Безнадежное путешествие — «Фуриоса» Джорджа Миллера
Утонувшая в прокате «Фуриоса» обрела вторую жизнь в онлайне. Разбираемся, почему новый фильм Джорджа Миллера не стал новой «Дорогой ярости», и на каких двигателях и топливе неслись его прежние «Безумные Максы». В механику погрузилась Алина Рослякова.
Когда в 2015 году на экраны из производственного ада вырвался «Безумный Макс: Дорога ярости» — это был взрыв. Пустоши взрывались цветами хрома, крови, мазута и песка. Весь фильм — одна неудержимая погоня — гнал вперед под грохот барабанов и огненные рифы Оглушающего Воина, слепого гитариста, привязанного эластичными ремнями к капоту металл-фургона. Феерия новейших спецэффектов преобразила древние африканские пустыни, а подлинный драйв дорожных боев разгонялся монтажом: акробаты цирка Дю Солей еще никогда не летали на таких скоростях. Джордж Миллер задумал четвертую часть своей эпохальной франшизы еще в конце девяностых, но к моменту выхода «Дорога ярости» оказалась не продолжением, а перезапуском, ознаменовавшим апокалипсис новой, цифровой эпохи.
Вместо поверженных в хаос городов или Бартертауна, буйного форта, выросшего на метане из свиного дерьма, теперь посреди песков ужасающим и великолепным миражом высилась неприступная Цитадель — извечная цивилизация Несмертного Джо, тирана, покорившего подземные воды. А прочь от нее — и от двух других крепостей, Газтауна и Свинцовой фермы, — мчалась фура Фуриосы. Однорукая военачальница выкрала из Цитадели сокровище, жен тирана, чтобы вернуться с ними к себе на родину, в утраченный рай, в Зеленый Край Многих Матерей. Безумного Макса — плененного донора дикой крови для малокровных фанатиков-воинов — Фуриоса тоже невольно освободила по пути. Вскоре они уже вместе рвались к свободе, чтобы в конце развернуться в обратную сторону — на Цитадель.
Хаос, правящий миром, оказывается методично распределен по главам истории
Канва сюжета «Фуриосы» наметилась еще тогда, на съемках «Дороги ярости», и Миллер намеревался выпустить приквел сразу же, не откладывая. Но между премьерами прошло почти десять лет. Когда на экраны вырвалась уже «Фуриоса», взрыва не случилось: новый фильм не горит огнем «Дороги ярости», и шедевра драматургии от него тоже не стоит ждать. Но в том, что же именно сделал Миллер, разобраться точно стоит.
В «Дороге ярости» сюжет был отдан на откуп движению и зрелищу, а мотивировки, обоснования, подоплека событий — от законов Цитадели до судьбы Фуриосы — лишь намечены рваным, нечетким контуром. «Фуриоса» же представляет собой пунктирное, но ровное, разбитое на главы жизнеописание героини от похищения до побега. Шаг за шагом Фуриоса получает новые «уроки Пустоши». Сначала в стане эксцентричного Дементуса, предводителя орды байкеров, укравших ее и убивших ее мать. Потом уже в Цитадели, куда ее продает Дементус за право наместничать в одной из крепостей. Она попадает в Цитадель нимфой-рабыней, будущей женой Несмертного Джо, но сбегает из гарема и, переодевшись мальчиком, беспрепятственно дорастает от обычного рабочего до важного механика, вновь раскрывает свою личность и, наконец, становится воительницей под руководством местного «воина дорог», скучного преторианца Джека, которого даже успевает полюбить и потерять.
Образы, столь мощные в «Дороге ярости», вдруг обесцениваются или снижаются
В «Фуриосе» по-прежнему хватает всякой технохтони, вроде осьминога-молотилки, щупальца которого вырываются из нутра фуры и раскидывают в стороны врагов, или стариков, живущих под землей Цитадели и питающихся опарышами с трупов. Но хаос, правящий миром, оказывается методично распределен по главам истории. Вместо пары дней действие теперь занимает пару десятилетий. Вместо единой долгой погони теперь их несколько — по одной на каждую часть. Вместо музыки, разгоняющей кровь, время от времени звучат спазматические гудки. На каждом витке зрелище с пробуксовками начинается заново и к концу главы едва успевает переключить скорость. А обрамляет повествование седовласый историк, похожий на мага, который всему дает определения, объясняет, как устроен байк и что такое «изобилие».
