Будто в будущее — «Мейерхольд. Чужой театр» Валерия Фокина
К 150-летию Всеволода Мейерхольда на Новой сцене Александринского театра идет постановка Валерия Фокина «Мейерхольд. Чужой театр». Ближайшие спектакли — 24 и 25 апреля. О том, как звучат со сцены реальные диалоги почти вековой давности, рассказывает Катя Трус.
«Меня будут упрекать за смелость до тех пор, пока,
поняв до конца, не упрекнут за робость»
А. Франс
150 лет назад — в феврале 1874 года — родился Всеволод Эмильевич Мейерхольд. Спектакль Валерия Фокина «Мейерхольд. Чужой театр» приурочен к дате, но кажется, случился бы и без нее. Валерий Владимирович так долго, так пристально и подробно изучал художественный путь своего героя, что спектакль о Мейерхольде стал вполне закономерным пунктом его творческой биографии.
Если вслушаться в фонетику названия, с протокольной парцелляцией, колючим «чужой» и отрывистым «Мейерхольд», станет понятно, что речь в спектакле идет не о свершениях и открытиях театрального реформатора. Охваченное спектаклем время — зима 1937-го. Развернись действие двумя десятилетиями раньше, он назывался бы по-другому. «Вперед к Мейерхольду!», например. И басил бы это название, жуя папироску, хмурый Маяковский. Жизнь обрекла Мейерхольда на бесконечное обустройство отношений со временем, его составом. Иногда это получалось блестяще: пафос Театрального октября, распахнутый революцией, строящийся заново мир, в котором Мейерхольд — абсолютная звезда, по уровню популярности и узнаваемости, сравним разве что с вышеупомянутым Маяковским. А затем глухие и темные тридцатые, с которыми Мейерхольд не совладал. Та же участь постигла и его социально активный театр, который вдруг перестал соответствовать генеральной линии партии. Взаимоотношения человека и времени — одна из самых важных тем спектакля.
Буквально за одно десятилетие история опрокинулась, прежние ее передовики и герои потеряли опору под ногами
Валерий Фокин: «Мир должен обнулиться»
Валерий Владимирович Фокин сомыслим своему герою: на афише он значится «автором спектакля», что очень по-мейерхольдовски, а глубинное понимание возможностей режиссерского искусства позволяет ему определенную свободу сценического приема. Серые безликие пиджаки, сидящие в первом ряду, превращают зрителей в невольных соучастников общего собрания Государственного театра им. Вс. Мейерхольда, заседания «актива». Зритель оказывается включенным в действие хотя бы тем, что на протяжении всего спектакля дышит героям в затылок. Поводом для собрания послужила статья «Чужой театр» Платона Керженцева в газете «Правда». В ней председатель Комитета по делам искусств распекает Мейерхольда за формализм, ошибочный творческий путь, политическое банкротство, вменяя в вину посвящение одного из спектаклей Троцкому. У Мейерхольда хранилась газетная вырезка другой статьи Керженцева, где тот же автор восхищался спектаклем и человеком, которому он был посвящен. Красноречивый штрих эпохи.
Благодаря внимательному карандашу стенографистки диалоги почти столетней давности сегодня звучат в спектакле. У его создателей нет драматургической основы, нет пьесы, за которую можно было бы спрятаться и спокойно ее обживать. Пиджаки в первом ряду — реально существовавшие люди, артисты ГосТиМа, с историями и биографиями. Растерянные, нервозные, с недобрым шепотком они заняли свои места и стихли в ожидании «виновника торжества». Мейерхольд (Владимир Кошевой) явился под руку с преданной Зинаидой Николаевной Райх (Олеся Соколова). Острая спина, безошибочно узнаваемый запрокинутый профиль. У нее — восхищение и обожание в каждом жесте. Смиренный перед предлагаемыми обстоятельствами Мейерхольд начинает обряд самокритического покаяния, зачитывает заранее приготовленную речь. Говорит сухо, почти формально. За последние годы Всеволод Эмильевич приобрел богатый опыт подобных «оправдательных» выступлений, в каждом из которых он каялся, отказывался, признавал.
