Кино в углу комнаты
Кино в цифровой вселенной: новое понимание времени и материального мира — от комиксовых блокбастеров до арт-хитов. Netflix, Marvel и апокалипсис.
СЕАНС – 71
«Трудно стоять на тонких ногах, загнанный в угол… испуганно ждет щелчка в уютной чужой берлоге», — пела в конце восьмидесятых группа «Телевизор» от лица любимого электроприбора миллионов, в честь которого она и получила свое название. (Спасибо Юрию Сапрыкину за напоминание об этой песне). Доподлинно неизвестно, что именно водило пером Михаила Борзыкина, писавшего о веке «электрических наслаждений», но сейчас, в 2019-м, когда можно со всей уверенностью констатировать, что век этих наслаждений пребывает в самом своем зените, слова испуганного, зажатого в углу и мечтающего из него выбраться телевизора стали нашими общими словами. Словами людей, которые смотрят на экран вместе и по отдельности. «220 холодных вольт. Система надежна, она не откажет. Вечер не даст ничего. Программа все та же».
Неопределенность и стабильность на общем плане
Меня пугает боязнь спойлеров. Точнее, сама идея спойлера. Идея страха что-то испортить. Испортить свое удовольствие, недополучить что-то. Не является ли страх перед спойлером одним из тех неврозов, которые красноречивей прочих говорят о современности и тех, кто ее населяет? И были ли способны переживать за свое испорченное наслаждение люди прошлого?
Мартин Скорсезе: «Я сказал, что фильмы Marvel — это не кино. Позвольте объясниться»
Последний случай глобальной борьбы со спойлерами — премьера завершающей (это, конечно, не так) части комиксовой эпопеи Marvel «Мстители: Финал». Каждый, кто посмел раскрыть секрет Полишинеля, рисковал нарваться на отповедь в соцсетях. И пусть в «Игре престолов» говорят, что «секрет, которым владеют несколько человек, это уже не секрет, а просто сведения», — некоторые СМИ, сболтнувшие лишнее, публиковали извинения, расшаркиваясь перед читателями и их задетыми чувствами: «Мы изменили заголовок, чтобы не расстраивать тех, кто еще не успел дойти до кинотеатра. Просим прощения у всех, для кого первая версия заголовка оказалась спойлером». Но можно ли в действительности заспойлерить то, что называется «Финал», но при этом не являющееся финалом? Релизы фильмов «четвертой фазы» расписаны Marvel аж до 2022 года. При всей катастрофичности мира, в котором обитают супергерои, мир этот отличает невероятная упругость, гибкость и в конечном итоге стабильность. Он растягивается и сжимается, но никогда не рвется — как трусы Халка. Даже мертвые герои, от информации о гибели которых так серьезно оберегают спойлерофобы, могут воcкреснуть через пару-тройку лет.
«Изгой-один» — Да, смерть!
Вселенная Marvel обладает свойствами, которые зритель, вероятно, хотел бы видеть в реальном мире. Да что там — он уже такой. Дело отнюдь не сверхспособностях главных героев (хотя и тут есть какие-то ожидания, например, неспроста Илон Маск изо всех сил косплеит Железного человека), а в том, как раскрываются основные свойства нашей текущей реальности в зеркальном потоке Marvel. Посмотрите, как эргономична, адаптирована под пользователя и готова к самоповторам эта структура. Содержание, форма, средства доставки — все взывает к тому, что «эта музыка будет вечной». Подытоживая марвеловскую «третью фазу», «Финал» попросту демонтирует фактор пространства-времени. Под предводительством Человека-муравья специальный отряд сверхлюдей отправляется в прошлое, чтобы переиграть историю и главного злодея, улучшить мир, в котором они уже и так победили (просто слишком большой ценой). До Мстителей над временем посмеялась купившая их студия Disney: актеров, участвующих в киносериале, регулярно омолаживают с помощью компьютерных технологий. Через это прошли Роберт Дауни-младший, Майкл Дуглас, Курт Рассел и, конечно, Сэмюэл Л. Джексон. Нет ничего необратимого. Даже смерти нет: в «Звездных войнах» Disney воскресил скончавшегося в 1994 году Питера Кушинга.
