«Межсезонье» Александра Ханта — Никто не танцует
«Межсезонье» Александра Ханта уже в прокате. Почему это долго шедшее к зрителю кино максимально подходит текущему моменту, пишет Андрей Карташов.
«Папе хочется, чтобы в моей жизни все было миленько, розовенько и прекрасненько. Я же так не хочу», — говорит старшеклассница в камеру мобильного телефона. Ее ровесница пересказывает фантазию своей мамы — той каждую ночь снится, как она зашивает дочери тоннели в ушах; за спиной у девушки виден красный угол с иконами. Пейзаж: на бетонном заборе нарисованы церковные купола, рисунок на временном заграждении выцвел от старости. На стене панельки — свежая надпись про «чурок». «Если выйти на улицу, посмотреть: кто все эти люди? Что они делают?» — сбивчиво говорит юноша с портретом Хармса за спиной, неожиданно добавляет: «Почему никто не танцует?» Розовая надувная кукла пляшет под порывами ветра на фоне обшарпанного заводского здания с вывеской «Россия».
Отправной точкой для «Межсезонья» была история 15-летних Дениса и Кати из Пскова, которые в 2016 году сбежали от родителей, добрались на маршрутке до поселка Струги Красные, укрылись в пустующем доме с оружием и погибли в перестрелке с прибывшими на место полицейскими. Влюбленные вели онлайн-трансляцию событий, финальной репликой ее стали слова Дениса: «Последние минуты жизни надо проводить [офигенно]». Режиссер и сценарист Александр Хант сохранил общие контуры этой истории, но убрал, среди прочего, то, что сделало ее настолько известной, — привычку «зумеров» документировать свою жизнь, из-за которой драма псковских подростков разворачивалась в прямом эфире на глазах у зрителей в приложении Periscope. «Межсезонье» не документ, а фантазия на тему — режиссер сознательно уходит от прямой биографии, ведь фильм о Денисе и Кате уже снят ими самими. Но он дает слово их ровесникам, приславшим видео с монологами о своей жизни в специальную группу «ВКонтакте», где Хант проводил кастинг фильма. С фрагментов этих признаний начинается «Межсезонье». «Если в целом, думаю, у меня есть какая-то склонность к саморазрушению», — говорит одна из девушек.
Фарс не отделить от трагедии, а безобразие — от красоты
«Какая-то склонность к саморазрушению» — сюжет картины. На основе истории Дениса и Кати из Пскова Хант сочиняет рассказ о Дане и Саше из Екатеринбурга — о мямле и оторве из двух по-своему несчастливых семей; совсем того не планируя, они превращаются в героев любовной трагедии. К этим персонажам можно подобрать много референсов — кто-то привычно вспомнит Ромео и Джульетту (так и в официальной аннотации), кто-то — подростков из «Пустошей» Малика или фильмов Ван Сента. Все эти аналогии неточные, ведь и у истории о безрассудной юности, которая вроде бы везде и всегда безрассудная, есть еще обстоятельства действия. Это Россия позднего путинского периода. Несколько лет назад Хант дебютировал картиной «Как Витька Чеснок вез Леху Штыря в дом инвалидов», где обнаружил редкую внимательность к быту русской провинции и еще более редкую способность к ее эстетическому изображению. Однако тот фильм, в духе своего фольклорного заглавия, уж очень тяготел к лубку — Хант жертвовал идеями и внятностью их изложения в пользу самодовлеющего гротеска и разнообразных режиссерских находок; яркие персонажи в исполнении выдающихся артистов тяготели к карикатуре. «Межсезонье» не лишено этих проблем — так, родители Дениса и Кати обрисованы грубо, несколькими штрихами, сцены с их участием местами напоминают КВН. Однако все равно они — безошибочно наши современники, а пространство вокруг них — безошибочно российская действительность, в которой фарс не отделить от трагедии, а безобразие — от красоты; и фильм — именно об этом безвыходном парадоксе.
