«Бергман»: 1957-й, еще один год
Голый факт: с 1953 по 1958 год Бергман поставил в драмтеатре города Мальмё шестнадцать спектаклей и снял девять полнометражных фильмов. Год от года он набирал темп, и к 1957-му тот стал совсем уже «фасбиндеровским» (Фасбиндер, впрочем, был еще школьником). Лето 1956-го было посвящено «Седьмой печати», затем последовали три громкие театральные премьеры: «Кошка на раскаленной крыше», стриндберговский «Эрик XIV» и «Пер Гюнт» Ибсена. Последнюю постановку превознесет критика, которая назовет Мальмё центром не только шведского, но и, возможно, европейского театра, однако общее состояние режиссера сложное, он переживает серьезную внутреннюю метаморфозу. В марте 1957-го после этой театральной премьеры мама Бергмана Карин напишет:
Бергман страдает болями в животе. И весной он почти на два месяца ложится в больницу Каролинского института для общего наблюдения и лечения. Именно в этот период он пишет сценарий для «Земляничной поляны». Его врач — Стуре Хеландер, друг семьи и муж Гуннель Линдблум (она сыграет в будущем фильме). Хеландер просвящает Бергмана по части психосоматики.
Надо сказать, что замысел «Земляничной поляны» формируется в голове режиссера уже очень давно. В своих интервью 1960-х годов он рассказывает о путешествии в Даларну осенью 1956 года и остановке в доме, где он родился в 1918 году. Бергман был ошеломлен нахлынувшим на него сентиментальным чувством: а что, если сделать фильм о том, как кто-то вдруг открывает дверь и шагает в собственное детство, но затем снова возвращается в реальность? В Laterna Magica он еще более категоричен: «Правда в том, что я навсегда поселился в своем детстве».
Бергман и Шёстрём.
Истоки «Земляничной поляны» можно увидеть и в произведениях Стриндберга, который пишет в «Игре снов»:
«Времени и пространства не существует; цепляясь за крохотную основу реальности, воображение прядет свою пряжу и ткет узоры <…> Герои расщепляются, раздваиваются, испаряются, уплотняются, растекаются, собираются воедино».
По частям собирает и разбирает своего героя и Ингмар Бергман: Исак Борг то ребенок, то старик. Режиссер впервые погружается в собственную биографию и отношения с родителями:
В Каролинской больнице замысел принимает окончательную форму: сценарий завершен 31 мая, съемки должны начаться 2 июля. Одним из важнейших элементов будущего фильма становится великий Виктор Шёстрём, чей фильм «Возница» (или «Призрачная повозка», 1920) можно назвать одним из первоисточников «Земляничной поляны». Для Бергмана — это фильм фильмов:
«Я увидел его впервые, когда мне было пятнадцать; и с тех пор смотрю этот фильм хотя бы раз в год, один или в компании тех, кто его еще не видел».
Шёстрёму на момент работы над «Земляничной поляной» 78 лет, но Бергман находит слова, чтобы убедить его на съемки: по его мнению, чтобы сыграть Исака Борга, нужно просто лежать под деревом.
Во время съемок здоровье Шёстрёма вызывало беспокойство, несмотря даже на то, что съемочный график был построен так, чтобы старик успевал выпить в 16.30 свою традиционную порцию виски. Бергман даже заключил негласный пакт с Ингрид Тулин, игравшей в фильме невестку Борга: если что-то пойдет не так, и у Шёстрёма что-то не будет получаться, она будет брать вину на себя. По его словам, «Шёстрём был отличным рассказчиком, забавным и привлекательным — особенно если рядом была молодая, красивая женщина».
Сосуществование в одном теле двух героев, старого и юного, желание показать диалог и взаимодействие этих двух героев — это идея, которая давно была с Бергманом. В том же 1957 году в популярном шведском журнале Se Бергман публикует странную заметку, воспоминание о Каннском фестивале, на котором представляли «Улыбки летней ночи» (фильм получил приз как «лучшая лирическая комедия»).
Заметка Бергмана в журнале Se.
В этой статье фигурирует некий «русский художник», который спрашивает у Бергмана разрешения нарисовать его портрет с зеркалом:
В ключевой сцене «Земляничной поляны» Исак Борг смотрит в зеркало и видит в нем старика из журнального анекдота.
Начавшиеся 2 июля съемки большей частью проходили в студиях Filmstaden недалеко от Стокгольма. Несколько сцен сняты в стокгольмском Гамла Стане (Старом городе) и в других районах шведской столицы, что-то — в Лунде. А сразу по завершении съемок 27 августа начался монтаж, которым занимался Оскар Розандер.
После рождественской премьеры в семи шведских городах фильм отправится на Берлинский кинофестиваль, где удостоится «Золотого медведя».
После премьеры в Германии критик Cahiers du cinéma Жан-Люк Годар направит в свою редакцию телеграмму:
Читайте также
Нея Зоркая о Бергмане в текстах Тарковского
«В „Земляничной поляне“ для Тарковского, как и для всех нас, предстал до тех пор незнакомый тип фильма-исповеди, повествования о душе, вопрошающей себя о том, выполнил ли человек свой долг перед близкими, верно ли прожил жизнь. Это был пример абсолютно „авторского кинематографа“, хотя подобный термин тогда еще не вошел в употребление в России».
Александр Адабашьян о «Земляничной поляне»:
«Первой картиной Бергмана, которую я увидел, была „Земляничная поляна“. Открытием для меня было то, что можно таким образом разговаривать, что есть такой киноязык. Две реальности совершенно естественно сосуществовали и были абсолютно равноправны: прошлое героя и его же настоящее. Меня потрясла сама осознаваемая Бергманом возможность не делать оговорок…».
Аркадий Ипполитов. «Молчание: две Европы».
«Слова, с которых в „Земляничной поляне“ начинается сцена страшного сна: „Однажды, совершая свою обычную прогулку, я забрел в незнакомую часть города“, совершенно точно передают диссонанс, милый сердцу европейского авангарда. Город, столь знакомый, наполненный обыденностью бытовых проявлений, оказывается оборотнем: все, что является плоской повседневностью, обнаруживает свою непредсказуемость и враждебность. Непонятность города стала общим местом в литературной и изобразительной традиции XX века».
Бергман и советская политика кинопроката
«Еще два года спустя первый фильм Бергмана попал на закупочную комиссию „Совэкспортфильма“, состоявшую из кинематографистов, кинокритиков и функционеров. Это и была „Земляничная поляна“. Фильм переводила наша лучшая переводчица, дочь Сергея Юткевича — Марианна Шатерникова. Картина стала шоком для „руководящих товарищей“. При полной идеологической безобидности пугала символика — непонятная, а потому, казалось, очень опасная. Был вынесен приговор: он означал, что подобные фильмы появиться в советском прокате в принципе не могут».