Цифровой стазис, где каждый обретет свою молодость, а заодно избавится от дефектов кожи, знаком любому, кто пользовался фронтальной камерой новейших смартфонов, автоматически наводящих лоск на ваше усталое лицо. Перемен больше нет. И не надо их ждать. Все перемены обратимы, а следы того, что они случились, вполне можно отредактировать. Странно, но вместе со способностью меняться теряется и всякая возможность определенности. Как ответить — «было или не было», если все, что было, можно изменить? Пропадает и всякая воля к переменам: зачем, если любое событие обратимо? Одна из последних новостей актуальной киноиндустрии на момент сдачи этого номера: канал HBO удалил из четвертой серии восьмого сезона одноразовый стаканчик с кофе, по ошибке оставленный в кадре кем-то из съемочной группы. Произошло это уже после официальной премьеры фильма. Был ли стаканчик? Окончательной копии «Игры престолов» не существует — только вечно меняющийся и в этой изменчивости принципиально устойчивый оригинал.
В этих обстоятельствах сценарное решение ликвидировать нескольких героев в «Мстителях: Финал» кажется безусловно смелым. Неслучайно в интервью на Comic-Con один из братьев Руссо, постановщиков фильма, с гордостью сказал: «Всякая вещь должна быть конечна, только так она обретает хоть какую-то ценность». Между тем за спиной Руссо стоит Кевин Файги — вот кто истинный автор растянувшегося на 21 фильм (это пока) и множество сериалов проекта. И он-то знает: любая «окончательность» в данном случае грозит катастрофой. Магия фокуса длится только до тех пор, пока длится сам фокус, велосипед едет, пока крутишь педали. Как только арки сюжетов сомкнутся, а зритель получит возможность отступить на шаг назад, он поймет, что просто не в состоянии обозреть это здание как нечто целое. Не склеивается, давит, застит глаза. В своей монументальности арки современного нарратива мало чем отличаются от наиболее вопиющих примеров тоталитарной архитектуры.
Повторяемость и кризис на среднем
Часто кажется, что супергерои действуют в каком-то другом — не нашем — мире, не выходя за его пределы. Это заблуждение. Пространство борьбы сверхлюдей постоянно расширяется, а вселенные, в которых они живут и работают, разворачиваются во все стороны одновременно (прибавляя эпизоды и внедряясь в смежные сферы индустрии развлечений), — так что все труднее понять, где же их мир заканчивается и где начинается наш. Люди с крыльями, термоядерным реактором вместо сердца и космической генеалогией удачно мимикрируют под обычных людей. Современная драматургия требует, чтобы Железный человек пробовал зачать ребенка со своей подружкой Пеппер Поттс (без малого десять лет длился их роман) и обрел семейное счастье (он же не каменный!), чтобы у суперстрелка Хокая-Бартона была жена и детки, с которыми он ходил бы на пикник в свободное от охоты на сверхзлодеев время, чтобы бог Тор мог отрастить пивной живот. И если сверхчеловек требует чего-то действительно человеческого, обычный жаждет превозмочь то, что ему отмерено. Он требует прогресса, ждет чуда.
Ожидание, конечно, затягивается. Вместе с ним проходит молодость, а потом и зрелость. Но чуда нет, как нет и никаких перемен. Прекрасно и точно ловит своих героев в момент, когда надежда на чудо уже иссякла, Тамара Дженкинс в «Частной жизни» (2018), показанной сначала на «Сандэнсе», а затем, конечно, и на Netflix. На экране — Ричард и Рэйчел. Ему почти пятьдесят, ей, кажется, около сорока. Нью-йоркские интеллектуалы средней руки, все копейки посчитаны, все шишки в жизни набиты: изо всех сил они несутся за уходящим поездом, чтобы заскочить на подножку последнего вагона — завести ребенка. Замораживают яйцеклетки, анализируют сперматозоиды, ищут доноров, подают бумаги на усыновление. Все это в надежде, что ребенок что-то исправит в их комичной, жалкой, но подлинной жизни. Переведет ее на другой уровень. Когда-то младенец-супермен появился в семье бездетной четы фермеров Кент, и все обрело смысл. Собак они уже завели — но не помогло.
«Вокс люкс»: Вечная юность
Ричард и Рэйчел могли бы жить в мире растянувшегося на десятилетия постапокалипсиса, сформированном ярким и глубоким чувством вины. Именно в нем они и живут: здесь не было нашествия Таноса, но зияет пустота, оставленная башнями-близнецами, здесь охватывает отчаянье после воодушевления Occupy Wall Street, да и Обама, оттрубив свое в Белом доме, как и подобает супергероям, подался в индустрию развлечений. В том же мире «скучной дистопии» прописал свою копирующую поп-шаблоны певицу Селесту Брэди Корбет. Там же трепыхается и изображенное Ноа Баумбахом семейство Майровиц («Истории семьи Майровиц», 2017) и баумбаховские же — бездетные, то есть в каком-то смысле лишенные будущего — Джош с Корнеллой из «Пока мы молоды» (2014). Название этого фильма точно указывает время. Это наш общий момент за миг до потери — «уже нет, но еще не совсем». Нет ничего более постоянного, чем такое временное.
