Смерть — это одновременно и ноль и бесконечность, она одна из тех категорий, которую человек не может материализовать в своем воображении.
Евгений Юфит
● ● ●
Однажды — дело происходило в глубоко застойные времена — школу, где учился Евгений Юфит, будущий отец-основатель некродвижения, посетила западногерманская делегация. Нетрудно вообразить, что началось в стенах обыкновенной ленинградской десятилетки, спешно гримировавшейся под филиал Академии наук образцового содержания. Юный Юфит принял в подготовке посильное участие. В частности, убедил одноклассников приветствовать гостей-антифашистов хоровым возгласом «Гитлер капут!». То есть, с одной стороны, потешить чувство каждого честного немца, а с другой — показать, что советские школьники свято чтут память, сплотившую наши народы в борьбе с коричневой чумой…
Об остальных аргументах история умалчивает, но, вероятно, они были столь же логически безупречны, потому что, едва на пороге появились первые гости, весь (!) класс вскочил и гаркнул… С таким энтузиазмом, что благовоспитанные фрау и увешанные фотоаппаратами герры пулей вылетели вон, решив, что стали жертвами тщательно спланированной провокации.
Экстренное комсомольское собрание, обсудив ЧП, пришло к выводу: класс поддался действию необъяснимого массового психоза. Зачинщика особенно не искали. Да и не могли найти, потому что, как выяснилось, сам Юфит в последний момент остался сидеть за партой и ничем себя не скомпрометировал…
Сергей Добротворский
● ● ●
Семнадцатилетний Юфа носился по району Купчино на жутком велосипеде «Украина», пугая собак, кошек, пешеходов, автомобилистов и вообще все относительно живое. Издали казалось, что не только молодой спортсмен, но и его машина заросла жесткой бурой шерстью. И хотя на колесах и раме велосипеда была просто рыжая грязь купчинских дорог, а шерсть начиналась лишь с распахнутого ворота рубахи, было впечатление, что по проезжей части Проспекта Славы носилось какое то невиданное животное — оскалив зубы, сверкая глазами и размахивая хвостом. Вид хвоста придавала монстру сетка-авоська с пластинками Хендрикса и Джеймса Брауна, зацепленная ручками за багажник.
Костюм Юфы был скромен и абсолютно закончен — ни прибавить, ни отнять. Строгие, настоящие мужские сандалии на босу ногу, тренировочные синие штаны и белая крахмальная рубаха навыпуск размера на два больше, чем нужно было по общепринятым стандартам. А поскольку Юфа и сам был довольно здоров, то его гигантские рубахи смахивали на докторские халаты. Впоследствии Юфа ввел в молодежную моду еще и белые чепцы и стал выглядеть совершенным доктором.
Что там бритые виски, что там кожаные куртки — фигня все это, мода, безвкусица и дешевый стандарт. А вот когда году эдак в восьмидесятом, а то и семьдесят девятом, компания молодых людей в поношенной продукции фабрик «Рассвет», «Заря» и еще не помню, каких, по команде Юфы вытаскивала из карманов белые чепцы, иные даже с красными крестами, напяливала их на головы (а если лицо было при этом небритым и на глазах маленькие темные очечки, вот это был видок!…) и с дикими воплями неслась к пивному ларьку, картина впечатляла по настоящему».
Алексей Рыбин
● ● ●
Где-то в начале 80-х я занялся постановочной фотографией, фиксировал сюжеты, связанные с социальным гротеском, черным юмором. И в какой-то момент мне и моим знакомым попалась «Судебная медицина» профессора фон Гофмана. Мы были тогда под воздействием этой книги. Особенно, раздела «Психопатология». Это отразилось на нашем творчестве того периода. И в году 84-м я сделал первые эксперименты в кино на 16 миллиметров. […]
Я никогда не пытался формулировать четкий манифест, потому что это противоречило бы спонтанности нашего течения. Хаос и абсолютный авторский произвол породили эту эстетику, следование определенным канонам лишило бы ее свежести и неожиданности. С самого начала в ранних работах присутствовала тема смерти, суицида и разного рода психопатологические проявления, но все это было подано в гипертрофированном, перевернутом виде социального гротеска и черного юмора. Поэтому фильмы не воспринимались натуралистично. Парадоксальность, столкновение противоречивых образов и балансирование между крайностями — отличительные черты этой эстетики. Что хорошо иллюстрируется самим термином «некрореализм» — ассоциация появляется на грани смыслов двух составляющих, это слово несовместимых корней.
