Одна бесчеловечная история — «Гунда» Виктора Косаковского
Всем, кто еще не успел, мы советуем посмотреть кино про свинью, курицу и корову, снятое Виктором Косаковским. О важном фильме, не попавшем на «Оскар», но зато добравшемся наконец до кинотеатров в России, пишет Михаил Щукин.
За долгую жизнь в кино Виктор Косаковский, кажется, уже нагляделся на человека. Этого человека постепенно размывало и в предыдущей работе «Акварель» (2018) размыло окончательно.
«Акварель»: Человек в сухом остатке
В своем дебютном фильме «Лосев» (1989) Косаковский подробно запечатлел вселенную философа и тайного монаха — Алексея Федоровича Лосева в последний год его жизни. Фильм заканчивался погребением: земля будто бы сама сыпалась в могилу. В «Тише!» (2003) — рабочие, ремонтирующие дорогу, забулдыги на лавочке во дворе, старики и женщины с сумками наперевес, милиционеры — серия картинок, увиденных из окна. Дождь и снег — постоянные спутники бытовых сценок — словно разбавляют сухую краску, создавая тонкий рисунок на асфальте. Человек Косаковского теряет в объеме: от великого Лосева с огромный кабинетом и расширяющимся внутренним пространством до маленьких учениц «Школы Б. Эйфмана» — в фильме «Ветрянки» (2015) Косаковский подсматривает за первыми шагами будущих балерин.
И имя-то у нее говорящее, в скандинавских языках — «битва», «война».
Взгляд Косаковского на вечный и вещный мир — особенный: через «черный квадрат», трансцендентный ноль, прямо из бездны. В фильме «Тише!» это окошко в старом доме. В картине «Да здравствуют антиподы!» (2011) это географические координаты людей, находящимся на противоположных концах Земли, своего рода географические зеркала. В новом фильме «Гунда» — это дверь в хлев. И, кажется, Косаковский пытается в этом хлеву подсмотреть не за свинкой или даже человеком — но за Богом. Увидеть те самые ясли, и тех самых волов, гусей, цыплят, барашков и ягнят, что склонялись над кормушкой, в которой шевелился обыкновенный человеческий детеныш или богочеловек.
Главная героиня фильма — свинья по имени Гунда. Что мы знаем о Боге? А о человеке? А о свинье на далекой северной ферме? Пожалуй, ничего. Взгляд режиссера на мир — всегда открытие, всегда удивление. Однако Косаковский вовсе не рассказывает историю о буднях и праздниках зверя. История героини рассказана прекрасным и даже несколько старомодным языком русской классической литературы. Гунда — мать большого семейства. И имя-то у нее говорящее, в скандинавских языках — «битва», «война». Ее новорожденные поросята — не дети как таковые, это толпа малышей, бегущих сквозь длинную анфиладу старинной усадьбы, а потом это ватага гимназистов, спешащих после скучных уроков латыни в сад, на просторы, чтобы смотреть на деревья, изучать живой и настоящий мир. Мы хорошо понимаем характер каждого поросенка, они не обезличены: вот жадный, вот грустный, вот одинокий, вот наглый.
Коровы живут дружно, ведь несвобода соединяет
У каждого поросенка свой цвет, свои родимые пятна, особенная щетинка и свой голос — один визжит, другой попискивает, у третьего — какая-то недетская басовитость. Гунда — изысканная дворянка, аристократка, прекрасно воспитанная. Она стойкая и грациозная. Она не посмеет пожаловать или отчаянно разрыдаться, не позволит себе лишнего жеста. Она, как старшая графиня Ростова, хозяйка старинной усадьбы, мать беспокойного семейства. Когда один из поросят гибнет по неосторожности, Гунда стойко переживает его гибель. Но жизнь продолжается, Бог дал — Бог взял, есть другие дети, о которых нужно заботиться. Скоро они подрастут, и Гунда поведет их в рощу, чтобы научить жизни: добывать коренья, рыть носом землю, быть самостоятельными, не отчаиваться. Воспитание строгое, но подросшие и чуть окрепшие поросята, вечно голодные, ненастные, так и норовят припасть к изможденной материнской груди. Что означает эта аллегория? Совершенно обыкновенную человеческую жизнь? Это про отношения ребенка с матерью? Про взросление? Пожалуй, что так. Человек от свиньи мало чем отличается. Но для Косаковского это не аллегория, он не сравнивает человека со свиньей. Для него они такие же братья по крови, по разуму, по образу жизни, как антиподы на разных концах земли в одноименном фильме.
Рассказ о жизни Гунды прерывается контрастными вставными эпизодами — из жизни коров и куриц. Для режиссера важно, как эти безымянные герои выходят из своего черного квадрата небытия в жизнь, на свет. Ворота фермы, на которой живут коровы, открываются, как двери тюрьмы, концлагеря. И на нас несется толпа, истосковавшаяся по свободе, изможденная пытками. Легка ли жизнь коровы и чем она отличается от жизни свиньи? А тем же, чем жизнь семьи Болконских в Лысых горах от жизни семьи Ростовых в Отрадном. Или художественный мир Сэмюэла Пиквика — от художественного мира Натаниэла Винкла.
Вот робкие шаги курицы по земле. Это ведь когда-то была ее земля, свободная, гордая, большая. И курица была не просто домашняя недоптица, а огромный ящер, повелитель и властелин молодой планеты.
Бог, царь, дурак? Кого винить? Кому поведать печали?
Мир коров — мир узников концлагерей, которым удалось выжить, спастись, и теперь они переживают свой посттравматический синдром. Вечные мухи, посланные им (в наказание, утешение, испытание или просто так слепой судьбой?), одолевают, но трава, кажется, сочная, и значит, день прожит не зря. Коровы живут дружно, ведь несвобода соединяет: обмахивают друг друга хвостами, плачут, жмутся к товарищам. Живая жизнь с ее простыми заботами — заветная их мечта. А сейчас просто страшно возвращаться назад, в ворота.
Черно-белое изображение, которое выбрал автор, помогает отделить главное от второстепенного. Может быть, таким черно-белым увидел мир Адам, изгнанный из райского сада, а, может, таким прозрачным, точным, сдержанным, объективным взглядом смотрит на нас, людей, и сама Гунда. В контровом свете, выхватывающем темное тело Гунды, видны блестящие щетинки так, будто бы это нимб. Вот так и мученика Христофора на иконах и фресках изображали с головой пса. Да и режиссер хотел назвать фильм «Троица».
Но не на кого смотреть ни коровам, ни Гунде с ее поросятами, ни курицам. Нет этого человека. И никогда не было. И не будет. Лишь однажды приедет колесо, неколесо, фургон, нефургон, вроде бы не живое, но одухотворенное кем-то существо, и заберет детей Гунды с собой. И Гунда будет долго думать, кто же этот изверг. Бог, царь, дурак? Кого винить? Кому поведать печали? А нет никого. И Гунда, завыв от боли, вновь заберется в черный квадрат своего дома, уснет и провалится в небытие.
Читайте также
-
Мы идем в тишине — «Падение империи» Алекса Гарленда
-
Под тенью умерших в саду — «Белое пластиковое небо» Баноцки и Сабо
-
«Я — капитан» Маттео Гарроне — Песни радости и счастья
-
Кто есть Америка? — «Нежный восток» Шона Прайса Уильямса
-
Это норма — «Герой наших снов» Кристоффера Боргли
-
Анти-Франкенштейн, который смеется — «Бедные-несчастные» Йоргоса Лантимоса