусственно, картинно подсвеченные, словно для поздравительной открытки, букеты цветов, — такие же можно видеть в сцене, где Пьеро поет для Мальвины. Неудивительно, что самой яркой сценой Ром в этом фильме — и уморительно смешной — стала сцена с поеданием морского карася, рифмующаяся со сценой безумного чаепития в «Алисе». Когда карась съеден, за столом нависает молчание, последнюю сигарету выхватил другой, и Ром, без единой реплики, три минуты корчит неподражаемые рожи, как человек, который хочет разрядить обстановку разговором, но так и не решается открыть рот, и водит глазами по потолку в тщетной попытке найти подходящий предлог, чтобы смыться.
Все следующие десять лет Ром будет попадать в лапы признанных гениев, затевающих амбициозные свои проекты, с вытекающей из амбициозности неразберихой. Собственно, и фильм «Что?» не стал исключением. Когда мы посмотрели его в эпоху видео, он стал почти разочарованием. И только эра DVD и перевыпуск картины в ее изначальной версии объяснили восторг Трюффо: красивая, в духе Альмодовара, лента, богато использующая возможности широкого экрана, на VHS была переформатирована в 4:3 — кадры лишились продуманной композиции. Кроме того, ее еще и сократили на 20 минут, лишив даже той логики безумия, которая, вообще-то, есть в сюжете Поланского. Похожая беда случилась и мюзиклом Дэвида Хеммингса о веймарской республике «Прекрасный жиголо — несчастный жиголо» (1978), где Ром пела и плясала в обществе Дэвида Боуи. Освистанный на своей немецкой премьере фильм был сокращен на 45 минут, и сперва на видео именно эти ошметки все и смотрели, пока для нас, российских зрителей, его не спас кинотеатр «Иллюзион»: в Госфильмофонде оказалась именно немецкая, двух-с-половиной часовая оригинальная версия картины, которая если и не наградила этот подражательный по отношению к «Кабаре» фильм оригинальностью и ясностью авторских намерений, то хотя бы вернула осмысленность сюжету. Все-таки в картине участвовали полдюжины звезд первой величины, включая Марлен Дитрих (это ее последнее кинопоявление).
Жизнь вокруг искусства оказалась штукой мутной, как Страна чудес
В «Жиголо» Ром играет любовь к соседскому мальчишке, который вырос в парня, не знающего чего он хочет. Мужчина — еще одна страна чудес для экранных героинь Ром. С ее-то глазами было бы странно не играть шалости любви, восторг перед нею. Но часто ей приходится отводить эти прекрасные глаза от объекта своей любви, грустно улыбаться и картинно оправлять платье — как это было и со слишком увлеченным политикой Делоном в «Расе господ», как она это делала в телебенефисе Хулио Иглесиаса, решив спеть для него I Wish You Love, а он посреди песни стал затыкать ее такими французскими трелями самовлюбленного соловья, что ей снова пришлось улыбкой блуждать глазами по стенам.
Ром поет так прекрасно, от души, как может петь только человек, который, пока не начал, элементарно не знал, что он петь не умеет
В 1973 году она отправится в Доминиканскую республику на съемки в гангстерском боевике испанского режиссера Хосе Маэссо «Клан аморальных». Фильм вышел красивый, с надрывной, как принято только у испанцев, музыкой, а эпизод, где Ром веселится в кинозале, разглядывая реакцию зрителей, а в следующем кадре задирает голые пятки на бардачок машины перед камерой, установленной на лобовом стекле, явно перекочевал в уже каноническую сцену с посещением Марго Робби кинотеатра в «Однажды в Голливуде» Тарантино. Но для Ром в «Клане аморальных» ситуация Страны чудес, из которой не может выбраться ее героиня — американская содержанка, лишенная паспорта, — уже накладывается на историю любви к мужчине-Стране чудес. Его играет Хельмут Бергер, в кои-то веки не изуродованный Висконти, искавшем в его внешности какой-то червоточинки. Здесь он по-мужски неотразим, как молодые Борис Щербаков и Александр Михайлов, и так же заправски, с мальчишеской искоркой, играет боевик, как Ерёменко в «Пиратах XX века». В первом своем кадре Бергер появляется в белоснежном костюме, на ночном пирсе, покуривая и облокотившись о перила на фоне рыбацой шхуны «Пионер». Ром бежит через широкоэкранный кадр к нему в ситцевом платье и ее первая реплика: «Клайд, умоляю, не делай этого». Бергер внимательно ее изучает, бросает сигарету, и, словно ее слова подсказали ему правильное решение, быстрым шагом идет и делает именно «это»: принимает согласие совершить заказное убийство. Остается только досадливо улыбаться, озираться по сторонам и оправлять платье!