В недрах неофициальной культуры зародился эпос позднего застоя. Героический идиотизм. Суровое, трагическое искусство, проникнутое удалым черным юмором. Евгений Юфит — один из отцов и вдохновителей движения. Его ранние фильмы, снятые с большим коллективом соавторов на 16-мм пленке, до сих пор поражают неискушенных зрителей откровенностью маразма, а киноснобов — варварской изощренностью языка. Густо нагримированные трупы носятся по снежным равнинам, лупят друг друга, швыряют под поезда, самозарезываются и втыкаются головами в твердые предметы. Мистическая грань между «там» и «здесь» преодолена раз и навсегда.
Поначалу гимнастерки, портупеи и галифе персонажей, сладострастно предающихся мазохистским играм, наводят на вполне очевидную мысль: некрореалисты заняты тем, что пародируют советское искусство, сделавшее культ из идеи жертвенного героизма. Позже станет ясно, что подлинная новация Юфита заключается совсем в другом. Он впервые в нашем кино — программно пропагандистском, морализаторском или мессианском — сочинил персонажей даже не слитых с природой, но ей принадлежащих: «пузырей земли», не ведающих различий меж благом и злом, грехом и добродетелью. В основе пресловутой «гомосексуальности» некрофильмов лежит понимание женщины не как воплощения природного начала, что подразумевается традиционной культурой, а, напротив, как принадлежности социума, который угрожает счастливой гармонии самодостаточных резвящихся существ.
Олег Ковалов
● ● ●
Время пришло, и короткометражки некрореалистов во главе с Евгением Юфитом, а также очень специальная публика из числа фанов этого движения допущены в зал ленинградского Дома кино. Год спустя, 9 октября1989 года, состоится второй показ, еще более «легальный», чем первый. Потому что наравне с «Лесорубом», «Мужеством», «Санитарами-оборотнями», «Весной» и «Вепрями суицида» в его программу войдут «Рыцари поднебесья», украшенные гордой маркой «Ленфильма», а не жуткой самопальной эмблемой «Мжалалафильма» с утопленниками, в обнимку выбирающимися из болота.
Впоследствии те первые показы обрастут мифами о толпах страждущих попасть на просмотр, о шокированных и разъяренных зрителях и о милицейских кордонах. Сами некрореалисты, любившие культивировать мифы о себе, будут бесшабашно редактировать реальность. Скажем, умолчат о том, что стражей порядка вызовут лишь для того, чтобы приструнить пьяную «группу поддержки», учинившую безобразие в зале. Что же касается шока, который якобы испытывают непосвященные зрители, припав к живительному источнику с мертвой водой, то его следует интерпретировать не как эстетическое откровение, снизошедшее на неофитов, но как этическое оскорбление, каковое они чувствуют.
Олег Ковалов
Виктор Цой, Евгений Юфит, Андрей «Свин» Панов.
● ● ●
Слухи и легенды о невероятно экзотичном досуге некрореалистов охотно поддерживали сами участники группы. Их встречи Юфит упрямо называл шабашами, а выискивающие сенсаций СМИ намекали чуть ли не на ритуальные оргии. На деле же они не слишком отличались от мирных пьянок дворовой молодежи, а эпатажные выходки редко «тянули» и на мелкое хулиганство. Веселые некрореалисты обычно то молотили палками, то кидали на мостовую с чердака поролоновый муляж, отчего-то прозванный Зурабом, — это и было крайним выражением того «садомазохизма», о котором любил, поигрывая желваками, невозмутимо потолковать Юфит.
