Узор повседневности — «Идеальные дни» Вима Вендерса
Новый фильм Вима Вендерса, получивший приз в Каннах за лучшую мужскую роль и номинированный на «Оскар» как лучший иностранный фильм, доехал до российских кинотеатров. О неторопливых «Идеальных днях» рассказывает Маря Плевицкая.
Хираяма моет туалеты. По утрам он совершает один и тот же ритуал: просыпается, чистит зубы, подстригает усы, поливает растения — перечислять все не имеет смысла. Главное не то, что именно он делает, а медитативный ритм повторяющихся действий, узор утра. Каждый день проживается им как мелодия — кантиленно, не отрывая пальцев от инструмента.
После работы Хираяма заходит посмотреть бейсбол и выпить воды со льдом, перед сном читает. В выходные иногда ходит в баню, навещает кафе, где дружит с милой хозяйкой. Несмотря на кажущуюся рутинность, Хираяма далек от скуки. Ему интересно все — вот тень дерева ложится на освещенную солнцем стену, случайная знакомая улыбается, а в одном из туалетов обнаруживается листок с начатой партией в крестики-нолики. Даже забегающие по нужде люди, которых не смущает табличка «Идет уборка», словно навсегда отпечатываются в памяти Хираямы.
Смущается так, словно сейчас схлопнется и исчезнет
Кино Вендерса всегда было космополитично — из Нью-Йорка в Амстердам, из Техаса в Токио. Это новое упражнение в прекрасном: Кодзи Якусё, любимый актер Киёси Куросавы, обладатель вытянутого лица с ледяными глазами, тут преображается и оживает. Хираяма, мягко говоря, неразговорчив — даже в спорадических столкновениях с безалаберным коллегой Такаси, когда требуется только «да» или «нет», он предпочитает промолчать. Удивительно, но герой никогда не кажется отстраненным — он живо и трепетно переживает все, что видит перед собой. Просто не всегда находит форму для выражения. Или вовсе не хочет искать? Все эти слова придуманы и мало кому нужны.
А что нужно? У Вендерса всегда был на это свой ответ. Герой «Алисы в городах», журналист Филипп Винтер, находясь в кризисе, постоянно фотографировал — и лишь с помощью маленькой Алисы вспомнил о том, что даже на этот печальный мир можно смотреть и без защиты, своими глазами. Всего лишь вопрос настройки оптики. А Трэвис из «Париж, Техас» всю жизнь хотел остаться рядом со своей семьей — когда надо было уйти. Во многих фильмах Вендерса речь шла о людях, которым чего-то не хватало — странное, сумрачное беспокойство и меланхолия преследовали их неотступно, куда бы они ни бежали. Все они двигались из точки А в точку Б — безусловно, запутанным маршрутом, но все же двигались. Хираяма же никуда не движется — он смиренен и скромен, тих и очень целен, во всем достаточен. Кажется, нашел.
В Хираяме нет ничего от убеленного сединами мудреца — когда подруга коллеги целует его в щеку, он смущается так, словно сейчас схлопнется и исчезнет. Этот маленький целомудренный всплеск ни к чему не приведет — только ритм монтажа, размеренный и стройный, внезапно ускорится, как сердцебиение, а затем снова вернется в привычное русло. Книги, которые он с упоением читает, наполнены самыми разными словами — это и бушующий Фолкнер, и эссе о деревьях, и тревожная Патриция Хайсмит. Это мир в его многообразии, которое Хираяма приемлет с благодарностью.
Есть дерево — и есть человек, чтобы на него смотреть
В повторении ритуалов героя (работа — дом — бар — дом — баня) поначалу пытаешься найти лазейку: вот тут что-то случится, кажется, сейчас все изменится. Но ни потеря коллеги, ни пропажа любимой кассеты, ни встреча с раковым больным не меняют жизнь Хираямы. Мы терпеливо будем наблюдать каждую деталь каждого действия — пока не нырнем в фильм целиком, с головой. Да, кажется, когда-то у него была другая работа. Вроде бы они не общаются с сестрой — может, поссорились? Может и да. А может и нет.
Когда к Хираяме приезжает сбежавшая из дома племянница (ребенок у Вендерса — всегда важный для взрослого спутник), герой учит ее замедляться. Она спрашивает: «Когда?» — а он отвечает: «Потом». Она переспрашивает: «Когда это — потом?» — а он отвечает: «Потом — это потом. Сейчас — это сейчас». Совершенно немыслимый, ничего не означающий ответ. Но в каком-то смысле единственно возможный.
Но это всегда неповторимое путешествие, только такое, каким может быть в данный момент
«Идеальные дни» сами по себе и есть замедление жизни — минуту за минутой ожидая в фильме какого-то драматургического развития, постепенно расслабляешь мышцы, возвращаешь меч в ножны. Забывается вчерашний день, не думается о завтрашнем. В японском языке есть понятие «фуэки-рюко» — дословно оно переводится как «вечное-текущее», незыблемое и изменчивое. В «фуэки-рюко» покой и движение слиты воедино, но не вытекают одно из другого — скорее соприкасаются и отталкиваются друг от друга, как заряженные тела.
Роуд-муви — один из любимых жанров Вендерса. Дорога становилась для его героев способом существования, безлюдные американские пейзажи сливались с тусклыми европейскими. Но печаль — хоть и теплая — из других фильмов режиссера осталась позади. «Идеальные дни» — кино нежное и спокойное, даже радостное, — и качества эти неизменны, не бликуют и не отражают лишнего.
Хираяма каждый день проделывает путь до работы на своей машине. В окружающем его пространстве нет ничего особенного или даже привлекающего взгляд. Но это всегда неповторимое путешествие, только такое, каким может быть в данный момент — пока смотришь в окно, слышишь музыку и держишь руки на руле. На следующий день именно этой, твоей утренней дороги больше не будет.
Положение вещей теперь очень простое: есть дерево — и есть человек, чтобы на него смотреть. Есть песня — и тот, кто слушает ее. И новое дерево, новая песня, эти скромные чудеса — случаются только сейчас и только с тобой. Даже если каждый день они одни и те же.
Читайте также
-
Цивилизация сосновой иглы — «Зло не существует» Рюсукэ Хамагути
-
Молчание вещей — «Пришелец» Ивана Соснина
-
Мой друг Фридрих Эрмлер — «Улыбнись!» Марианны Киреевой
-
Мы идем в тишине — «Падение империи» Алекса Гарленда
-
Под тенью умерших в саду — «Белое пластиковое небо» Баноцки и Сабо
-
«Я — капитан» Маттео Гарроне — Песни радости и счастья