Так заклятье Поланского продолжает работать, висеть над ее экранными героинями. Самыми яркими сценами разбивающейся о равнодушие и непознаваемость самозацикленных мужчин актрисы будут как раз сцены молчания настолько неловкого, что невозможно придумать как его разрядить: в «Расе господ» в сцене обеда, когда она решает представить своим друзьям из модельного бизнеса своего возлюбленного-политика, или в «Приходящей няне», где она, нарядившись нянькой, пытается завязать разговор с мальчиком-наследником империи мороженого.
Они, эти ее глаза, и нужны были там, чтобы внутри кадра кто-то с восторгом смотрел революцию
Ром — хорошая ученица, она схватывала иностранные языки, на которых играла и пела, повторяла на экране фирменные взгляды, ракурсы тогдашних европейских экранных королев и одновременно мимические привычки самых обыкновенных, приземленных людей во всем их многоообразии. Уже к середине 1970-х ее типичная экранная героиня словно берет реванш и мимикрирует под изменчивый мир, сама превращаясь в ходячую Страну Чудес, эдакую неуловимую, непознаваемую женщину. Что оказывается очень на руку создателям детективов, где зритель должен гадать об истинных намерениях ее героинь, сомневаться, искренна ли она с главным героем, не она ли убийца — как было, например, в «Надо жить рискуя» и «Приходящей няне». Когда «Няня» в 1976 году вышла в Японии, местный главный киножурнал «Кинема Дзюмпо» на январской обложке поместил ее фотографию в коллаже с изображениями Софи Лорен и Роми Шнайдер.
Matinee idol — Антонио Бандерас у Альмодовара
Обе эти актрисы приходят на ум в разных сценах «Няни» — уж больно становится похожа Ром и повадками, и внешне то на одну, то на другую. А ведь это две диаметрально противоположные актерские личности! К ним следовало бы прибавить еще Элизабет Тэйлор, а в Ленинграде у Бондарчука наивные глаза Ром делают ее удивительно похожей на нашу Марину Ладынину — тем более, что они, эти ее глаза, и нужны были там, чтобы внутри кадра кто-то с восторгом смотрел революцию, блестяще восстановленную в натуральную величину Бондарчуком в соавторстве с оператором Вадимом Юсовым. Ром ловит состояние героини в определенной сцене и ситуации, проецируя на нее поведение в аналогичных ситуациях экранных див, что в случае «Няни» вдвойне оправдано тем, что ее героиня киноактриса. Но вот завязывается разговор, и она ведет его так живо и непосредственно, с такими приземленными, бытовыми, узнаваемыми реакциями, которые можно видеть только у кухарок и парикмахерш, начинающих всякий ответ на вопрос с присказки: «Так, рассказываю!» — так что в этот момент нет сомнений: она ни во что и ни в кого не играет, ей и в самом деле очень интересно. В зените своей славы Ром удалось сыграть очень интересную тему: стабильную нестабильность. На кратком отрезке ее героиня искренна, заинтересованна. Но потом, видя, как она болтает столь живо решительно с любым, в любой ситуации, ловишь себя на том, что принимая всерьез чудо пустой болтовни, она не принимает всерьез жизнь с ее судьбоносными решениями, и что, как она меняет, перепрыгнув из машины нового знакомого в квартиру подруги, торжествующую жестикуляцию Лорен на вкрадчивую одомашненную женственность Шнайдер, точно так же легко она переключит и свой неподдельный живой интерес с нынешнего собеседника на убийцу, который на ее глазах его прикончит.
