«Нина»: Польская пост-семья
Свою первую картину, прошедшую на фестивале в Роттердаме мировой премьерой, режиссер-дебютантка Ольга Шайдас назвала «Нина». По имени главной героини. Это красивая, элегантная, как почти все польки, женщина — внешне благополучная, но внутренне глубоко фрустрированная. Она хорошо образована и преподает французский, но работа не может компенсировать ей утрату личностных ориентиров. Ее бездетный брак с большим стажем держится лишь на надежде найти суррогатную мать для потенциального ребенка. Но надежда тает, а встреченная на этом пути молодая бесшабашная Магда, категорически отвергающая мужчин, вносит в жизнь Нины совершенно другую тему.
Развиваясь, эта тема приводит обеих героинь к неожиданной для них самих эволюции: теперь их связывает не каприз, не влечение, даже не страсть, а то, что Нина формулирует в ответ на недоумение своей сестры, как это можно полюбить женщину: «Я полюбила человека». Природу подобного избирательного чувства не могут понять и принять ни муж, ни традиционное общество, в котором вращается Нина. Такой конфликт почти неизбежно ведет к трагической развязке, однако авторам удается избежать пессимистического дна и даже довести фильм до своеобразного, хоть и условного хеппи-энда.
«Нина» — уже не первый сигнал возрождения, переживаемого кинематографом Польши, который долго был подавлен величием и магией классической «польской школы». Ключевыми в этом старом кинематографе были понятия романтической жертвенности и ее антитезы — вынужденного конформизма — как двух слагаемых польской истории. Этот сюжет всю жизнь воплощал в своих фильмах Вайда — начиная с «Пепла и алмаза» и вплоть до «Катыни» и «Послеобразов», посвященных трагической судьбе художника-авангардиста Владислава Стржеминского. И даже кино «морального беспокойства» в лице Занусси и Кесьлевского, хоть и дистанцировалось от исторических проклятий, было подчинено моральному кодексу — теперь уже не патриотическому, а христианскому.
При этом семья вовсе не была главной темой классического польского кино («Семейную жизнь» Занусси вынесем за скобки). А вот новейшая генерация польских режиссеров видит мир в другой оптике. Это стало очевидно с появлением «Последней семьи» Матушинского. Поскольку она тоже сконцентрирована на судьбе художника, и тоже авангардного, контраст особенно резок. Вайда изображает романтика-одиночку, героя и страдальца, женолюба и любимца женщин, раздавленного в итоге тоталитарной машиной. Его жена, талантливая художница, после разрыва с мужем угасает в больнице. В «Последней семье» все по-другому. Художник-сюрреалист Здзислав Бексиньский, конечно, чужд укладу социалистической бюрократии, но убивает его не она, а юный сосед-отморозок (в 2005-м, когда с этой бюрократией на территории Польши уже покончено). Здзислав купается в мире буйных фантазмов, но при этом проживает рутинную жизнь в малогабаритной варшавской квартирке с ее коммунальной истерикой и отчуждением, терпит и любит свою семью — суицидального сына, больную жену, старых, одной ногой в могиле, бабок. Именно эта экзотическая польская семья становится той хрупкой опорой, которая позволяет герою внутренне противостоять как социуму, так и энтропии бытия. Распад выглядит не таким красивым, как у Висконти, но, к удивлению, спасительным.
Однако вместе с враждебным социумом, вместе с сыном художника Томашем, покончившим с собой в канун миллениума, навсегда уйдет в прошлое, останется в ХХ веке и последняя семья.
То, что рождается на ее месте, мы видим в «Нине». Возникает соблазн встроить ее в ряд знаменитых картин с женскими именами — таких, как «Кэрол» и «Жизнь Адель». Но там роскошная опытная фемина — интеллектуалка, декадентка, эстетка — соблазняет юную простолюдинку, образно говоря, пожирает ее. В «Нине» ровно наоборот: зрелость и культура ищут спасения в соблазне, бегут за спонтанной юностью, хватаются за нее, как за соломинку.
Если у Матушинского семья выглядит средоточием романтического гротеска, в фильме Ольги Шайдас она претерпевает еще более радикальную метаморфозу. Сначала она ассоциируется с католическими ритуалами и всевозможными традиционными встречами, на которые собираются многочисленные и многодетные родственники Нины. Свой брак она воспринимает как «бесплодный», хотя и она, и муж не такие уж ревностные католики и совсем не ханжи. На уроках французского Нина в качестве учебного пособия использует фильм Годара «Презрение»: явный намек на ее тягу к интеллектуальной и моральной свободе.
Магда, работающая в аэропорту на секьюрити-контроле, легко меняющая партнерш — живое воплощение свободы без берегов, как и среда гей-баров, в которую она вовлекает старшую подругу. Однако фильм в итоге выруливает на другую колею, где главную героиню ждет не только раскрепощение сексуальности, но и осуществление мечты о полноценной семье и ребенке. То, что сформируется на основе нестандартного любовного треугольника (две женщины и мужчина), можно назвать пост-семьей ХХI века. Знаменательно, что возникла она в сегодняшнем консервативном польском контексте, когда в стране табуируется свободная мысль и накладывается запрет на историческую правду.
Многое объясняет тот факт, что Ольга Шайдас живет в США и связана очень личными нитями с другой молодой польской кинематографисткой, Касией Адамик. Которая является дочерью не кого-нибудь, а Агнешки Холланд, так много сделавшей для утверждения феминистских и экологических идей. Если сценарий «Последней семьи» получил благословение Вайды, то тень его ученицы Холланд несомненно витает над «Ниной». В финале картины перед глазами героини неожиданно появляется олень: своеобразный привет Агнешке Холланд, недавно выступившей с экологическим детективом «След зверя».
Как видим, молодые польские режиссеры существенно меняют канон национального кино. И происходит это не только на уровне смыслов, но и формы тоже. В «Нину», снятую в приглушенной гамме, со сверхкрупными планами и скачущим, часто размытым изображением, входишь не без сопротивления: даже Ларс фон Триер «догматического» периода отдыхает. Но именно такая изобразительная манера адекватно передает смятение, в котором пребывает героиня, а игра Юлии Киевской, равно как ее партнерши Элизы Рыцембель, довершает список профессиональных достоинств фильма. Это не сюрприз: даже в периоды упадка польского кино в нем неизменно появлялись поразительные, харизматичные актрисы. Сейчас дело дошло до режиссеров, причем обоего пола.
Читайте также
-
Мы идем в тишине — «Падение империи» Алекса Гарленда
-
Под тенью умерших в саду — «Белое пластиковое небо» Баноцки и Сабо
-
«Я — капитан» Маттео Гарроне — Песни радости и счастья
-
Кто есть Америка? — «Нежный восток» Шона Прайса Уильямса
-
Это норма — «Герой наших снов» Кристоффера Боргли
-
Анти-Франкенштейн, который смеется — «Бедные-несчастные» Йоргоса Лантимоса