Образы, столь мощные в «Дороге ярости», вдруг обесцениваются или снижаются. Они похожи на несчастного закованного в цепи плюшевого мишку (якобы память Дементуса о его погибших детях), валяющегося в грязи. Со знакомым криком «Узрите меня!» фанатик-воин показательно самоубивается, чтобы отпугнуть Дементуса и его фриков, пришедших захватить Цитадель при помощи микрофона и стандартных агиток. В качестве памяти о «Зеленом Крае» копию «Гиласа и нимф» Уотерхауса аккуратно выводит на стене жирный наместник Несмертного Джо. Красным ядом сигнальных ракет Дементус красит себе волосы и бороду, а также прихорашивает Фуриосу, «Дементус-младшую», прежде чем продать ее в гарем. Чудовищный Риктус оказывается обычным педофилом, коллекционирующим кукольные головы, точно персонаж маньячного хоррора. Жена Несмертного Джо рожает ему кукольного уродца. А на закуску во франшизе, где когда-то на шоссе давили детей и кенгуру, теперь чинно подается колбаска из мяса ящерицы с человеческой кровью.
После апокалипсиса время потеряло хронологическое измерение
Кроме того, хотя «Фуриоса» снималась в австралийских пустынях, Миллер был вынужден при помощи цифровых технологий превратить их в пустыни Намибии из «Дороги ярости». Ландшафты теперь не просто стилизованы, а созданы спецэффектами. Как и слишком опасные погони. Вместо цирка Дю Солей на экране разворачивается иллюзионистское представление с колесами боевых машин, скользящими по песку, как по стеклу монитора. И дело не даже в том, что иное время, бюджет, обстоятельства съемки заставили Миллера пойти на компромисс. А в том, что в этот раз мир после апокалипсиса выглядит именно так.
События во вселенной «Безумного Макса» всегда происходят «после апокалипсиса» — и «после» располагается одновременно близко и далеко, как бы фанаты ни тщились вычислять точную хронологию. После апокалипсиса время потеряло хронологическое измерение, а пустыня продолжала разрастаться.
На бешеной скорости сменялись надежда, ярость, ужас, отчаяние и снова надежда
В первой части миф о Безумном Максе рождался с грозой на городской натуре, на шоссе, где подонки-байкеры раздавили жену и ребенка полицейского Макса Рокатански. Вокруг еще росли леса и шумели моря, и хаос взлетал вороньим крылом над самой обычной, заросшей травой обочиной. Во второй части от былого мира остался только призрак Сиднея; посреди пустыни торчала крепость, собранная из того, что было, которую осаждали бешеные байкеры, жаждущие бензина; но обитатели крепости стремились к «Зеленому Краю», курортной картинке с обложки журнала. В третьей на песках уже росла цивилизация Бартертауна, а «зеленый край» оказался настоящим, но затерянным в пустыне. Его обитатели молились на занесенный песком самолет, ждали Капитана и мечтали вернуться на «землю после будущего», где существуют города и видео. О мире до апокалипсиса остались только сказания, но основательница Бартертауна помнила, что там она уже успела стать никем. В «Дороге ярости», где Цитадель похожа на древнюю цивилизацию и город будущего, Безумный Макс поменял лицо Мела Гибсона на лицо Тома Харди и, разумеется, ни на год не постарел, а воин Несмертного Джо помнил, что его родители тоже были военными — тогда, в далекие времена до конца света.
В первой части трилогии миром правили жестокость и отчаяние. Перед героями стояла единственная задача: выжить — но выживали только мерзавцы. Макс Рокатански потерял все под рев моторов и превратился в миф вместо того, чтобы сгинуть. Во второй погоня за фурой Макса обеспечивала спасение обитателям крепости. В третьей речь шла уже не о выживании и даже не о спасении, а о свободе — об освобождении рабов Бартертауна. Это был трамплин к «Дороге ярости», безумному зрелищу, созданному по самому классическому голливудскому канону: бунта слабых против системы. На бешеной скорости сменялись надежда, ярость, ужас, отчаяние и снова надежда. Всех, кто вновь чаял выжить или хотя бы «погибнуть грандиозно». Освобожденная вода Цитадели освободила рабов, и не нужно было никуда бежать. Хэппи-энд, вроде бы, оказался возможен в самом сердце Пустоши.
