«Иванов»: Розовая папочка и принцип неопределенности
В прокат выходит увенчанный ханты-мансийскими лаврами «Иванов». Пока режиссер Дмитрий Фалькович работает над сиквелом, его дебют-мираж обретает плоть в немногочисленных, но доступных кинозалах. О том, какой видится эта картина, рассказывает «Сеанс».
«Какая ж страна тяжелая. Ни дня покоя. Уезжать отсюда надо. У-е-з-жать», — бубнит крупный лысый человек за рулем недешевого автомобиля. Это друг главного героя, он везет героя на самолет — как раз в вынужденную эмиграцию. Еще секунда и раздастся звонок. На рингтоне — гимн России. Александр Иванов, собственно, главный герой, на это, как и на все остальное, реагирует с олимпийским спокойствием. И серую прокурорскую Москву и солнечный домайданный Киев, в который бежит владелец завода сухариков, мы видим безучастным взглядом героя-наблюдателя, о котором вряд ли получится сказать что-то определенное.
Неопределенность — коронный финт картины. «Иванов» — это фильм-мираж, так уж сложилась его судьба.
Не понять, когда он снят: это было долго! Не понять, когда вышел в люди: автор признается, что два года подряд пытался предложить его мировым фестивалям — но тщетно, премьера прошла в Ханты-Мансийске на «Духе огня», где фильм удостоился главного приза национального конкурса. Потом было несколько показов для заинтересованных зрителей, а минская премьера даже превратилась в съемки эпизода сиквела. Не понять даже, кого считать автором и исполнителем главной роли: венчурный инвестор Дмитрий Фалькович запутал всех псевдонимами, даже газету «Коммерсантъ», которая сочла, что Иванова играет Иванов. В титрах реальность изворотливо солидаризуется с вымыслом: весь актерский состав — непрофессиональные исполнители. Мнимый Иванов сходит с экрана и шагает в жизнь, обрастая деталям биографии автора. При этом он — фигура умолчания. Лишний человек. Его присутствие или отсутствие мало что меняет.
Хотелось бы сказать, как изменилась Россия за долгие восемь лет, что фильм шагал к прокату. Но и этого не скажешь, хотя от бегства на Украину и веет архаикой. Москва, показанная с заднего сидения автомобиля, отличается от нынешней разве что огромными баннерами с невозможными ныне всероссийскими гастролями украинской группы «Бумбокс». Это заповедная вечная Москва с государственным номерным знаком «777». Говорите, ни дня покоя? Напротив, вечный покой. Даже выходя в прокат с сильным запозданием, «Иванов» — вовремя.
Сиюминутный, как срач в фейсбуке, и безвременный, как даос. Как Колобок, «Иванов» обвел вокруг пальца не только компетентные органы на экране и фестивальных отборщиков в реальности (не понять европейскому глазу нашу тоску и иронию), но и преуспел в метафизическом плане — само время превратил из вектора, стремящегося от прошлого к будущему, в какой-то непостижимый вязкий кисель.
Уходя от следствия, Иванов пересекает границу и оказывается в недавнем прошлом — в Киевской Руси, где легче дышится, где еще не все распилили. Здесь можно надувать шарики с деловыми партнерами, можно обсуждать с жуликами принцип неопределенности Гейзенберга, можно клеить девушек на вернисаже, можно вспоминать, когда выходила в эфир главная телепередача советского детства «В гостях у сказки».
Иванов и сам в этой самой сказке — словно на арт-перфомансе, где зрители из субъектов должны стать объектами инсталляции.
Фалькович приноравливает дау-схемы Хржановского к опытам быстротекущей жизни. Но лишает себя контроля, входя в кадр. Иванов находится в центре мира, его лицо непроницаемо, повадки трикстера. Таким же трикстером становится и фильм (даром что ли у них с героем одно на двоих имя), который игнорирует синтаксис и привычки современного отечественного кино. Он не отсюда. А откуда — не совсем понятно. Список кинематографических ассоциаций может быть обширным: от Жака Тати до румынской новой волны, Брюно Дюмона, Ульриха Зайдля и чуть ли не Уэса Андерсона (розовая папочка точно из его закромов). «Иванов» рад обманывать ожидания: deadpan и статика чередуются с запечатленной «живой» камерой документальной фактурой. Мнимое ощущение постановочной небрежности достигается только трезвым расчетом. Если говорить о режиссерском методе, то кажется, состоит он в том, чтобы едва-едва гиперболизировать обыденность, записывать и пересказывать анекдоты из жизни, чуть усиливая громкость — стоит только настроить ее и услышишь странный звук. Это иные миры говорят с тобой голосом личного водителя. Находить странное в обыденном Фалькович умеет.
В череде мизантропических зарисовок «Иванова» интересен не столько сам юмор (это действительно смешной фильм), сколько его непременное свойство — то, как юмор способен лишать смысла всевозможные властные вертикали и социальные конструкты. Следователь из Москвы бродит по киевскому магазину игрушек, покупает щит и меч, но не замечает стоящего за спиной фигуранта. Иерархия в «Детском мире» не работает. На этот «Детский мир» похожи и реалии постсоветской экономики, в которой хватают что попало просто из «жажды наживы». Но даже в этом магазине неопределенности однажды придется платить: товары-то в основном «из серой муки с кровью», это и вечный постсоветский ребенок поймет.
Пока Родина-мать отвернулась (метафору с киевским памятником считает даже самый наивный зритель), он что-то успел, но ничто не вечно. На постсоветском пространстве ни в чем нельзя быть уверенным наверняка. Даже в своем статусе субъекта-наблюдателя. Рано или поздно от тебя останется только включенная камера. И розовая папочка.
