Надежда Кожушаная: Я — пас!
1993 год. Надежда Кожушаная размышляет, как писать и говорить о войне на примере картины «Нога», автором сценария которого она была. Это эссе было написано для журнала «Искусство кино» и вошло во второй том собрания сочинений Кожушаной, изданного «Сеансом».
Одним из извращений в истории советской политики была история с островом Даманским, если вы помните.
Зеркало для героя. Том 2. Простое число купить
Мне было совсем немного лет, когда в нашем доме в гостях появился мальчик, вернувшийся с острова Даманского.
Он никого не убил там.
Он лежал в засаде (простите, я путаюсь в военных терминах), и его, мальчика, прошило автоматной китайской очередью. Всего.
Ногу. Живот. Руку. Плечо.
Он пришел к нам найти и нашел во мне уникального сострадальщика. Достоевский бы воскрес от зависти, если бы узнал, как я умею сострадать.
Я выплакала все имевшиеся слезы.
Две недели мы гуляли с Мальчиком по улицам. Я ходила с ним в больницу, на уколы. Слушала. Я забросила учебу, первую любовь, «дела» и прочее, потому что не сострадать было невозможно.
Мальчик исчез.
Я вернулась к учебе и первой любви.
Мальчик появился вдруг, через паузу. С предложением мне руки и сердца.
Я, естественно, отказалась. Видимо, слишком естественно:
— Ты что: с ума сошел? Нет, конечно.
Отказалась так же естественно, как сострадала.
Мальчик избил меня.
Это извращенное уничтожение детей. Наших.
У меня есть пять знакомых убийц, несколько знакомых уголовников, воров. Много алкоголиков. Большая компания «групповых насильников». Они уважают меня, потому что я умею слушать.
Я умею слушать.
Я не знаю того, что знают они. Мне — интересно. Мне — важно.
Но некоторые из этих знакомых иногда почему-то требуют от меня немедленного ответа. И требуют ответа всегда при людях.
(Кстати, надо будет подумать, почему — при людях.)
Мальчик бил меня при людях. К счастью.
Мальчика — оттащили. Меня — отобрали.
И вот тогда я впервые в жизни ужаснулась от мысли, что сострадать — нельзя.
В той истории, с островом Даманским, наши Мальчики почти не убивали.
Там — убивали их. Калечили — их. Уничтожали — их.
Афганистан страшнее, потому что там убивали наши Мальчики тоже.
Мы с Никитой Тягуновым — режиссером фильма «Нога» — влезли по уши в Афганистан.
Мы — познали.
Поверьте, это знание не дает силы. Это знание — разрушает. Я жива, может быть, потому, что у меня — дочь. Мне нельзя кончать жизнь самоубийством от отчаяния.
Но открытый перелом на сердце остался. Я не знаю, что с ним делать. Истерика.
Афганский синдром
Самое страшное на свете для живых — это осознание собственного бессилия. Такого осознания такого бессилия я не испытывала никогда раньше.
Я не хочу больше испытать такое бессилие.
Снимать Афганистан как войну — это преступление. Потому что, если снимать Афганистан как войну, получится, что это была война.
Афганистан — не война.
Это извращенное уничтожение детей. Наших.
Тех из детей, кого не убили, сделали убийцами. Калеками. Идиотами.
И отправили жить дальше.
Я — не врач и не волшебник. Если бы я умела наращивать ноги, руки и мозги, я отдала бы этому всю свою оставшуюся жизнь.
Нельзя представлять, но представьте на секунду:
Мальчик — без ног.
Мальчик — без рук.
Все, больше не представляйте.
Афганистан — это не тема для искусства.
Может быть, скоро родится какой-нибудь новый апокалиптик (ненавижу апокалиптиков) и напишет об этой войне полотно пятьдесят на сто миллионов метров. Пусть. Потом.
Попозже.
Сорок процентов Мальчиков, которые считаются раненными в Афганистане, — это сумасшедшие. Потому что, если Мальчик читал больше двух книжек в своей жизни, попав туда, он сходил с ума.
Еще пример. Случай известный, поэтому можно рассказывать.
В жизни не должно быть места подвигу
Лейтенант, Герой Советского Союза, возвращавшийся из Афганистана, был остановлен таможней.
Таможня разглядела второе дно в чемодане Лейтенанта. Чемодан вскрыли.
Второе, потайное помещение чемодана было до отказа забито ушами, которые Герой Советского Союза отрезал у афганцев, складывал тайно, чтобы привезти домой. Как гордость. Как победу.
Конечно, он попал в сумасшедший дом.
Наверное, его вылечили.