Десять лет спустя мы снова здесь. События «Фуриосы» тоже разворачиваются «после апокалипсиса», не раньше и не позже, но привязка к «Дороге ярости» создает парадокс, требующий смотреть предысторию как следующую главу в летописи «земли после будущего». В порядке выхода, и никак иначе.
Здесь не осталось ни страстей, ни надежд. Только память — игрушка, закованная в цепи
Как и положено в приквеле, в «Фуриосе» с самого начала известен финал; новая «дорога ярости» проложена к уже пройденной развилке, — похищенная Фуриоса никогда не вернется домой. Маленькая Фуриоса наносит на руку татуировку со звездной картой, что укажет ей обратный путь, но мы уже знаем, что именно этой руки она скоро лишится. Но побег и возвращение в рай невозможны даже не потому, что потеряна карта. А потому что рая больше не существует; он сразу — цифровой мираж, иллюзия изобилия. Мы уже видели, во что он превратился — в топи, где кружат вороны и бродят на ходулях бесприютные чудовища. А за топями — только километры соли и больше ничего. Так что, какие бы виражи не проделывала Фуриоса на дороге ярости, дорога эта теперь будет петлять между тремя городами, тремя крепостями Пустошей: Цитаделью, Свинцовой фермой и Газтауном. Вот клетка, в которую, наконец, схлопнулась пустыня во вселенной «Безумного Макса».
Время в фильме обретает форму срезанных волос Фуриосы, что застряли на ветке, растущей из стены Цитадели, и на череде ослепляющих наплывов превратились в нечто, похожее на пустое гнездо. В последние полчаса, когда межкрепостные распри вырастают в Сорокадневную войну за Цитадель, — еще одну из вечных войн, о которых Фуриосе рассказывает советник Несмертного Джо, передвигая по песку игрушки, — сражение идет на таких же наплывах. Оглушающий Воин вновь качается на эластичных ремнях, вот только фургон стоит на месте. В том же кадре, где миллеровский черный ворон выедает глаза у давно иссохшего трупа.
И без обработки кажется, будто «инопланетность» ее лица цифровой природы
История «Безумного Макса», начавшаяся с того самого шоссе, где погубили всех, кто был дорог Максу Рокатански, пришла к «Фуриосе». Здесь не осталось ни страстей, ни надежд. Только память — игрушка, закованная в цепи. И Фуриоса после «Дороги ярости» — это «невероятное создание, поднявшееся из могилы глубже самого ада», которое не бежит, а преследует, движимое единственным желанием мести.
«Прошлой ночью в Сохо» — Make Hell Not Love
Миллер не пошел на цифровое омоложение лица Шарлиз Терон, сыгравшей Фуриосу в «Дороге ярости», потому что не хотел «эффекта зловещей долины», и отказал стареющей актрисе в роли. Вместо нее он взял на роль Аню Тейлор-Джой. Когда в 2015 году на экраны вырвалась фура Фуриосы, она как раз загорелась ведьминым румянцем в «Ведьме», а к началу проб покорила Миллера инфернальным блеском в «Прошлой ночью в Сохо». Терон — родом из прошлого, аналогового века; Тейлор-Джой — существо настолько нового времени, что и без обработки кажется, будто «инопланетность» ее лица цифровой природы. Но переход от Алилы Браун, сыгравшей маленькую Фуриосу, к Тейлор-Джой плавным все равно делал искусственный интеллект.
Создавая «Фуриосу», Миллер вытянул джек-пот в лице Тейлор-Джой
В дизельпанковой трилогии «Безумного Макса» нехватку бензина компенсировали, заправляясь сексом и смертью, и телесность мира доходила до гротеска. «Дорога ярости» показывала цифровой апокалипсис, но подлинность телесного усилия создавала сопротивление цифровой буре, стремящейся раздробить на пиксели все живое. Сам Макс и Фуриоса в исполнении Терон оставались людьми, даже превратившись в мифы. Искалеченный мир калечил их, но и хромая нога Макса, и оторванная рука Фуриосы — травмы, давшие им сверхспособность к выживанию. Терон играла человека, который выжимал педаль газа через боль и кричал от боли, потеряв надежду вернуться домой, к настоящей земле, где прорастают зерна.
