Жизнь в других — «Свет» Антона Коломейца
В прокат выходит «Свет» Антона Коломейца. Этот отмеченный победой в Выборге фильм — нечастая возможность увидеть Елену Яковлеву в большом кино. О драме про встречу с самой собой пишет Кира Мартыненко-Гудовская.
На берегу кто-то поет под гитару:
«Безмолвно я в твои глаза гляжу,
Верней, не только в них, не только,
Когда я бережно держу
Твое лицо в своих ладонях».
Марина и Таня выныривают из ночной воды, садятся на бревенчатый причал, кутаются в полотенца. Марина говорит:
— Мне иногда кажется, что я падаю в черную яму. Лечу, лечу, и мне не за что ухватиться.
Таня держит ее за плечи:
— Не бойся, мы будем лететь вместе. Я буду держать тебя за руку, и мы будем лететь вместе.
— Обещаешь?
— Обещаю. Мы никогда не расстанемся.
Мы становимся свидетелями двух, разделенных пропастью длиною в жизнь, историй одного человека. Есть совсем юная Таня (Дарья Коныжева), стремящаяся к тому, чего она сама еще не понимает. И есть она же — Татьяна Сергеевна (Елена Яковлева), которой скоро исполнится шестьдесят лет и стремиться особо некуда.
Любые попытки понять человеком другого оборачиваются собственными проекциями, еще сильнее отдаляющими от ближнего
Татьяна Сергеевна работает в соцслужбе по уходу за пожилыми людьми. Это обыкновенная бюджетная организация: разноцветные папки в застекленных советских шкафах, цветы в горшках, чай в пакетиках. Сотрудников от силы десять, всё уставшие женщины. «Я уже сто раз объясняла ей, что я не брала ее зубную щетку», — жалуется на свою подопечную одна из работниц своим коллегам перед планеркой. Любой пришедший туда человек сразу хочет уйти — так сильно, на первый взгляд, здесь веет знакомым бюрократическим равнодушием.
Жизнь Татьяны Сергеевны обыденна: собрания на работе, рядовые походы к подопечным, привычный ужин с мужем и включенным телевизором. Предстоящий юбилей не вызывает ничего кроме дополнительных хлопот. Единственная настоящая радость — приезд сына Мити. Однако и тут в силу вступает время: сын не понимает жизни родителей, а они — его. Он как «представитель молодого поколения» считает, что заботиться нужно только о себе и своих желаниях. Мама не понимает такого мироощущения. На вопрос сына, чего же хочет она сама, Таня отвечает: «Чтобы все были здоровы».
Сын не понимает свою мать так же, как и она в юности не понимала свою. Такой разрыв можно было бы свести к привычному конфликту родителей и детей, если бы проблема не лежала глубже — в глобальном непонимании друг друга. Любые попытки понять человеком другого оборачиваются собственными проекциями, еще сильнее отдаляющими от ближнего.
Невозможность понять другого преодолевается только любовью. У французского мыслителя Эмманюэля Левинаса есть точные пассажи о ласке как способе прикоснуться к другому, не нанося травму его тайне, не посягая на его свободу, признавая его инаковость; это обнаружение и принятие — без насилия понимания и познания. Когда юная Таня, вопреки своим ожиданиям, проваливает вступительные экзамены в университет и, рыдая, говорит своей матери: «Мам, я пустое место», — единственное, что утешает ее — ласка, которую мать, кажется, дарит ей впервые.
Время становится вертикалью, ходули — памятью. Задача человека не сорваться с этих ходуль
У Татьяны Сергеевны есть подопечная Ава — пожилая и хорошо образованная женщина, постепенно теряющая память и не встающая с кровати. Она не может без исправлений вроде: «Таня, кладу, а не ложу». Та не обижается — она знает о собственном невежестве, но не знает, что ее сила в другом. Буквально — в другом. Вся ее жизнь соткана из заботы о других людях. Когда сын упрекает, что в ее жизни нет места ее собственным желаниям, она говорит: «Я очень люблю свою работу, Мить. Я людям помогаю. Я помогаю тем людям, которым некому помочь, которые никому не нужны. Нельзя же так всю жизнь — просто брать, брать. Нужно же что-то давать». Самой Тане ничего не нужно: ни новое платье, ни новый телефон. Единственное, без чего она не может, — это делать чужую жизнь — жизнью (кроме нее на это никто не способен). Она не смогла сдержать данное подруге обещание — быть рядом всегда, но именно благодаря ей люди, которым осталось не так много времени жизни, могут почувствовать себя нужными.
Все исчезает, и остается только она — существующая точка боли
Ава дарит Тане собственную книжку, и, узнав, что ей исполняется шестьдесят, говорит: «Какая красивая дата. Сколько всего уже позади, и сколько интересного еще впереди». Вспоминается известная прустовская метафора про человека, балансирующего на возвышении прожитых лет, как на ходулях. Время становится вертикалью, ходули — памятью. Задача человека не сорваться с этих ходуль. Чтобы получилось сложить в мозаику бесчисленные черепки воспоминаний, которые он видит сверху, это и будет его жизнью. Как и у Пруста, жизнь образует круг: «Там на нас кто-то смотрит», — говорят девочки на другом берегу. Не они ли сами?
Решив последовать совету своего сына, героиня идет в театр — и это становится для нее событием встречи с собой. Возможность понять, что вокруг темнота, позволяет только свет, который всегда имеет свое начало и точку прибытия. Так, эта ниточка света тянется с ее юности и, сделав полный оборот, настигает ее на пороге шестидесятилетия, в котором она обнаруживает когда-то ускользнувшую и забытую саму себя. Тот свет, что она вдруг обнаруживает, становится отражением света, который и так существовал в ней самой — просто ему нужно было позволить быть. Страх соприкосновения всегда создавал мнимую оболочку сохранности. Это желание любой ценой уберечь себя порой чревато саморазрушением. Столкновение со светом, то есть с самой собой и своим прошлым, может принести боль, но боль такого рода — то, что делает нас живыми.
На своем юбилее Таня сидит и смотрит сквозь своего мужа, исполняющего любимую песню ее молодости — ту же, что кто-то играл на берегу, когда юная Таня, держа свою подругу за руку, обещала ей, что они никогда не расстанутся. Все исчезает, и остается только она — существующая точка боли, смотрящая на то, что всю жизнь старательно пыталась забыть. Как от яркой вспышки света, она закрывает лицо и держит его в своих ладонях.
Читайте также
-
Цивилизация сосновой иглы — «Зло не существует» Рюсукэ Хамагути
-
Молчание вещей — «Пришелец» Ивана Соснина
-
Мой друг Фридрих Эрмлер — «Улыбнись!» Марианны Киреевой
-
Мы идем в тишине — «Падение империи» Алекса Гарленда
-
Под тенью умерших в саду — «Белое пластиковое небо» Баноцки и Сабо
-
«Я — капитан» Маттео Гарроне — Песни радости и счастья