«Ночи Кабирии» — Omnes una manet nox
На «Послании к человеку» покажут также небольшую ретроспективу Федерико Феллини под чудным названием «Гендер без границ». Без «Ночей Кабирии», разумеется, не обойтись. Об одном из важнейших фильмов Феллини, происхождении его героини и трудностях перевода размышляет Михаил Щукин.
СЕАНС – 74
Конец III века до Рождества Христова. Тьма накрывает Катанию. Извергается Этна. Во мраке без вести пропадает дочь римского патриция Батто по имени Кабирия. Ее похищают карфагенские пираты, продают в рабство и собираются принести в жертву Молоху. Кабирия исчезает в пышных декорациях античного мира, как пепел в пеплуме 1914 года Джованни Пастроне, чтобы мелькнуть в «Белом Шейхе» (1952), на мгновение появиться в «Мошенниках» (1955) и воскреснуть в картине «Ночи Кабирии» (1957) Федерико Феллини. У Кабирии нет прошлого. Она человек из ниоткуда, античная Психея и чеховская Душечка — душа, ищущая подходящий сосуд, идеальное тело, в которое может поместиться, легко повторив контуры занимаемого пространства. И ночь — самое точное для нее время. Ведь во тьме плохо различима истрепанная за годы странствий физическая оболочка. Ночь — время любви, а что еще надо душе? Тело утолит похоть и успокоится. В итальянском cabiria — «снедь», «пища», «яства». Кабирию проглотят, не подавившись, чтобы вскоре потребовать новую. Действие фильма Феллини, как всегда, происходит на границе между жертвенностью и жертвоприношением, между язычеством и косноязычием, на цирковом представлении, между сном и явью гипнотического сеанса, в Святилище Мадонны дель Дивино Амор.
У неореалистов «проститутка» — образ не социальный, а мифологический.
Кто такая Кабирия? И почему ей посвящены темные итальянские ночи? Пожалуй, даже сама героиня вряд ли быстро ответит на эти вопросы. Ей необходимо исповедоваться перед полным зрительным залом, украдкой смотреться во все, что может быть зеркалом (фонтан, стекло автомобиля, бокал вина), искать потерянные туфли, опустошать шкаф и укладывать чемодан, угадывать тайное по спинам уходящих вдаль мужчин и женщин, по‐детски капризно топать ножкой и стоять фертом — чтобы обозначить свое «я», пройти самоидентификацию или инициацию. В полосатом костюме (судьба упряма в чередовании черного и белого) она появляется среди высоких трав за бетонными новостройками. Такой же черно‐белый Джорджио (Франко Фабрици) ловко отбирает у нее сумочку и толкает в Тибр. «Женщина тонет! Что она делает?» — наперебой кричат босоногие мальчишки, которые у Феллини всегда говорят чистую правду. В первом же эпизоде героиня будто бы превращается в предмет, странную вещицу, «шинель», волшебного помощника, который, выполнив свою функцию, отдав силу, катится в тартарары и вот‐вот погибнет в сточной трубе. Кабирию выловят рабочие, потрясут за ноги, вдохнут жизнь, и марионетка (в детстве Феллини был превосходным кукольным мастером) снова оживет, душа найдет новое тело. На протяжении фильма Кабирия будет много раз умирать и воскресать: «У нее, как у кошки, девять жизней». Таковы условия вечного возвращения или жертвоприношения. Кабирия — только прозвище, а зовут героиню, конечно, Мария. Еще работая над «Дорогой», Феллини в одной монастырской библиотеке узнал историю о монахине, жившей близ Витербо, которая была так предана в своем служении Богу, так Его любила, что по слову ее происходили чудеса. Ночь Кабирии — это не только ночь плотской любви, но и ночь страстной молитвы: покаяния, благодарности, прощения и просьбы. Как и в вышедшем позднее фильме Пьера Паоло Пазолини (который, кстати, помогал Феллини писать сценарий) «Мама Рома» (1962), нам не сразу понятно, что главная героиня — проститутка. У неореалистов «проститутка» — образ не социальный, а мифологический.
Кто кукловод нашей Кабирии? Кому она досталась в жертву или в награду?
Но ведь «Ночи Кабирии» — не о проститутке. Неудачное слово. Итальянское battone, возможно, более грубое («потаскуха», «шлюха»), но более точное: восходит оно к глаголу battere — «бить», «колотить», «стучать», «ударяться». Однако есть у этого слова и значение случайного действия: se mi batte l’occasione — «если посчастливится». Battone созвучно Bidone — так назывался предыдущий фильм Феллини (в русском переводе — «Мошенники» или «Мошенничество», хотя итальянское название гораздо объемнее). Battone — будто одна из масок комедии дель арте, которую так любил Феллини: это модель, у которой есть строгая форма и роль в сюжете, которой предписан определенный набор действий, поступков. И в фильме Кабирия тоже вроде бы существует по законам своей роли: ждет клиентов у римских развалин, взбивает мех на вульгарной коротенькой шубке, садится в машины к незнакомцам, спит днем и работает ночью, сооружает домашний иконостас из фарфоровых ангелочков и фотографий знаменитостей. Но характер маски зависит и от кукловода, и от балаганчика, раскинувшего шатер на городской площади, да и от самой площади, толпы, пришедшей потешиться на праздник. Кто кукловод нашей Кабирии? Кому она досталась в жертву или в награду?