В зал, где шли фильмы с живописными названиями («Санитары-оборотни», «Вепри суицида», «Мочебуйцы-труполовы»), зрители входили почти с опаской, словно переступая порог анатомического театра. И чувствовали себя почти оскорбленными, не увидев на экране ничего страшнее истязаний многострадального «Зураба». Дикого вида оборванцы резвились здесь на задворках и свалках, самозабвенно мутузили друг друга чем ни попадя, продирались сквозь кусты и чахлые заросли к заведомо нелепой, недостижимой и попросту неизвестной цели и в конце концов в коллективном экстазе дружно и изобретательно накладывали на себя руки.
Фильмы Юфита не собирали, скажем так, стадионов, я сам видел их на большом экране лишь однажды, в антракте какого-торок-фестиваля в 90-м году, но важно было знать, что есть в Питере сумрачный человек, который снимает на черно-белую пленку разлагающихся под снегом трупаков и считает, что после «Фауста» Мурнау в кино смотреть нечего. Как пели герои его фильма, наши трупы пожирают разжиревшие жуки, после смерти наступает жизнь что надо, мужики.
Поле, на котором работает Евгений Юфит, это поле смерти, поле неназываемого, тревожащей тени, рева, вытесняющего слова, алогичной чувственности потустороннего, романтики жировоска и крематория. […]
В «Деревянной комнате» есть фильм в фильме о бобре, минут пять, подрагивая, что-то грызущем, умывающемся, ерзающим в ручье — и мелкая дрожь этой старой хроники в двоящейся проекции сообщает зрителю эмоциональный импульс, сочетающий восхищение и недоумение, вызывающий смех и тревогу, тот самый импульс, который породить способно лишь подлинное кино.
Кино? Где здесь, собственно, увидели кино, и о каком эксперименте идет речь? Хоть бы отбросы были восхитительно безобразны, и фактура их схвачена, и кадр выстроен, и свет… Кино, кино, а не убого-расплывчатая лужа в сознании творческой личности […] Можно, конечно, объявлять непрофессионализм новой эстетикой. Можно толковать о том, что гомосексуализм — не гомосексуализм вовсе, а символ — тюремно-лагерного, уголовного архетипа семидесятых, и «вчитывать» в фильмы другие глубокомысленные культурологические идеи. Можно анализировать некрореализм как явление социокультурное, отражение в определенном сознании нашей действительности и насмешку над ней. Можно, но противно.
Дарья Крижанская
● ● ●
Любование трупами, их эстетизация, пусть даже и под влиянием немецкого экспрессионизма, называется вовсе не «некрореализмом». В справочнике это названо некрофилией. И это не то, о чем кричат на весь зал.
Валерий Кичин
● ● ●
Смерть в некрореализме не натуралистична, в ней нет ничего отвратительного. Нет ни выстрелов, ни убийств, ни крови. Это гротеск, пародия, черный юмор. Циничное отношение к своей жизни вообще присуще русскому менталитету. По натуре я достаточно веселый человек.
Непредсказуемость человеческой психики, отклонение от привычных социально приемлемых норм поведения были всегда в центре внимания фильмов немого кино — французского сюрреализма, немецкого экспрессионизма. Для меня это два наиболее интересных период мирового кинематографа.
Я помню поразительные вечера в «Спартаке», когда мы показывали авангардное кино 20-х годов, и на первом ряду сидели все члены группы некрореалистов. Причем, все они смотрели «Три песни о Ленине» Дзиги Вертова. Это была настоящая романтика. Это были люди, которые шли не впереди эпохи, а люди, которые восстанавливали традицию.
Юфит — человек, влюбленный в черно-белое изображение, в язык черно-белого кино 60-х годов с его замечательной медитативностью. И влюбленность Юфита совершенно очевидно взаимна.
Евгений Марголит
● ● ●
Прямой цвет мне неинтересен, он абсолютно иллюстративен и лишен художественности. Задача художника состоит в деформации реальности, а не в ее имитации. Насколько я знаю, младенцы до месяца видят в черно-белом изображении. У многих животных черно-белое зрение. Вполне возможно, что в архаике существовали именно такие формы восприятия.