Игровое российское кино в два путинских десятилетия в упор не замечало мира, в котором живут и Витька Чеснок, и Даня с Сашей, а вместе с ними миллионы их соотечественников — мира синих гофрированных заборов и гаражных кооперативов, евроремонта с персиковыми обоями и дешевых блинных с попсой из телевизора. Хант выхватывает из реальности образы современной России, не замеченные режиссерами при бюджетах, исследованные только в пабликах «Беспросвет» и «Эстетика [окраин]». Неслучайно, что «Межсезонье» создано с опорой на низовую поддержку — кампанию краудфандинга и уже упомянутое сообщество «ВКонтакте». Убедительность визуальной среды компенсирует сценарные недоработки. Бунт героев «Межсезонья» направлен против родителей, в равной степени — против чрезмерной, нездоровой заботливости Даниной мамы и против тупой агрессии отчима Саши — мента, привыкшего заставлять, когда возможно, и подчиняться, когда необходимо (характерно то, как этот грозный мужчина перестает распоряжаться и гавкать и начинает оправдываться и лебезить, стоит ему переступить порог начальственного кабинета). Зритель воспринимает этих персонажей не столько как характеры, сколько как знаки — элементы хорошо знакомой каждому системы насилия и иерархий, которая воспроизводит себя десятилетиями. Это из нее бегут юные герои — из страны невыученных уроков, страны выученной беспомощности.
В финале этой сказки будет свадьба, но царства ее герои не получат, и долгой счастливой жизни им тоже не видать
Сюжет движется по траектории волшебной сказки — из узнаваемой, хотя заостренной и эстетизированной повседневности городской окраины в лесную глушь, в избушку на курьих ножках; в финале Саша и Даня и вовсе попадают в одночасье из лета в зиму, в фильме начинают звучать мистически-психоделические обертона. Параллельно с этим повышаются ставки — от шалостей и веселого вандализма под игривый тинейджерский поп «Пошлой Молли» и Шарлота («хочется нюхать твои волосы, цвет настроения — розовый») к крови, к подлинной трансгрессии по ту сторону добра и зла. В финале этой сказки будет свадьба, но царства ее герои не получат, и долгой счастливой жизни им тоже не видать.
Я посмотрел «Межсезонье» на первом российском показе — 24 февраля 2022 года, теперь оно выходит в национальный прокат. Можно было бы сказать, что картину снимали не в той стране, в которой ее теперь смогут увидеть зрители, но это неправда — это все та же Россия, в которой можно жить долго, если вести себя правильно и если повезет, но нужно ли? — именно такой вопрос, по сути, ставят Саша и Даня. Кроме монологов подростков в начале, в фильме есть еще одна интервенция реальности: главные герои на камеру разговаривают со случайными людьми на улицах Екатеринбурга, спрашивают, довольны ли они своей жизнью (этот эпизод придуман спонтанно самими актерами, разговоры сняты ими же на хэндикам). В монтаже этих интервью еще раз подчеркивается поколенческий разрыв: парень лет двадцати говорит, что несчастлив, что не рад профессии, в которую пошел от безысходности, что хотел бы уехать из страны; собеседники постарше если и жалуются на жизнь, то на вопрос, хотели бы они что-то изменить, реагируют с непониманием. «Я ругаться вообще-то не привыкла, я лучше промолчу», — говорит бедно одетая старушка.
Короткая сцена заканчивается дурашливым пикетом, Даня и Саша стоят с плакатами «Ты ничего не изменишь» и «Делай как все». Это, наверное, и есть национальная русская идея, которую так долго искали. Ее лицом теперь стал осужденный в Украине сержант Шишимарин, которому сказали выстрелить, ну он и выстрелил, «чтобы отстали». Коллега Антон Долин углядел сходство между Шишимариным и подростками из «Межсезонья» — полными идеологическими противоположностями нерассуждающего солдата, которого привычка делать, как сказано, превратила в преступника. На том показе 24-го, где никто не понимал, что мы делаем в кинозале, особенно хорошо было понятно, откуда у героев «какая-то склонность к саморазрушению», для чего они спонтанно объявили личную войну завучам, ментам, всему русскому беспросвету, беспомощности, вот этому недоумению прохожих: а что мы можем изменить? Да, нормально ведь жили, могли бы перетерпеть, перебеситься, переждать, пока все уляжется.
А оно не уляжется.
Читайте также
-
Мы идем в тишине — «Падение империи» Алекса Гарленда
-
Под тенью умерших в саду — «Белое пластиковое небо» Баноцки и Сабо
-
«Я — капитан» Маттео Гарроне — Песни радости и счастья
-
Кто есть Америка? — «Нежный восток» Шона Прайса Уильямса
-
Это норма — «Герой наших снов» Кристоффера Боргли
-
Анти-Франкенштейн, который смеется — «Бедные-несчастные» Йоргоса Лантимоса