В мире «Фуриосы» подлинность телесного усилия больше не имеет значения, и прозрачная худоба Тейлор-Джой не мешает ее героине легко управляться с кранами и фурами. Во время одной из схваток Фуриоса, оставшись за кадром, сама себе отрывает раненую руку, за которую ее подвесил Дементус, и незамеченная никем: ни Дементусом, ни его кружащей ордой, — мчится прочь на угнанном дьявольском байке. Рука, болтающаяся в цепи, оказывается знаком нечеловеческого гнева, позволившего Фуриосе вырваться из плена, а собранный на коленке мощный протез завершает ее андроидный образ, точно линза телескопа, заменяющая глаз.
Ее сверхсилой и должна была стать немота, освободившая бы ее взгляд
Эта Фуриоса совмещает в себе обоих персонажей: и себя, и Безумного Макса (которому в фильме все же передали привет). Она — наследница Края Многих Матерей, и она — «воин дорог». Ее андрогинность сквозным сюжетом проходит сквозь фильм, и сменить роскошные волосы на бритую голову и обратно она успеет не раз. Она возрождается из песка. На нее, как на Макса в «Дороге ярости», обрушиваются ужасные видения после того, как пытки матери отпечатались в ее зрачках. Украденная и закованная в намордник, она и далее почти отказывается от речи и посреди не закрывающихся ртов (тут у каждого второго припасен монолог) делает оружием глаза. Фуриоса в исполнении Тейлор-Джой — не человек, а «пятый всадник апокалипсиса», чей взгляд порожден не искалеченным, а мертвым миром.
Вокруг крепостей, объятых вечной войной, песок разглаживается в сцену для встречи «двух мразей в пустыне»: Фуриосы — и балагура Дементуса, байкера из старого мира, сыгранного Крисом Хемсвортом. Когда окажется, что «страдания ничем не уравновесить», остановленное время расколется на череду концовок, и останутся последние вопросы: возможно ли искупление? — что будет с миром, когда фура Фуриосы вернется с топей? Ведь кое-что от «Зеленого Края» у Фуриосы все же сохранилось: настоящая косточка персика, из которой она вырастит «Зеленый Край» заново, в самом сердце Цитадели, на особой почве.
Пересмотрите завтра — «Три тысячи лет желаний» Джорджа Миллера
Создавая «Фуриосу», Миллер вытянул джек-пот в лице Тейлор-Джой. Но при всем сказанном, противоречия между сновидческой сущностью мифа, в показе которой Миллеру мало равных, и правилами повествования, которые изначально чужды его Вселенной, так и не удалось разрешить. Будто о мире «Безумного Макса» рассказывает джинн из предыдущего фильма Миллера «Три тысячи лет желаний», запертый с профессоршей в номере отеля. И главная ошибка, не позволившая «Фуриосе» взять планку «Дороги ярости», коренится как раз здесь.
Молча глядящая Фуриоса и беспрерывно болтающий Дементус — двойники, и по тексту сценария развязка их войны прописана правильно: Фуриоса лишит Дементуса языка, и наступит тишина. Но чтобы глаза Фуриосы действительно превратились в ее оружие, чтобы сам этот взгляд из мазутного каше преследовал Дементуса в песках — чтобы миф победил историю — Миллеру нужно было стать радикальнее самого себя. Эта Фуриоса не может крикнуть: «Молотилка!» и уж тем более потребовать: «Верни мне мое детство». У этой Фуриосы вообще не должно было быть реплик. Ее сверхсилой и должна была стать немота, освободившая бы ее взгляд. Вот настоящий компромисс Миллера, позволившего Тейлор-Джой сыграть большую роль, когда у нее был шанс сыграть великую.
Читайте также
-
Жизнь за работой — «Комната по соседству» Педро Альмодовара
-
Все хороши — «Плохая девочка» Халины Рейн
-
Почему у тебя такие большие туфли? — «Планета Джанет» Энни Бейкер
-
Журавлики оригами — «Чистый лист» Полины Кондратьевой
-
Плакали, знаем — «Ворон» Руперта Сандерса
-
Чужие новости – «Месье Кляйн» Джозефа Лоузи