Киношкола Сокурова дала мне, прежде всего, возможность знакомства с профессиональным форматом, с 35-миллиметровой техникой. И возможность выхода в профессиональную сферу, в профессиональный круг. Я снял тут же благодаря киношколе фильм «Рыцари поднебесья», дебютную работу. Потом Алексей Герман посмотрел этот фильм. Тогда активно работала его киностудия, мастерская первого экспериментального фильма, и он предложил снять у него фильм «Папа, умер Дед Мороз».
Я знаю место, где живет Евгений Юфит, — это Рижский проспект. Поразительное, сумеречное, очень красивое место Петербурга. И натуру для фильма «Папа, умер Дед Мороз» Юфит снимал именно там. Когда они притащили камеру и стали снимать канал, который виден из окна дома Жени, все удивились: «Почему ты снимаешь то, что у тебя находится перед глазами, а не ищешь?» Он сказал: «Так я это место, где поселиться, искал всю жизнь. Я уже давно его нашел и буду снимать только эти сумеречные городские пространства».
Евгений Юфит смог уберечь свой творческий капитал от всепоглощающей инфляции шоковых средств. И хотя вместе с коротким метражом и узкопленочной техникой канули в прошлое небритые соратники, активно задиравшие благонамеренную публику, некрореализм, каким мы его еще не знали, — жив. Потому что покойника нельзя убить дважды.
Некрореализм Юфита — это квинтэссенция российских 90-х: никогда еще до и никогда уже после в России не было полноценного экспериментального кино — кино, выходящего за рамки беллетристики, реальности и нормы. Едва ли не единственный пример нашего кинематографа, поднявшегося, точнее, спустившегося до инфернальных глубин, в которые прежде погружалась лишь русская литература — Платонов, Масодов, Мамлеев, Сорокин.
Василий Корецкий
● ● ●
Юфит наиболее радикальный художник, по крайней мере из тех, кто живёт и работает в России. Художник, который никогда не сдаётся и придерживается своей эстетической традиции. Он исследует область между жизнью и смертью, это самый главный вопрос, он переосмысливает утопическую идеологию. Его фильмы, фотографии и живопись связаны с искусством 60-х, с искусством «последних надежд». И с тех пор, как не осталось никакой ценности кроме нефти, до сих пор, Юфит отважно утверждает, что главная ценность это не нефть, не золото, не власть и не олигархия, а СМЕРТЬ.
Олеся Туркина
Триптих «Яйцо». Худ. Евгений Юфит
● ● ●
Некрореализм 80-х средствами живописи и кино был направлен на доведение до абсурда советских мифов, на гипертрофирование принципов соцреализма. То, что происходит в настоящее время, никакого творческого азарта не вызывает.
Я смотрю только то, на чем мой глаз может зафиксироваться. Какие-то архивные фильмы, американскую научную фантастику сороковых-пятидесятых. А о современных фильмах я ничего не знаю.
Мне кажется, что Юфит — это не городской хулиган и не городской сумасшедший, как его представляли в годы перестройки. А это сумеречный, метафизичный и очень нежный художник. Это человек, который постепенно занимает то место в кино, которое занимал, скажем, Андрей Тарковский.
Когда-то поставить в один ряд имена А. Германа, А. Сокурова и Е. Юфита было немыслимо. Сегодня объединение напрашивается само собой: эти три режиссера, «хороший, плохой, злой» ленинградской школы — последние защитники ее от веяний времени. Больше модернистского «авторского кино» у нас нет.
Михаил Брашинский
● ● ●
От названия «некрореализм» ждешь чудовищной агрессии и зверства. Но творчество строится на парадоксах и столкновении разных субстанций. Возможно, мои фильмы более гуманны [чем «доброе кино»], потому что не социальны. Ведь жизнь в социуме сопровождается давлением табу, общепринятых установок.
Для функционирования сайта мы используем файлы cookie и данные о вашем IP-адресе. Если вы не хотите, чтобы эти данные обрабатывались, вам придется покинуть сайт. Если вы не против, нажмите «Хорошо».
