Стоп-кадр: Ася Волошина, «Зеркало»
Писать о «Зеркале» — самонадеянное безрассудство, но я стану писать не о «Зеркале». А вот, пожалуй, как ни странно, о любви.
Когда она бежит… Там трудно выхватить один кадр в этом движении от смертной опасности или смертной опасности навстречу, когда героиня Тереховой бежит в издательство в промозглой влажной серости, сквозь серость, мимо каких-то остовов и вечных арматур, и камера кружит.
Но есть другой кадр. И тоже воплощающий само движение. Но и — в противоположность первому — покой и волю. Это фотография Бродского и его последней (второй) любви, жены, Марии Соццани. Незадолго до смерти поэта. Через два десятка лет после «Зеркала».
Собственно, на этом можно было бы закончить. Просто предложить всмотреться; просто поделиться этим ощущением почти сакрального какого-то пересечения искусства и образа реальности. Сходством не столько самого даже воздуха кадра и не столько даже самих лиц и поединков ясности и тайны в них. А некровной их, платонической родственности. Единая Вечная женственность и частные случаи таковой.
На фото двое движутся, превращают потенциальную энергию в кинетическую, хоть в этой части их жизни каждое мгновенье можно было бы остановить. Может, магнетизм этого снимка, запечатлевающего (и символически в том числе) движение, так силен от того, что известно, как немного от него до смерти. Не только, конечно. Все же покой и воля.
Поэт, который полагал, что проведет жизнь после первой любви в одиночестве, в хладнокровном перелистывании женщин недостаточно прекрасных, встречает вторую любовь в финале. (Клеймо посвящения М.Б. в последних стихах им оборачивается: не Марина Басманова, а Мария Бродская). То, что он представлял как неминуемый вектор, тянущийся сквозь жизнь от единственной точки, оказывается отрезком до точки номер два. Меня всегда занимал вопрос без ответа, насколько похожи были они.
У всего этого есть провозвестие — и тоже с кинематографическим вкусом. И тоже в неоплатоническом духе. «Двадцать сонетов к Марии Стюарт». Цепочка: герой, выброшенный в мир из-за занавеса, приходит в Люксембургский сад (в год, когда снято «Зеркало» — мы скажем в скобках) смотреть на статую королевы, которая дорога ему тем, что в юности его взволновала актриса, ее игравшая; и это впечатление предвосхитило встречу с первой, главной любовью его жизни: схожесть черт… Кстати, изображение Марины Басмановой дошло до нас лишь одно, размытое и призрачно неясное. И, если угодно представлять ее, отчего бы не всматриваться в лицо актрисы Сары Леандр, если уж он сам указывает на подобие. Реконструкция реальности через иллюзию.
…И вот в условной статуе с довольно общим выражением лица, пропуская звенья (актрису, королеву), поэт ищет возможность видеть женщину, ставшую недостижимой. Причудливый анахронизм. Так и доступная ему Венеция напоминала недоступный, тонущий в баснословном сером пятне на карте Ленинград, оборотив зеркально прообраз и подобие. Оригинал служил возможности тоски по копии. Для всех неодолимо время, для него — пространство. 1974 год. Бродский стоит в невозможном Париже и смотрит на статую Марии Стюарт. «В этих грустных краях, чей эпиграф „победа зеркал“» героиня Тереховой бежит от смертной опасности или — она еще не знает — смертной опасности навстречу.