И они гордо покинут свой театр, которого больше не существует
Означает ли это предательство идеалов? Едва ли. Мейерхольд слишком большой и сложный человек, чтобы трактовать его примитивно, к нему применимы иные оценочные категории. Кажется, одобрительно и благосклонно его речь на этом заседании восприняла только Зинаида Райх. Артисты же остались неудовлетворенными, они, очевидно, не услышали того, что хотели. После каждый из них «имел слово». Они говорили по отдельности и хором, спокойно и срываясь на плач, выдвигали, а потом опровергали свои же предложения, поддерживали друг друга, а затем неистово спорили и обвиняли, обвиняли, обвиняли Мейерхольда. Всеволод Эмильевич и Зинаида Николаевна не принимали участие в общем крике, наблюдали со стороны. Жест, взгляд, поворот головы — вот и весь ответ. Иногда качества характера, важные для существования в актерской профессии, детскость, наивность, непосредственность, шутят над своими обладателями злую шутку. Они оборачиваются другой стороной и превращаются в жестокость, в слепое повиновение импульсу, в стадное соглашательство, в глупую силу толпы. Первостепенно их беспокоила не судьба театра или судьба Мейерхольда, а, конечно, собственная судьба. Предательство учеников и товарищей один из самых болезненных ударов, нанесенных Мейерхольду временем, трагическая засечка в череде бедствий.
Контрапункт спектакля — воспоминания Мейерхольда о репетициях, о работе с этими же артистами в серых пиджаках. Репетиции спектаклей «Ревизор», «Дама с камелиями» и революционных театральных парадов показаны в противоположном собранию художественном приеме. После сиротливого, аскетически скупого стола, на сцене воссоздается буйство и изобилие конструктивистских мейерхольдовских декораций (художник — Алексей Трегубов). В них легкий, никогда не равнодушный, устремленный вперед Мейерхольд раздает артистам задачи, на ходу изобретая мизансценические решения, придумывая и показывая. Старательная и покорная Зинаида Райх выполняет задачи мужа-режиссера, участники спектаклей боготворят Мастера, ловят каждое его слово, дышат с ним в унисон. Это могло бы сойти за придумку, фантазию, грезу самого Мейерхольда, но нет. Это еще совсем недавняя жизнь, в которой Всеволод Эмильевич важен и органичен. Вот он изящно ставит артистке танец, вот встречает письмо Городничего, вот возвышается на трибуне над флагами красным комиссаром. Могло ли это все существовать, прижиться в конце тридцатых? Вряд ли. Талант, сила, пафос тотального переустройства мира счастливо упокоились в двадцатых. Наступило новое время, которое требовало (не просило!) от Мейерхольда новых художественных средств. Все его попытки с этим временем договориться, совладать, не увенчались успехом. Длинная цепочка неудач привела его в этот декабрь 1937-го, в котором он — подчеркнуто чужой, отдельный, подозрительный, всегда наблюдающий за собой со стороны, хранимый только нежным крылом Зинаиды Николаевны. Валерий Владимирович Фокин доходчиво объясняет нам время и место человека, большого художника во времени. Буквально за одно десятилетие история опрокинулась, прежние ее передовики и герои потеряли опору под ногами. Мейерхольд будет старательно разгадывать формулу нового времени, его состав, но не разгадает. А время его категорически откажется понимать, а после и вовсе уничтожит.
8 января 1938 года Государственный театр им. Вс. Мейерхольда сыграет свой последний спектакль. Его создателю запретят выходить на поклоны, жена по свидетельствам очевидцев потеряет сознание прямо на сцене. Горькая история их дальнейшей короткой жизни и кончины всем хорошо известна. Но в спектакле зрителям об этом не расскажут, поберегут. В спектакле Зинаида Николаевна любовно накинет пальто на Мейерхольда, возьмет под руку, и они гордо покинут свой театр, которого больше не существует. Две красивые прямые спины будут медленно удаляться в глубину пустой сцены, тихо откроют дверь и выйдут прямо в улицу, в тусклый свет служебного балкона Новой сцены имени Всеволода Эмильевича Мейерхольда, будто в будущее.
Читайте также
-
Саги Андрея Могучего — К новому сезону
-
Вечный часовой самого себя — О Сергее Дрейдене и его Учителе
-
Вам и не снилось — «Преступление и наказание» Мотои Миуры
-
«Спектакль делает себя сам» — «Билет в кино» на «Ленфильме»
-
Теодорос Терзопулос: «Я ехал в ГДР за Брехтом, а обрел друга и учителя Хайнера Мюллера»
-
Тщета — «Старик и море» Анатолия Васильева и Аллы Демидовой