Эта женщина-танк меняется лишь однажды, когда мы видим ее записывающей песню
После этого периода «нестабильных», ртутных героинь, Ром обнаруживает, что единственная правда, которую она может сказать о себе наверняка: «Я — актриса!» Она играет свой единственный заякоренный, четкий кинообраз в бесконечно печальном, хотя и разыгранном в режиме «комедии по-итальянски», желтом детективе ветерана Луиджи Дзампы «Монстр» (1977). В безукоризненно сочиненной автором «Смерти среди айсбергов» Серджо Донати истории с цепочкой убийств Ром досталась роль, по сути, самой себя — звезды эстрады, которая, как она сама о себе говорит, «не боится монстра, раз не пугается каждый вечер тысячной толпы подростков, пожирающей ее глазами и собравшейся не чтобы ее послушать, а чтоб содрать с нее трусики».
Чтобы представить работу Ром, вы можете вспомнить Гундареву в «Зимнем вечере в Гаграх»: тот же апломб, умение появиться королевой, инстинктивно знать, на кого прикрикнуть, а с кем обменяться циничным понимающим взглядом, та же широкая походка руки-в-брюки и манера вести деловой разговор, по-мужски раздвинув ноги и сцепив между ними ладони в замок. Ей не терпится подогреть свою популярность на деле «монстра», записав альбом песен соответствующей «желтой» тематики, но этого мало: чтобы продвинуть, в свою очередь, альбом, ей нужно быть в обществе газетчика, которого монстр предупреждает записками о готовящихся убийствах, и она обсуждает с этим невзрачным немолодым мужчиной (Джонни Дорелли) детали, во что обойдется ей его компания на людях: в фиксированный гонорар или проценты с продаж диска.
Эта женщина-танк меняется лишь однажды, когда мы видим ее записывающей песню: Эннио Морриконе написал специально для фильма «Балладу о маньяке», уморительную и прелестную босса-нову, одну из тех музыкальных пародий, что пленяют вернее и сильнее, чем объект пародирования. Ром, оставшись в тон-студии наедине с микрофоном, уже не должна никого осаживать, показывать свое первенство, она просто искренне раздосадована провальной си-бемолью на самом старте, но берет себя в руки, не дает себе сразу сдаться и бросить песню и испытывает незамутненную радость, когда в конце второго куплета выдыхает слова «Ай, вита мия», взбираясь по нотной лесенке даже выше, чем предполагал композитор. Ром поет так прекрасно, от души, как может петь только человек, который, пока не начал, элементарно не знал, что он петь не умеет.
Послушайте ее For You про парня, которого она вспоминает у реки под плакучей ивой, да тот не объявится — у него за углом магазин и ему не надо никуда ходить дальше собственного дома. Или удивительную балладу In Findley про то, как в 12 лет в Финдли она вместо школы пошла в магазинчик миссис Паркер и на деньги для завтрака купила свои первые сигареты, как все завертелось перед глазами, как поклялась себе «Больше никогда!», и как вспомнила об этом сегодня, в Финдли, прикуривая 21-ую за день, и вы услышите чудо сотворения волшебства из повседневности.
В «Монстре» Ром позволила нам наблюдать, как рождается это волшебство, и сыграла роль про то, что радость творчества рождается только за звукоизоляционными стенами, а чтобы прорваться за них — нужно быть согласной и способной играть в самые непостижимые игры.
Жизнь вокруг искусства оказалась штукой мутной, как Страна чудес. Но это не отменяет ценности и правды самого искусства. Этот актерский шедевр можно считать окончательным вердиктом и жизненным выводом из похода за славой артистки, убедившейся как никакая другая, что мир шоу-бизнеса, как писал во времена ее ленинградской авантюры «Советский экран», — «мир призрачный и коварный».