Близость — это рана
«Аннигиляция»: Сияние обрушилось вниз
Что мы видим на повторе в телевизоре, мониторе, телефоне? (Поразительно, но теперь все экраны — от малого до великого — копируют друг друга). Отовсюду несется знакомый, тяжелый запах конца света, который, впрочем, тоже ставят на паузу компетентные персонажи вроде Бэтмена. Апокалипсис замирает в конвульсивном подергивании, как раньше в такт оборотам магнитной головки тряслась картинка VHS. Перечислю фильмы, которые можно хоть сегодня посмотреть на Netflix: «Аннигиляция» Алекса Гарленда, где запутавшиеся герои никак не могут покинуть зону липкого кошмара, «Плохая партия» Аны Лили Амирпур, где каннибалы-культуристы упражняются в постядерной пустыне, «Птичий короб», один из самых успешных фильмов Netflix, о Зле, посмотрев на которое сходят с ума последние выжившие (удачная метафора самого сервиса). А также: «Как все кончится», «ИО: последняя на земле», «Карго», «Молчание». Список можно продолжать.
Современный социум подпитывается реальностью хаоса и тревогой, которая выплескивается на экран, порождая экстремальные ситуации и тех, кто обладает космической, недоступной человеческому разуму властью их преодолевать. Но ликвидировав очередной кризис, люди с приставкой «сверх» не предлагают переустройство мира — в лучшем случае возврат к докризисной модели. Новые миры страшны, в возможности утопии маячит призрак кошмаров XX века.
Страх и ненависть на сверхкрупном
Так сложилось, что twitter-аккаунт Netflix обращается к своим подписчикам в предельно панибратском тоне. Будто свихнувшийся робот хочет прорваться в тот информационный пузырь, в котором обитает его зритель, играя в большого брата. «Мы любим кино, любим давать доступ к нему тем, кто не может себе позволить поход в кино или живет в городе без кинотеатра. Мы любим, когда прокат начинается для всех в один день. Мы любим, когда кинематографисты получают возможность делиться тем, что они сделали». Уравнивающий всех и вся Netflix отстраивает свою политику от мнимого элитизма Стивена Спилберга; тот нахваливает «Зеленую книгу» просто за то, что она шла в широком прокате. Подумать только, мы дожили до времени, когда поход в кинозал стал чем-то вроде визита в оперу. Не каждый может себе это позволить.
Зрители Netflix распределены по отдельным ячейкам. Но что будет, если камера подберется поближе к каждому из этих персональных экранов? Какие блики схватит она в глазу подписчика? Кажется, прежде всего, это будет отражение страха.
Пакет Netflix его источает. Дело даже не в том, что описания сект, мистических практик, серийных убийц, зомби (идеальный портрет человечества после часа «икс»), объемно заявленная тема жертвоприношений ради возврата связи с поруганной природой, а также идея борьбы с повсеместно теснящим отдельного человека государством бросаются в глаза. А в том, что такое изобилие не может быть чем-то случайным.
«Закатать в асфальт»: Твердость не тупость
Волна жестокости, конечно, настигает не только Netflix. Новое брутальное кино — вроде творений Паноса Косматоса («Мэнди») или Крейга С. Залера («Закатать в асфальт», «Драка в блоке 99»), — такое пост-пост и мета-мета, ироничное, жанровое и игривое, отдельными своими моментами все-таки скребет по живому, копируя тактику пользовательского поведения в социальных сетях: оно обрушивает свой гнев и недовольство на взвинченный тон общественной повестки, на тенденциозность и стереотипы обвинительных кампаний. Это реактивное кино: вместо бранных слов, которые льются в соцсетях, оно достает мачете и АК-47, оно прибегает к пыткам. Трудно вычленить связное послание — но затыкать уши не следует. Ведь для того и срываются на крик — чтобы что-то да сказать.
Нет-нет, не проповедники Брекзита, не реднеки, выбирающие реакционное правительство, не бытовые шовинисты и не Танос снимают и смотрят такое кино. Его смотрим и снимаем мы с вами, те, кого Танос еще не успел испепелить; загнанные в угол комнаты и испуганно реагирующие на любой щелчок.