Улыбка Кабирии
Но кукольный спектакль, как и античная трагедия о человеке, жизнь которого меняется по воле рока, и лирическая история о любви и предательстве, и христианская мистерия о подвижниках и страстотерпцах, — не более чем комедия. «Ночи Кабирии» — это сон смешного человека. Вот едва выжившая героиня, как Золушка, в одном башмачке, несется за сбежавшим любовником, оправдывая его подлость робостью, вот она ссорится с пышнотелой подругой из‐за градусника и аспирина, в минуту отчаянья гладит петуха, словно котенка, влетает головой в стеклянную дверь, вот она вкушает шампанское и омаров с кинозвездой, а через мгновение, спрятавшись в ванной комнате, подсматривает за чужой ссорой, переходящей в страстные любовные утехи.
История повторяется. У циркового балагана репертуар небогатый.
Чехов для своей жены Книппер сочинил роль гувернантки Раневской Шарлотты в «Вишневом саде». Раневская — образ высокий, трагический, он для оперы, античного театра, для классического портрета в парадной галерее, Шарлотта — образ маленький и комичный. Но и Раневская, и Шарлотта — это, в сущности, одна героиня — женщина в ожидании любви. Феллини для своей жены Мазины придумал Кабирию. Это и трагическая Раневская, и комическая Шарлотта одновременно. Канатная плясунья и клоунесса с резкими неловкими жестами, растопыренными руками и крикливым голосом вдруг превращается в Федру или Ифигению, в царскую дочь, проданную в рабство, с грациозной пластикой, с изящным повтором головы и нежным словом, летящим в собеседника или в Бога. Маска, которую надела Мазина, играющая Кабирию, совсем не из старой театральной гримерной, у нее волшебные свойства. Эта маска запечатлела то странное выражение лица, которое бывает у человека за мгновение до того, как он отчаянно расплачется или гомерически рассмеется. Что должно произойти в это мгновение? Спросите у канатоходца, который поднял ногу и примеряется, как бы не оступиться, у музыканта, играющего синкопу, или просто у того, кто вдевает нитку в иголку. «Вы сами себя представляете ниткой, которая вдевается в это игольное ушко», — замечает муратовский клоун Андрей (Георгий Делиев) в «Настройщике» (2004). Что бы ни произошло, предугадать реакцию маски невозможно. Одно и то же событие оборачивается то разочарованием, то восторгом. Брови маски Кабирии неподвижны: они спускаются к переносице и взмывают к кончикам ушей. Лицо — как цирковое пространство: линия губ — арена с брусьями и бревнами, линия бровей — канат под самым куполом. Глаза — жонглеры, эквилибристы, гимнасты.
После очередной трудной ночи Кабирию встречает человек с мешком (Лео Катоццо): он раздает еду и одежду бездомным, которые живут в норах на окраине Рима. Когда‐то они были мошенниками, разбойниками, ворами, проститутками, преуспевшими в своем ремесле. Кабирия видит, как этот вочеловеченный ангел словно из‐под земли вызывает Хильду — некогда знаменитую проститутку по прозвищу Бомба. Она ждет его, как верного возлюбленного, который возвращается после долгого путешествия с подарками и утешениями. Именно этому безымянному герою Кабирия называет свое настоящее имя. Это главный эпизод фильма, который, однако, кардинальская цензура потребовала вырезать из картины. Назвав свое настоящее имя, Кабирия решает вновь стать Марией Чеккарелли, сбросить маску. Дважды она повторяет свое желание, и оно сбывается — в жизнь Кабирии приходит большая любовь. И не сбывается — новый возлюбленный Оскар поступает с ней так же, как и прежний. История повторяется. У циркового балагана репертуар небогатый. Сломанная марионетка кричит, что больше жить не хочет. Но в ночной треск цикад вдруг вторгается музыка. «Мы идем домой, правда, я не знаю, как мы туда попадем!» — поют бродячие музыканты, которые всегда говорят у Феллини чистую правду. Без музыки марионетка обычно молчит и не двигается. Ритм заставляет тело пускаться в пляс. Но теперь Кабирия‐Мария пляшет не под чужую дудку. Это ее собственный танец. И свое выражение лица — изящные полукруглые брови, слеза и улыбка.
Читайте также
-
Мы идем в тишине — «Падение империи» Алекса Гарленда
-
Под тенью умерших в саду — «Белое пластиковое небо» Баноцки и Сабо
-
«Я — капитан» Маттео Гарроне — Песни радости и счастья
-
Кто есть Америка? — «Нежный восток» Шона Прайса Уильямса
-
Это норма — «Герой наших снов» Кристоффера Боргли
-
Анти-Франкенштейн, который смеется — «Бедные-несчастные» Йоргоса Лантимоса