Дай Бог ему выжить и жить.
Но скажите: разве можно такое делать с детьми?
Ведь он — Мальчик. Сын.
Смешно говорить об интеллигентности, когда речь идет об Афганистане.
Человек, который снимает Афганистан как войну — с битвами и выстрелами!!! — или идиот, или дешевка. Может быть, он не знает материала. Может быть, у него просто нет детей. Такое тоже может быть.
Дай ему Бог детей.
Чтобы он не унижал тех детей.
Я бесконечно благодарна Никите Тягунову: в работе над фильмом он брал на себя самое страшное. Он общался с воинами-афганцами. Он общался с людьми, которые «занимались» Афганистаном.
Никита был одним из самых интеллигентных людей нашей великой сраной страны.
Он берег меня, потому что был мужчиной.
Таких, как Никита, осталось сейчас, быть может, двадцать четыре — двадцать пять человек на всю страну. На всех.
Смешно говорить об интеллигентности, когда речь идет об Афганистане.
Никита — сделал.
Консультировали нас настоящие воины-афганцы. Без ног.
Никита снял их в фильме. Они — настоящие. Они рассказывают свои собственные истории.
В титрах фильма было написано: консультанты — рядовые такой-то, такой-то, такой-то.
Никиту заставили убрать из титров слово «рядовые».
Ему сказали, что это «понт».
Меня не было в Москве, иначе слово «рядовые» никакая скотина не заставила бы убрать из титров.
Я очень боялась их, рядовых консультантов, потому что один из несложных выводов фильма «Нога» очень несложен:
— Да, ты — калека. Но ты — убийца. Иди и застрелись.
Это не мой вывод.
Так получилось.
На эту тему кокетничать нельзя.
Такой вывод.
Человеку дано счастье забывать.
Рядовые консультанты посмотрели фильм, вышли бело-зеленые. Долго молчали и сделали две замечательные вещи:
1. Предложили выпить с ними водки. От водки мы отказались.
2. Выдали стопку бумажек с телефонами и сказали:
— Если кто-нибудь обидит вас или фильм «Нога» — звоните.
И уехали.
Никита — умер.
У меня нет этих телефонов.
Я никогда не буду просить защиты.
Но я счастлива тем, что наши рядовые консультанты почувствовали мою бесконечную и бессильную нежность к ним.
Я — не врач и не волшебник. Если бы я умела наращивать ноги, руки и мозги, я отдала бы этому всю свою оставшуюся жизнь.
Я — не умею.
Поэтому я прячусь от них. От всех.
Какое счастье: у них есть свои общности. У них есть машины. Какие-то приспособления. У них есть жены и дети. Дай им Бог всего, чего они захотят. Самого лучшего.
Но я — пас.
Когда я вижу на улицах воинов-афганцев, поющих песни об Афганистане, — я ухожу.
Я — женщина. У меня мало нервов.
В сценарии фильма «Нога» не было сцены убийства Рыжего.
Сцену потребовали.
Я сказала Никите, что никогда в жизни не буду придумывать извращенное убийство.
Никита ходил, звонил, расспрашивал.
В отсутствие легенды
Никита принес мне пять вариантов убийств. Не военных. Не в битве. Так убивали мусульмане наших Мальчиков там.
Человеку дано счастье забывать.
Я забыла три из предложенных пяти настоящих убийств. Одно, четвертое, «интеллигентное», вошло в фильм.
Пятое сидит у меня в голове, и я когда-нибудь сойду с ума окончательно от осознания этой сцены.
Такого нельзя делать с людьми.
Людей нельзя резать на куски.
Людям нельзя отрезать головы.
С людей нельзя снимать кожу.
Мальчикам нельзя выкалывать глаза и отрезать член.
Людей надо рожать.
Людей надо целовать в пятки, пуп и губы. Людям надо давать возможность выбора, иначе люди станут животными.
Из людей не надо делать животных.
Говорят, что мужчина создан для войн.
Думаю, что это — неправда.
Мужчина нежнее женщины.
Потому что мужчина — не рожает.
Рожает женщина.
Ничего бесстыднее и жесточе родов на этом свете еще не придумано.
На том — не знаю.
Посмотрим.
Всем своим бесстыдством отвечаю за каждое вышенаписанное слово.
Бесстыдство родов давно возведено в святость.
А вдруг один из тех, кого уничтожили в Афганистане, был рожден святым?
А вдруг — не один?
Чудный кинематографический Немец сказал, что фильм «Нога» — это лучший антивоенный фильм мира. Если это так — я счастлива.
Ненавижу Афганистан.
Знать не хочу.
Всё.
Тема закрыта.
